И он дрожащими пальцами передал Сюзетте мелко исписанный листок, обильно увлажненный слезами скорби и гнева. Сюзетта пробежала глазами извилистые обороты письма, и хотя разум подсказывал ей, что тем самым окончательно открыта дорога к ее счастью, ее состояние менее всего можно было обозначить как торжество. Напротив, ею овладело страстное сочувствие к человеку, чья самозабвенная любовь была так ужасно предана.
Она уронила листок.
– Боже, Эрнст! Как это ужасно!
– Не говорите «ужасно», моя дорогая. Это целиком моя вина. Я должен был все предусмотреть. Эта мадам Дюранси – женщина-дьявол. Не сомневаюсь, что она всячески поощряла его. А Амелия… разве могла она одна, без моей поддержки, противостоять такому человеку как полковник?
Он оборвал себя и продолжил уже другим тоном.
– Я покидаю Сан-Доминго. Плантация принадлежит Амелии. Мне нужно лишь позаботиться, чтобы она как можно скорее получила ее в свое распоряжение.
Сюзетта сделала испуганное движение.
– Не говорите так, Эрнст! Как можете вы оставить Буамуатье? Вы здесь работали как негр, вы подняли это разоренное хозяйство, только благодаря вашей энергии плантация через пару лет станет образцовым имением! И теперь вы все это собираетесь бросить?
Ее глаза отчетливо договаривали то, что она, собственно, и собиралась сказать. Сюзетта сейчас была готова даже к тому, чтобы растоптать собственную гордость. А если в такой момент она бросится ему на шею, то получит его…
Но несчастный молодой человек не смотрел на нее.
– А что мне остается делать? Плантация принадлежит не мне. Или я вам нравлюсь в роли управляющего Амелии? – грубо спросил он.
Сюзетта утратила самообладание.
– Мне абсолютно все равно, что вы и кто вы, пока вы рядом! – выпалила она. После этих слов ее щеки запылали, но она упорно не опускала глаз и смотрела на юношу по-взрослому серьезно. – О, Эрнст, – сказала она упавшим голосом, – мне и в самом деле еще раньше надо было сказать вам, что я вас очень люблю!..
Она бросилась к нему и в следующий момент оказалась в кольце объятий, столь крепких, что она невольно вскрикнула. Эрнст словно взорвался. Еще недавно сдержанный и даже холодный в обращении, он был охвачен пламенем, жар которого должен был возместить ему все, что было упущено по причине бессмысленной верности Амелии. Прикосновение пылающей девичьей груди сделало его полубезумным от вожделения. Свои изнемогающие от жажды губы он прижал к ее рту, и тот с нежным вздохом приоткрылся ему навстречу, и дрожащий выпад ее нетерпеливого язычка побудил его язык к немедленным ответным действиям. Руки юноши судорожно стиснули два румяных яблочка Венеры, и пока красавица Сюзетта нетерпеливо стонала и металась в крепких объятиях и дыхание их смешивалось, он ощутил, как горячее пламя вожделения подымается от его бедер, охватывая его всего. Он подхватил Сюзетту на руки и перенес на диван, на котором он коротал свои одинокие ночи первые недели пребывания в Буамуатье. Тысячи крючков и петель ее выездного платья ожесточенно сопротивлялись влюбленным, хмельным рукам, и хотя на помощь поспешили желанные девические пальчики, потребовалось немало времени, пока ее пылающее тело смогло предстать его глазам, свободное от всяческих покровов. Сюзетта была до предела возбуждена. Она прерывисто дышала, глаза были затуманены, вновь и вновь она прерывала усилия Эрнста, чтобы поймать обожаемое тело своими руками. Юная девушка, которая ни разу, несмотря на свой темперамент, не созерцала мужчину во всей его силе, не могла никак насытиться зрелищем обнажившейся мужественности Эрнста. Она осыпала инструмент своего грядущего поражения градом самых темпераментных, хотя и совершенно невинных в своей естественности ласк, и вот уже переполненный восторгом Эрнст бросается перед ней на колени, его обласканное женскими ручками и изготовленное к бою орудие переходит в атаку и с губ Сюзетты срывается полуиспуганный вскрик. Но она показывает себя достойным противником, и на удары тарана, штурмующего крепость, отвечает взрывом страсти, и оба они уже у цели их вожделения, и только тонкая преграда – наследие до сих пор не сломленной девственности стоит на их пути.
