евреи? А русские, то есть белоруссияне? Сколько получает врач? А хороший адвокат? У
тебя в этой Белорашен была своя машина? Что, мотоцикл? Так ведь он дороже машины, ты, наверное, был богатым человеком? Что ты говоришь - в сорок раз дешевле? Постой, постой, у вас там мотоциклы дешевые или машины дорогие? А бензин? А образование? А еда? А
кошерная еда? Как так нет кошерных магазинов? Что же ты ел? Понятно. А в больницах как
кормят?
Я не выкручивался, отвечал честно, хотя должен признаться, подчас противно было
ощущать себя папуасом из племени мумбо-юмбо.
Муж дал жене выговориться, и когда ее вопросы иссякли, сказал:
- Если тебе верить, у вас не просто плохо, а кошмар какой-то! И такая дикость при
высочайшей космической технике! Что-то не сходятся концы с концами. Может, ты еще
скажешь, что у вас в общественных туалетах пипифаксов нет?
Я молча кивнул. А что тут объяснять - это надо видеть. Вот съездил бы ты, приятель, в отпуск не на Багамы, а, скажем, в Белыничи, в Лепель, Полоцк, да в любой наш райцентр
или даже областной город, посетил бы так называемые места общего пользования на
базарах, автобусных и железнодорожных станциях, поискал бы, куда поставить ногу в
твоем изящном итальянском башмаке: то ли в лужу мочи, то ли в дерьмо, потом бы спросил
насчет пипифаксов.
- Знаешь, я до сих пор тебе верил. Сомневался, но верил. А сейчас вижу: ты просто
врешь. Все может быть, но без бумаги в туалете?!
Я не ответил. Я ни на какие вопросы больше не отвечал. Когда она очень уж пристала, буркнул не слишком любезно:
- Пожалуйста, не отвлекайте меня от дороги, мы все-таки на хайвэе.
Они разом замолкли. Настроение окончательно испортилось. Хотя в чем же их
винить? В том, что обозвали меня лжецом? Оно, впрочем, неудивительно: многие из нас
зарекомендовали себя не слишком честными и, скажем так, чистоплотными. Да и потом, мы
ведь приехали из страны, где вранье - норма. На всех уровнях - от президента до школьного
учителя, от генерала до сержанта - лгут...
Вот и Монтиселло. Я помог пассажирам разгрузиться, высадить ребятню.
Рассчитываясь, она вдруг спросила:
- Мы тебя обидели?
- Ну что вы! - кисло улыбнулся я. - Какие обиды! Я ведь профессиональный трепач, барон Мюнхгаузен!
Учтиво, как и подобает барону, поклонился и слегка подначил:
- А вы попросите мужа свозить вас на экскурсию на родину предков, сами увидите, как там живут евреи и неевреи, зачем слушать всяких брехунов вроде меня! Гуд бай, леди!
И всю обратную дорогу грезился мне Чернобыль, черт бы его побрал! Порой я уже и
сам не верю тому, что видели мои глаза и слышали уши: такой бардак трудно осмыслить
нормальному человеку. Что ж говорить об американце, который мне не поверил!
Суббота - наш выходной, наши религиозные клиенты по субботам не ездят. В
середине дня пришел Юра, такой же, как я, врач-таксист. Он с Колымы, там и родился в
семье ссыльных. Пришел прощаться: после трех лет Америки решил вернуться в Россию.
- Лучше быть голодным врачом, чем сытым таксистом, - хмуро заявил он.
- И Галя с сыном тоже так думают?
- Они остаются, - он отвернулся, помолчал и добавил: - Галя неплохо зарабатывает, и
ничего ей от жизни больше не надо. И никто не нужен.
- То-то будет радости всякой черносотенной шпане: одной жидовской мордой в
России станет больше!
- Я домой, на Север. Знаешь, мне сорокаградусный мороз как-то милей
сорокаградусной жары. И у нас, на Севере, прежде всего смотрят на голову и только потом
уже на нос.
- Ну-ну, блажен, кто верует. Во всяком случае желаю удачи.
Черт, разбередил мне душу. Нет, для меня, конечно, вечная мерзлота ничуть не
роднее Америки, но с кар-сервисом пора завязывать. Это однозначно. Надо искать
нормальную работу.