- Мне кажется, что на самом деле она так не думает, - добавила Моник, но ее взгляд был грустным. - Может быть, когда-нибудь мы снова сможем жить вместе. Просто у папы сейчас живет Мари-Лиз...
Чарли понял, что ситуация, в которой оказалась Моник, на самом деле намного сложнее, чем это виделось с первого взгляда, и что все это не могло не отразиться на девочке. В общих чертах это напоминало его собственную историю, но у них с Кэрол, слава богу, не было детей! Удивительно все же, как при такой матери Моник удалось сохранить свой жизнерадостный и веселый характер!
- Это твоя мама тебе сказала? - спросил он. - Ну, что вы будете снова жить вместе?
Ему было наплевать на мать - он жалел только Моник и от всего сердца сочувствовал ей.
- Н-нет... Мама сказала только, что нам пока придется пожить здесь.
Ну что ж, это был не худший вариант - не самый лучший, но и не худший. Интересно, где это "здесь", задумался Чарли, и, когда они покатились вниз, он спросил об этом у девочки.
- В Шелбурн-Фоллс, - ответила она. Чарли кивнул. Он знал, что мать Моник работает в библиотеке, но жить она могла и в Дирфилде, и где-нибудь в его окрестностях.
- Я тоже живу в Шелбурн-Фоллс, - сказал он. - Я приехал сюда из Нью-Йорка.
- Я один раз была в Нью-Йорке, - оживилась девочка. - Когда мы переехали из Парижа, мы там жили. Бабушка водила меня к Шварцу. Это было здорово!
- Это отличный игрушечный магазин, - согласился Чарли.
За разговором они наконец добрались до конца трассы и снова поднялись на вершину. Чарли решился на это, хотя и понимал, что рискует снова навлечь на себя гнев мадам Виронэ. Девочка с каждой минутой нравилась ему все больше и больше, и ему очень не хотелось с ней расставаться. Несмотря на все проблемы с родителями, в ней было столько энергии, столько оптимизма, столько жизни, что он позавидовал ей. Беды и несчастья не сломили и не ожесточили Моник, и ее матери впору было брать с нее пример. Как, впрочем, и ему самому.
Оказавшись на вершине горы, они заговорили о Европе, и Моник рассказала ему, что ей нравилось и не нравилось во Франции, а Чарли молча удивлялся взрослости ее суждений, остроте восприятия и необычайному оптимизму, который, несомненно, объяснялся тем, что она смотрела на мир глазами чистого, доверчивого ребенка. Так, Моник утверждала, что, когда она станет большой, чтобы жить с кем захочет, она поедет во Францию и останется с папой. Прошлым летом она провела в Париже два месяца, и ей очень понравилось. Слушая ее описания парков, садов, архитектурных памятников и французского Диснейленда, Чарли попутно узнал, что ее отец работает на телевидении спортивным комментатором и что он "ужасно" знаменитый.
- Ты похожа на своего папу? - спросил Чарли, любуясь светло-золотыми кудрями и большими голубыми глазами девочки.
- Мама говорит, что - да, - ответила Моник, и Чарли понял, что для ее матери это еще один источник боли и раздражения. Впрочем, то, что мать Моник плакала целыми днями в Париже, характеризовало ее бывшего мужа не с лучшей стороны.
"Что люди порой делают со своими жизнями! - думал Чарли, пока Моник продолжала беспечно болтать. - Они изменяют друг другу, лгут, женятся и выходят замуж не за тех, за кого надо, скандалят, теряют уважение друг к другу, теряют надежду и в конце концов губят себя, своими руками выкапывая глубокую яму, из которой потом не могут выбраться". Его собственная жизнь была тому примером.
Но что же все-таки произошло между родителями Моник, продолжал спрашивать себя Чарли. Почему губы этой женщины - щедрые, чувственные губы - постоянно сжаты в одну строгую линию? Откуда в ней столько горечи и сарказма? Может ли быть, что это Пьер Виронэ довел ее до такого состояния, или она с самого начала была желчной стервой и ее муж не чаял от нее избавиться?
Кто знает? И кому до этого вообще какое дело?
Лично ему было наплевать. Чарли было жаль только Моник. Девочка оказалась меж двух огней и страдала от этого.
В этот раз Моник не опоздала на встречу с матерью. Чарли специально проследил за этим, да и девочка, похоже, не хотела лишний раз злить мать. Чарли выяснил, что они встречаются в ресторане в пятнадцать ноль-ноль, поэтому без пяти три он отослал Моник, а сам в последний раз поднялся на гору. Оттолкнувшись палками, он понесся вниз и обнаружил, что в отсутствие девочки он едет ничуть не быстрее и не рискованнее, чем с ней. Отец научил Моник по-настоящему хорошо кататься, и если бы дело дошло до соревнования, то Чарли выиграл бы, скорее, за счет своей физической силы и большего веса, а никак не за счет смелости, опыта или мастерства.