Пронзительный крик на мгновение сотрясает ее, но тут же обращается в восторг, наполняющий ее блаженством, о возможности которого она до сих пор не смела даже мечтать. Она так исступленно бросается всем своим распаленным телом навстречу любовнику, как будто хочет целиком вобрать его в себя, и хотя она ощущает в своей сердцевине замирающие судороги его наслаждения, что-то мешает ей отпустить его. Так они и падают, тесно переплетенные, в пропасть блаженного бессилия, забывая обо всем на свете. Потребовалось немало времени, прежде чем Эрнст оказался в состоянии оторваться от губ, неотрывно вкушавших его. Экстаз, пережитый им благодаря вакхической самоотверженности Сюзетты, оказался тем острее, что вот уже несколько месяцев своей жизни он вел образ жизни аскета и при этом постоянно жаждал обладать Сюзеттой.
Когда он, тяжело дыша, смог обратиться к ней, его сознание молнией пронзила мысль о всей серьезности содеянного. Следы только что произошедшего и абсолютно необратимого вторжения были отчетливо видны на сладострастно раздвинутых бедрах Сюзетты. Зрелище, представшее перед его глазами, подействовало отрезвляюще на виновника случившегося. Что же он натворил! Разве после этого он лучше недавно осуждаемого им развратника? Сюзетта слепо доверилась ему, и он использовал момент ее слабости! Но теперь это свершилось и вспять не повернешь. Даже единственный способ компенсации с сегодняшнего дня невозможен. Разве осмелится он в нынешнем своем положении предлагать свою руку и свое имя богатой наследнице преуспевающего плантатора, пусть даже для восстановления ее чести?
Смятение и угрызения совести, терзавшие юношу, достигли пределов неразрешимого отчаяния, когда Сюзетта открыла свои большие, влажно поблескивающие глаза и с улыбкой неописуемого блаженства посмотрела на него.
– Ну, мой любимый, я тебя сделала счастливым? – непринужденно спросила она. Эрнста внезапно поразила мысль, насколько же беспечным было поведение самой Сюзетты в данной ситуации. Он невольно опустил глаза перед ее счастливым, сияющим взором.
– Сюзетта, как вы могли довериться мне? – неуверенно пробормотал он. – Я поступил в отношении вас как подлец, и все, что я могу предложить вашему отцу в порядке искупления, это моя несчастная жизнь.
Глаза молоденькой девушки округлились от удивления и неверия.
– Милый, о чем ты говоришь? Мы будем так счастливы вместе! – Она сладко потянулась на его глазах, и ее груди заколыхались от сладострастного вздоха. – О, Эрнст, ангел мой, как я желала всего этого, и вот, наконец-то добилась! – бормотала она, нежно прижимаясь к его груди.
Он грубо уклонился от нее.
– Сюзетта, прошу тебя возвращайся домой. То, что произошло, весьма скверно. Поверь мне, я ничуть не сожалею о том блаженстве, которое на миг заставило меня позабыть обо всем на свете. Но мне до глубины души больно, что за твой драгоценный подарок, столь щедро и бескорыстно преподнесенный мне, я не могу абсолютно ничем заплатить. Ты получила представление о всей плачевности моей ситуации и знаешь, что я никогда не осмелюсь даже надеяться на наше совместное счастье.
Глаза Сюзетты сузились.
– Ты говоришь ерунду, сердечко мое! Я ни капельки не сомневаюсь, что ты принесешь мне счастье. Разве ты чудовище и способен бросить на произвол судьбы девушку, отдавшую тебе все? – прибавила она с хорошо сыгранным возмущением.
Истинно женским чутьем она разобрала, что является источником дурного настроения Эрнста и попыталась сыграть на струнах мужской чести.
Эрнст смотрел на нее с мукой на лице.
– Любимая моя Сюзетта, – сказал он со вздохом, – я самый жалкий человек на свете. Моя честь требует отказать тебе в том единственном, что ты по праву требуешь от меня, и она же не позволяет отказываться.
Он смолк, смущенный ее гневным взором.
– Честь, честь! – прервала его Сюзетта. – Неужели у тебя в голове и в самом деле нет ничего, кроме этой смехотворной чести? Нежели ты готов принести наше счастье в жертву какой-то химере? Это весьма сомнительная честь, если она не позволяет тебе возместить мне то, что я так слепо доверила тебе! – с упреком воскликнула она. Эрнст, который не мог остаться глухим к подобным доводам, нежно привлек ее к своей груди.
– Ты не понимаешь, чего ты требуешь, – со вздохом бормотал он ей на ухо. – Я, моя милая, совсем бедный человек, а тебе написано на роду выйти замуж за одного из богатейших людей Сан-Доминго.
Она засмеялась.
