На Стрелецкой площади скопилось столько народу, что Ромка с большим трудом продирался сквозь плотную толпу. Он хотел пробраться к холму, где под густыми каштанами стояли Гай, Стахур, Ярослав, Денис, Стефан, Шецкий и другие знакомые и незнакомые ему люди.
— Всем рабочим бросать работу! Шабаш! — призывал Сташек. — Нехай паны сидят без воды, без хлеба!..
— Пешочком пусть походят, жирок пораструсят! — одобрительно поддерживали его в толпе.
Ромка представил себе, как его бывшая хозяйка и Зозуляк сидят голодными, и тоже громко крикнул:
— Так им и надо!
Человек в рабочей куртке и сапогах, стоящий рядом с Гаем, выступил вперед и, подняв вверх обе руки, крикнул:
— Люди, возвращайтесь на работу! Мы обещаем, что мирным путем добьемся от предпринимателей удовлетворения всех ваших требований! Помните, никаких беспорядков, только спокойствие. К этому вас призывает рабочее товарищество «Огниво» и Польская партия социалистов!
— Верно говорит — зачем обострять отношения? Богачам что? Они же не голодают! — говорил маленький юркий человек с черной повязкой на глазу. — А так совсем прогонят с работы, тогда что? А?
С холма, оттолкнув оратора в куртке, Гай громко крикнул:
— Сказал пан: «Кожух дам», да слово его теплое! Не слушайте его, люди! Ничего мы мирным путем не добьемся! Нас стараются обмануть, замазать глаза! Забастовка должна продолжаться, пока предприниматели не согласятся удовлетворить наши требования.
— Верно!
— Будем держаться до конца!
— Всем бросить работу!
— Наместник обещал переговорить с предпринимателями! Подождем!.. — снова выступил человек в куртке.
— Эге! Наместник и предприниматели одним миром мазаны! — крикнул седоусый Сташек. — У наместника на языке мед, а в сердце — яд! Только всеобщая забастовка!
Его призыв подхватило множество голосов.
На площадь прибежали Антек и Давидка, надеясь здесь найти Ромку и Гриця. Только что вместе были на кладбище, куда же они девались?
Мальчики пробирались сюда через базар, мимо столиков с горами зеленых головок капусты, картофеля, пучков укропа, редиски, салата и других овощей, мимо столов зеленщиц с гирляндами старого лука, чеснока, мимо широких плетеных корзин с нежно алеющими клубникой и черешней.
У костела Марин Снежной гомонит птичий базар. Крестьяне продают кур, гусей, индеек, уток, теснящихся в больших деревянных клетках. Торговля идет вяло.
— Грицю! Грицю! — закричал Давидка, увидев приятеля среди продавцов птиц.
Отчаянно орудуя локтями, Гриць довольно быстро пробился к своим друзьям.
— Моего тата жовниры схватили… А рабочие тех вояк камнями закидали… А главного, так его бац! бац! бац! — по морде…
Лицо у Гриця заплаканное, брови насуплены.
— Хлопцы, вы пана Гая не видели? Тато велели мне найти его, сказали…
Гриць не успел закончить. Из-за угла костела Марии Снежной на площадь вырвался эскадрон гонведов. Обнаженные сабли и пики зловеще поблескивали на солнце.
Мальчики вместе с Ярославом побежали к пожарной каланче.
Напуганные всадниками крестьяне и служанки, толпившиеся на птичьем базаре, бросились врассыпную. Опрокидывали клетки, падали и давили друг друга. Послышались стоны, крики, плач. Куры и гуси, высвободившись из клеток, с шумом разлетались по площади.
Гонведы топтали лошадьми женщин, детей, свирепо били саблями рабочих, разгоняли их с площади в боковые улицы.
— Что вы смотрите, люди! Бейте аспидов камнями! — крикнул Сташек, схватившись руками за окровавленную голову. Сзади к нему подскочил гонвед на черной лошади и со всего размаха рубанул саблей по плечу. Сташек вскрикнул, взмахнул руками и упал на мостовую, корчась в судорогах.
На Ярослава и Ромку с гиком неслись два всадника.
— Ромусь, за мной! — крикнул Ярослав, устремляясь к той части площади, где обычно шла торговля голубями. Сейчас там сосредоточились рабочие, отбиваясь камнями от преследователей.
Дорогу преградил гонвед на лошади.
Но Ромка не растерялся. Он знал каждый уголок площади. Схватив Ярослава за руку, мальчик потащил его в проходной двор, и вскоре они очутились на Снежной улице, где каменщики успели расковырять ломом мостовую и начали вооружать людей булыжниками. Здесь, к великой радости Ромки, шныряли его друзья. Ярослав, простившись с хлопцами, исчез среди рабочих.
— Вот если бы водички напиться, — облизывая потрескавшиеся губы, перевел дух Ромка.
— Забежим к нам, — предложил Антек.
И мальчики нырнули в подъезд дома. На третьем этаже в кухне они застали мать Антека. Женщина возилась возле кафельной плиты, где в двух больших баках вываривалось белье.
