совести. Впрочем, возможно, и не врет: в Нью Йорке можно встретить все, даже кошерную ветчину, особенно у китайцев.
Тронулись, не спеша, в Бруклин, куда-нибудь в район Флэтбуш , где черных больше, чем евреев, и, следовательно, меньше шансов, что его заметит кто-нибудь из знакомых.
По дороге он помаленьку отхлебывает из фляжки, запивает пивком и пытается
завести разговор - ну как же пить без разговора! Его английский великолепен:
- Ай воллен спик ту ю бикоз ду бист джуиш туу, барух хашем!
Мой английский не намного лучше, разве что вместо словечек из идиша и иврита в
нем будут отголоски русского.
Я слушаю вполуха и молчу - дорога ведь, еще ненароком нарушишь что-нибудь и
нарвешься на полисмена.
- Зэт ю ис а идише гой!
Ну и ладно, гой так гой. Эту песню я уже выучил наизусть: дескать, я знаю, что ты
еврей, только притворяешься, что не понимаешь, тебе это выгодно. Потому что ты русский, а
притворяешься евреем... И машина твоя притворяется еврейской... Бикоз ю ист ацлоха, донт
гоу ту синагога, ю зиест нихт, вери ис гут...
Мне смешно, я наконец не выдерживаю, пытаюсь втолковать ему, что и без синагоги
смог бы увидеть Бога, если б мог выпить столько, сколько он. Вру, конечно, могу и не
столько, я все же бывший офицер-десантник. Наш генерал, бывало, увещевал не знающих
своей нормы: "Не умеешь пить - выпей свой литр и уходи, не порти настроения другим!"
...Бухарик вперил в меня тупо-подозрительный взор, и я в зеркале заднего вида вижу, как постепенно стекленеют его глаза, бормотание становится все невнятнее, уже ни черта и
не разобрать, на каком это языке. Наконец голова его падает на грудь, раздается мощный
храп.
Все, сеанс окончен, можно везти домой. Там я вытащу его из машины, он немного
прочухается, поморгает глазками, силясь понять, где он и что с ним, я помогу ему добраться
до двери, а ввалится в нее он уже сам. Рассчитается завтра, отдаст столько, сколько скажешь, спорить не будет. Но мы его никогда не обманываем - вероятно, по нашей российской
слабости к пьющим.
Я доезжаю до ближайшего мусорного бака, вытряхиваю из машины всю оставшуюся
дрянь, открываю все окна, включаю вентилятор, помалу ползу в кар-сервис и с грустью
думаю, что так уж, наверное , мне записано в книге судеб: возить пьянь, большего не стою.
Да и пьянь-то здесь...Видели б они Серѐгу Тимофеева - их бы точно кондратий хватил!
Познакомились мы с ним случайно. Мне позарез нужен был аптекарь.На аптекарей
мне не везло: одного убили, второго ждал два месяца, а он в первой же колонне за
медикаментами подорвался на мине и остался без ноги. А я, только что став начмедом
бригады, остался без аптекаря! Т.е. за медикаментами отправился сам. Нет, конечно, не то, чтобы одиноким героем - дальше ближайшего кишлака не прошел бы - а в составе колонны, под охраной БМД. Но и те два аптекаря тоже были под охраной...
Вообще- то те, кто по привычке думают, что на передовой воюют, а тыловики лишь
воруют и баб трахают, про Афган ничего не понимают. Как и вообще про партизанские
войны. Т.е. , конечно, партизаны должны воевать со спецназом ( или с зондеркомандами, если так понятней). Но они почему-то не хотят! А предпочитают бить тыловые колонны.
Оно и безопаснее, и прибыльней. Тылы - они на то и тылы: то топливо везут, то жратву, то
боеприпасы, то шмотки - в партизанском хозяйстве всѐ пригодится. Ещѐ во времена Дениса
Давыдова партизаны налетали, в основном, на обозы.
Вся беда в том, что в этой войне оккупанты - мы, а партизаны-герои - они!
Короче, пока что в тылу у нас больше потерь, чем в разведроте. А вот наград -
меньше. Комбриг сказал: " Тыловиков к наградам представлять только посмертно! При
жизни они и сами себя неплохо поощряют!"
И вот сегодня я отправляюсь в Пули Хумри на армейские склады за медикаментами.
Дурь, конечно, любой прапорщик-фельдшер справится с этим не хуже меня. Но
прапорщикам начальство не доверяет.
Туда прибыли благополучно, даже не запылились толком.
Пули Хумри находится как бы в котловане, вокруг - горы, жара, и даже листок не
шелохнѐтся - нет ветра. Взлетающий вертолѐт поднимает пыль, и она стоит часами.