Скатившись к подножию горы, он продолжал думать о Моник. Знакомство с ней заставило его почти пожалеть о том, что у них с Кэрол не было детей. Конечно, это осложнило бы их расставание, и теперь они наверняка оказались бы в такой же ситуации, что и родители Моник, и все же Чарли продолжал считать, что, если бы у них были сын или дочь, они бы твердо знали, что десять лет совместной жизни не были потрачены впустую. Но их брак оказался пустоцветом и не принес плода - ведь нельзя же считать за настоящее приобретение несколько картин, пару старинных редких безделушек и половину фарфорового сервиза, который достался каждому из них при разводе.
Чертовски мало для десяти лет преданной и верной любви! Это было даже меньше, чем ничто. Они могли и должны были приобрести больше, но не смогли или не захотели. Грустный итог!
Чарли никак не мог отвязаться от этих невеселых мыслей и, даже вернувшись в мотель, все думал и думал о том, как повернулась бы его жизнь, если бы у них с Кэрол был ребенок. Ему очень хотелось снова увидеть Моник, однако когда на следующий день он поднялся на гору, то не увидел среди туристов ни маленькой девочки в голубом комбинезончике, ни ее сердитой матери. Он решил, что они вернулись домой, в Шелбурн-Фоллс, хотя Моник ничего не говорила о том, планируют ли они уехать или остаться.
Два дня Чарли катался один, и хотя он время от времени ловил на себе заинтересованные взгляды привлекательных молодых женщин, ни одна из них не показалась ему стоящей того, чтобы начинать долгую и трудную борьбу с собой и своей памятью. Чарли абсолютно нечего было сказать им, нечего предложить, и он подозревал, что и эти беззаботные искательницы приключений тоже не смогут ни утешить его, ни поддержать. Единственной женщине, которой это здесь удалось, было всего девять лет, и Чарли понял, что пропасть, в которой он оказался, намного глубже, чем он предполагал, и что выкарабкаться из нее в самое ближайшее время нечего и надеяться.
Но тридцать первого декабря он неожиданно снова столкнулся с Моник у подножия горы, где туристы обычно надевали лыжи и прочее снаряжение.
- Привет! Где ты была? - окликнул ее Чарли, не скрывая довольной улыбки. Он уже заметил, что ее матери нигде не видно, и сразу почувствовал себя гораздо свободнее. Что это за мать такая, недоумевал Чарли. В самом деле, сначала она отпускает дочь кататься одну, а потом поднимает шум из-за того, что кто-то купил ей хот-дог и шоколадный коктейль. Определенно, ее забота о дочери носила какой-то странный, однобокий характер.
Впрочем, волноваться и в самом деле было не из-за чего - Клэрмонт был тихим и совершенно безопасным местом, и девочке здесь ничто не угрожало. Мать Моник хорошо знала это, поскольку приезжала сюда с дочерью еще в прошлую зиму - почти сразу после того, как они перебрались из Франции в Штаты. И хотя удовольствие от катания было с горчинкой - как, впрочем, и от всех других занятий, которые напоминали ей о муже, - Франческа продолжала самозабвенно любить горные лыжи, предпочитая, однако, более пологие склоны.
- Мы ездили в Шелбурн, потому что маме нужно было работать, - охотно объяснила Моник и заулыбалась так, словно не видела Чарли сто лет. - Но сегодня мы останемся на ночь, а завтра уедем совсем.
- Я тоже... - Чарли пробыл в Клэрмонте уже три дня и собирался уехать вечером первого января. - Вы будете здесь встречать Новый год?
- Наверное, - с надеждой сказала Моник. - Раньше папа всегда разрешал мне попробовать шампанского, а теперь мама говорит, что от него портятся мозги. А мне шампанское нравится, оно такое колюченькое... - добавила она снисходительно.
- Не исключено, что твоя мама права, - улыбнулся Чарли, вспоминая все шампанское, которое он выпил за последние двадцать пять или тридцать лет жизни. Впрочем, он сомневался, что во всех его бедах виновато было оно. Но несколько глотков едва ли тебе повредят.
- Мама все равно не позволит, - огорченно сказала Моник и неожиданно добавила, уже совсем другим голосом:
- Зато вчера мы ходили в кино. Классный фильм!
Она действительно выглядела довольной, и Чарли, кивнув, подсадил ее в кресло подъемника.