Не ожидая, пока Антек даст ему кружку, Ромка жадно припал прямо к крану. Антек же прыгнул на подоконник, выглянул на улицу, и в глазах его загорелись злые огоньки. Там, внизу, под градом камней, метались по узкой Снежной улице, как крысы в ловушке, конные полицейские.
— Эх, жаль, каменюки нету, — крикнул Гриць.
Вдруг Антек, спрыгнув с подоконника, подбежал к матери и сказал:
— Мамуся, мы вам сейчас поможем.
Придерживая палкой белье в баке, Антек с Грицем переливали мыльный кипяток в ведро. Давидка поднес ведро Ромке, который стоял на подоконнике и наблюдал за тем, что происходило на улице. Прежде чем мать Антека успела слово вымолвить, Ромка выплеснул кипяток прямо на голову капитану полиции.
— Молодец! Так их, так их, петухов! — кричал кто-то Ромке из противоположного окна.
Капитан, с искаженным от боли и гнева лицом, подтянув поводья испуганной лошади, задрал голову, чтобы увидеть, кто решился на такую дерзость. Увидев на окне мальчишку, он заорал как бесноватый:
— Чего вы смотрите! Схватить негодяя!!
Двое полицейских спешились и бросились к браме, но она была заперта.
— За мной, на крышу! — скомандовал Антек. — Мамуся, замкнитесь. Если будут стучать — не открывайте.
А внизу полицейские выбили дверь и бежали вверх по лестнице. Заметив удирающих на чердак мальчишек, они погнались за ними.
Плохо бы пришлось нашим храбрецам, если бы грузный полицейский, с глазами навыкате, не застрял в слуховом окне.
Давидка, увидев это, весело крикнул:
— Хлопцы, глядите, ошпаренный петух!
Мальчики быстро побежали по крыше и благополучно спустились по узкой пожарной лестнице во двор. Когда на крыше показались полицейские, Антек и его друзья были в полной безопасности. Мальчики улизнули на улицу.
Когда они прибежали на Стрелецкую площадь, гонведов там уже не было. Рабочие на руках уносили раненых.
— Хлопцы, смотрите, что они делают! — удивленно показал Гриць в сторону пожарной службы.
— О, это строят баррикаду! — радостно воскликнул Ромка.
В его памяти промелькнули картинки из книги о маленьком смелом коммунаре Гавроше, книги, недавно подаренной Ромке Иваном Соколом.
Между тем баррикада из деревянных лавок, на которых торговки продавали свой товар, из магазинных вывесок, вывороченных столбов, бочек, ящиков, чугунной ограды быстро росла. На улице, ведущей к площади Рынок, поднималась вторая баррикада. На старых земляных валах до здания пороховницы[65] толпились люди.
Ромка разыскал Ярослава и Гая.
В руках Кузьмы Гая появился красный флаг. Он передал его какому-то рабочему, и тот крепко привязал полотнище к фонарю, торчавшему на гребне баррикады.
Подбежавший к баррикаде Казимир крикнул Гаю:
— Богдан Ясень на Краковской площади! Там тоже строят баррикады!
Казимир вытер пот со лба. Ромка схватил ведро, сбегал к колонке и через минуту осторожно, чтобы не расплескать воду, понес Казимиру. Гай и Ярослав, сойдя с баррикады, тоже напились и поблагодарили мальчика.
— Вот что, друзья мои, от властей можно ожидать любой подлости, — сказал Гай. — Надо укрепить наши позиции со стороны Высокого Замка. Возьмите людей, Казимир, и сделайте все возможное. — Немного помолчав, он спросил, обращаясь к Калиновскому: — Друг мой, вы послали людей к Соколу?
— Нет. Сейчас пошлю.
А в это время в баре «Кубок рыцаря» встретились Вайцель и Шецкий.
— Сокола на Стрелецкой площади нет. Он простудился, лежит.
— Жаль. А может быть, вы, пан Шецкий, все же сумеете выманить его из дому?
— Постараюсь, но не верю в успех. Они его старательно оберегают. Вряд ли Гай позволит Соколу выйти на площадь.
— Тем более вы должны попытаться. А если потерпите неудачу, тогда вот. — И Вайцель положил на стол перед Шецким небольшую ампулу.
Шецкий поспешно спрятал ампулу в нагрудный карман сюртука и вышел из бара.
Подходя к дому, Шецкий издали увидел на балконе Ивана Сокола и его дочку. Они кормили голубей. Птицы доверчиво садились им на руки, на плечи.
«Ага, уже встал… Тем лучше. Плед накинут поверх пиджака — значит, жена дома и опекает его. Едва ли удастся выманить. Что ж, придется прибегнуть ко второму средству», — подумал Шецкий, входя в парадное.
Когда жена журналиста завела студента в кабинет, Шецкий услышал, как Сокол говорил дочери:
— В тюрьме мы тоже кормили голубей, но там… Как хорошо, Маричка, когда на окнах нет решеток…
— Напрасно в такое тревожное время у вас открыты двери, пан Сокол, — вместо приветствия, взволнованно проговорил Шецкий, стараясь показать, как он обеспокоен.
— Что случилось?