Они несколько раз скатились с горы, а ровно в полдень Чарли отослал ее вниз, к матери, но после обеда они встретились снова. На этот раз Моник привела с собой своего товарища, с которым училась в одном классе. На взгляд Чарли, он катался вполне прилично, хотя и слишком рисковал на виражах, однако Моник по секрету сообщила ему, что ее друг "паршивый лыжник". Потом дети уехали вперед, а Чарли покатил следом, стараясь не отставать. По правде говоря, это давалось ему с трудом, и к вечеру он устал по-настоящему. Попрощавшись с Моник и ее приятелем, он еще дважды скатился с горы, желая проверить себя, и только потом, вконец измотанный, решил вернуться к себе в номер.
Моник и ее мать, оказалось, жили в том же мотеле, что и он. Франческа - к этому времени Чарли уже знал, что мать девочки зовут Франческа, сидела в холле, протянув к камину длинные стройные ноги. Она как раз что-то говорила дочери, и Чарли впервые увидел, как она улыбается. И он вынужден был честно признать, что улыбка делает ее ослепительно красивой. Правда, глаза Франчески оставались при этом тоскующими и холодными, и все же она была по-настоящему прекрасна.
В первое мгновение Чарли заколебался, но потом все же решил подойти и поздороваться с матерью Моник. Игнорировать ее после того, как он провел столько времени с ее дочерью, было бы невежливо, почти оскорбительно.
Роскошные волосы Франчески были сегодня собраны на затылке в демократичный "конский хвост", и, направляясь к ней через холл, Чарли невольно задержал взгляд на ее больших миндалевидных глазах. При свете огня в камине каштановые волосы Франчески отдавали в рыжину, да и во всем ее облике появилось что-то по-восточному экзотическое и загадочное - особенно когда она улыбалась. Но лишь только Франческа узнала Чарли, ее улыбка погасла, лицо сделалось холодно-замкнутым, а в глазах засверкал зеленый лед. Франческа явно готовилась дать врагу самый решительный отпор, и под ее взглядом Чарли едва не стушевался.
- Здравствуйте еще раз! - произнес он с довольно-таки принужденной интонацией. Что говорить дальше, Чарли не знал и застыл перед Франческой как соляной столб. Она же рассматривала его снизу вверх с явным неодобрением.
- Отличная погода сегодня, - брякнул Чарли, вконец растерявшись. Снег... Много снега...
Он чувствовал себя совершенно по-дурацки, но Франческа чуть заметно кивнула и, равнодушно отвернувшись от него, снова стала смотреть в огонь.
Чарли продолжал стоять перед нею, и в конце концов она снова повернулась к нему, чтобы ответить.
- Да, снег действительно чудесный, - произнесла она наконец, но Чарли показалось, что разговаривать с ним ей очень не хочется. - Моник сказала мне, что она снова вас встретила, - добавила Франческа чуть более приветливым голосом, и Чарли поспешно кивнул в ответ, стремясь показать, что ему нечего скрывать. Франческа должна была понять, что в его отношениях с ее дочерью нет ничего особенного или странного. Они с Моник встретились чисто случайно, и их скороспелая дружба питалась общей любовью к горным лыжам и тоской девочки по отцу.
- Вы были очень добры к ней, - тихо сказала Франческа Виронэ, когда Моник отошла, чтобы поболтать со своими сверстниками, стоявшими в сторонке. Чарли тем не менее мысленно отметил, что сесть она ему не предложила.
- У вас есть свои дети?
Она считала, что они у него есть, иначе не задала бы такого вопроса. Очевидно, Моник почти ничего не рассказывала матери об их долгих беседах. Умолчала она и о том, что Чарли было уже многое известно о ее отце.
- Нет, у меня нет детей, - просто ответил Чарли. - Просто ваша девочка мне очень понравилась. Она такая веселая, открытая, умная...
Чарли не скупился на комплименты Моник, но Франческа кивала как-то равнодушно, почти невпопад, словно продолжая думать о чем-то своем. Чарли она напоминала раненого зверя, который забился в самый дальний угол норы, так что в темноте видны только сверкающие глаза, полные страха, боли, ужаса и готовности драться за свою жизнь до последнего. Почему-то - быть может, из простого любопытства - ему вдруг захотелось вытащить этого зверька на свет божий и повнимательнее его рассмотреть. Много лет назад Чарли ни за что не прошел бы мимо и попытался что-нибудь предпринять - в молодости он очень любил подобные психологические этюды, - однако задолго до своей женитьбы на Кэрол он охладел к этим жестоким развлечениям. Чаще всего результат разочаровывал, и Чарли приходилось сожалеть о потраченных впустую силах и времени, и лишь изредка он находил что-нибудь по-настоящему интересное. Но в глазах Франчески было что-то совсем-совсем особенное...
- Вам очень повезло, что у вас есть Моник, - негромко сказал Чарли, и когда Франческа подняла голову, чтобы посмотреть на него, он заметил в глубине ее холодных глаз крошечную искорку тепла и любви.
- Да, мне вправду повезло... - словно эхо повторила она, но по ее виду нельзя было сказать, на самом ли деле она так считает.