— Как? Вы ничего не знаете, пан Сокол? На Стрелецкой площади войско стреляет в безоружных рабочих. Там баррикады. Я только оттуда…
— Ничего не понимаю… Утром ко мне забежал Богдан Ясень и сказал, что предприниматели соглашаются на уступки.
— Предприниматели обманули, они даже не явились на переговоры. А на Стрелецкой площади, как и все последние дни, их ожидали тысячи бастующих, безработных. По улице, которая примыкает к площади, проходила рота солдат. Один из них так толкнул жену пана Ясеня, что та едва не выронила из рук младенца. Пан Ясень заступился за жену. Солдаты его схватили. Рабочие бросились спасать своего товарища. Полиция вызвала гонведов и пехотинцев. Площадь окружили, начали разгонять рабочих. Защищаясь, люди забросали гонведов камнями. Возникли баррикады, гонведы открыли огонь… Есть убитые, много раненых… Идемте… Ивана Сокола ждут на баррикадах. Ваше присутствие воодушевит рабочих на борьбу! — горячо воскликнул Шецкий.
Журналист снял плед и направился к двери. Но жена преградила ему путь и с укором посмотрела на Шецкого:
— Он едва стоит на ногах… Ведь ты болен, Иван, куда идешь?
— Оля, как ты не понимаешь, что мое место там, где мои друзья? — задушевно и просто возразил Сокол.
Шецкий решительно надел фуражку и выжидательно остановился у двери. Тогда Ольга подошла к столику, где на подносе стояли нетронутыми стакан с молоком и тарелка с тонко нарезанными ломтиками хлеба.
— Иван, ты сегодня ничего не ел… Хоть подкрепись на дорогу, — тихо проговорила она.
Сокол пригубил стакан, но, сделав два-три глотка, скривился и поставил стакан обратно на поднос.
— А вон Гриць! — радостно захлопала в ладоши Маричка, стоящая на балконе. — Гляди, татусю, с Грицем Ромкин дедусь.
Сокол с Ольгой вышли в коридор.
Увлеченная голубями девочка не обратила внимания на студента, который подошел к столику, где стояла еда отца. Воспользовавшись удобным моментом, Шецкий поспешно вылил яд в молоко.
«Нет, она ничего не заметила…» — воровато взглянув на девочку, успокоил себя Шецкий. Подойдя к ней, он спросил:
— Марися, а твой тато молоко любит?
— Не-е-е! Его надо заставлять, как маленького.
В комнату вернулся Сокол. С ним были Остап Мартынчук и Гриць. Старик осунулся, как-то сгорбился после гибели сына.
— Меня Кузьма прислал. Просил, Иван, чтобы ты не выходил из дому. Сам знаешь, власти на тебя точат зубы.
— Вы великий журналист! — перебил старика Гриць. — Это сказал Кузьма Гай. Он сказал, если вы выйдете из дому, жандармы могут вас убить, как будто случайно, нечаянно… Не надо, не выходите! — с детской непосредственностью выпалил мальчик.
Сокол, растроганный, привлек к себе Гриця.
— Татусю, выпей… — Девочка бережно поднесла отцу стакан с молоком, желая доказать студенту, что отец ее послушается и выпьет молоко. Сокол взял из рук девочки стакан. Не отходя от отца, Маричка повернула голову к окну, показывая глазами Грицю на голубей, заполнивших весь подоконник.
Шецкий с напряжением следил за Соколом, который поднес к губам стакан с молоком.
Вдруг на улице, почти под самыми окнами, грянул выстрел.
— Ай! — испуганно вскрикнула девочка, схватив отца за руку. Стакан упал и разбился.
На улице кричали:
— Стой! Стой!
— Держи-и!..
Сокол кинулся к балкону.
— Полиция кого-то преследует, — встревоженно проговорил он, снова входя в комнату.
Девочка плакала, поглядывая на расплескавшееся молоко.
— Не надо, глупенькая, мама принесет еще.
— И ты все до капельки выпьешь?
Сокол, улыбаясь, утвердительно кивнул головой.
Стоящий у окна Шецкий, чтобы скрыть досаду, барабанил пальцами по стеклу.
— А ты, Иван, хотел ослушаться Гая, — упрекнул старый Мартынчук.
Вздохнув, Шецкий сказал:
— Паникерство! Не похоже на Гая! Место Сокола — на баррикадах!
— Ов-ва, пан академик, — качнул головой Остап Мартынчук. — У властей пуль припасена тьма-тьмущая, а у народа Иванов Соколов не так уж много.
— Гай — отважный человек, — в раздумье проронил Сокол. — Человек дела и подвига. Вероятно, у него есть основание тревожиться.
Сокол подошел ближе к Шецкому и так, чтобы не услышал никто, прошептал:
— Я не успел сказать Гаю. У меня есть все основания не доверять Стахуру. Сейчас такой момент… Знаете, змея не с голоду кусает. Надо немедленно предостеречь Гая. Всякое может случиться.
— Пока можно пройти на Стрелецкую площадь, постараюсь увидеться с Кузьмой.
И Шецкий, опустив глаза, выбежал из комнаты.
Арсенал.