– Кто тебе сказал, что мне это нужно? И потом, ты просто не понимаешь, что ты говоришь. Па уверен, что из тебя выйдет великолепный плантатор, а Буамуатье станет очень скоро прекраснейшей плантацией в округе. О, Эрнст, если ты меня просто любишь, то все остальное не имеет никакого значения, – прошептала она ему.
Его лицо осталось мрачным.
– Буамуатье – не моя собственность, – с горечью сказал он. – Мне не принадлежит ни пяди этой земли. Когда ты пришла, я как раз был занят расчетами. Амелия получит свою собственность из моих рук до последнего франка.
Сюзетта отпрянула от него.
– Ты рассуждаешь как олух, друг мой! Амелия совершенно не вправе распоряжаться Буамуатье. Да, ты приобрел поместье на деньги отца, но все, что сверх этого – плод твоего труда. Нечего ломать над этим голову, мой милый, деньги, которые ты должен Амелии, ты получишь у меня взаймы, а через пару лет вернешь их мне с ростовщическими процентами, если это потешит твою знаменитую мужскую честь.
Как тебе известно, мое приданое достаточно велико, а со временем Мэзон д'Орфей тоже перейдет в нашу собственность.
По ходу слов до нее вдруг дошла мысль, что все не так просто. Если Оливия будет столь же целеустремленно двигаться к своей цели, то однажды ее сыновья могут оказаться хозяевами плантации, при том, конечно, условии, что цвет их кожи не будет действовать вызывающе на окружающих. Впрочем, Сюзетте сейчас было не до подобного рода размышлений.
Она неотрывно смотрела на его лицо. Ей было больно за него, таким расстроенным он выглядел. В его глазах застыла безнадежная покорность, когда он сказал:
– Ты права, любовь моя! Самое малое, что я могу для тебя сделать, это наступить на горло своей гордости и согласиться с той ролью, которую ты уже приготовила для меня.
Неизбывная горечь сквозила в его голосе. Сюзетта, всхлипнув, залилась безудержным плачем.
– Боже, Эрнст, милый, не говори так. Мне ничего не жаль, лишь бы ты был счастлив! Даже в том случае, если ты никогда не сможешь любить меня так, как эту проклятую Амелию, – с отчаянием выкрикнула она.
Эрнста захлестнуло смятение. Он прижался губами к мягкому, податливому, желанному телу, и, обжигая поцелуями ее лицо, шею, груди, начал уверять, что он ее любит, но раскаивается в своем неосмотрительном поступке.
– Я привязался к тебе, сам того не желая, – говорил он, разрываясь от боли. – Я очень-очень люблю тебя, душа моя! Но мне кажется, что я не принесу тебе счастья. Боже, как я несчастен! Это какое-то проклятье: я приношу несчастье каждому, кто сталкивается со мной.
Сюзетта не отвечала, но ее губы, ищущие губы Эрнста, были красноречивее всяких слов. И пока ее ноги страстно обвивались вокруг него, а ее язык завязал сладостный диалог с его языком, ее руки не прозябали в праздности и столь выразительно ласкали его, что он, наконец, забыл о своих опасениях и с удвоенной энергией повторил ту ошибку, которую минутой назад он столь мучительно переживал. И вот уже Сюзетта чувствовала, как вместо терпких слез отчаяния ее затопляет несравненно более сладкая роса. Извиваясь и устремляя к нему свое тело, она не успокоилась до тех пор, пока он, забыв обо всем, не обрушился на нее с силой исступления и они не слились в общем бесконечном экстазе…
В тот же вечер Жерар Дюклюзель заполучил в зятья человека, которого он первоначально и видеть не желал на этом месте. Сюзетта, сторонница быстрых решений, и без того слишком долго дожидалась своего часа, а потому настояла на том, что Эрнст должен вместе с ней поехать в Мэзон д'Орфей. Запутавшийся в своих чувствах Эрнст безропотно подчинился всем ее требованиям. Он смутно понимал, что не его, а ее воля водила его языком, когда он со смущением просил у месье Жерара руку его дочери. Тот, подготовленный Оливией, был готов пойти навстречу капризу дочери, тем более, что в Эрнсте он давно распознал человека характера. Он дал согласие на брак, не подозревая, что жених и без отеческих слов успел вкусить тех плодов, доступ к которым ему сейчас великодушно открывался.
Было решено, что помолвка станет грандиозным праздником, на который будут приглашены все аристократы местных плантаций. Что касается финансовых сложностей, то Жерар заявил: он позаботится о полном удовлетворении притязаний Амелии на имущество ее покойного отца.
Прежде чем Эрнст успел возразить, последовал звонок служанке, чтобы она позвала Оливию. Минутой позже та пришла, холодная и сосредоточенная как обычно. Сюзетта тщетно пыталась отыскать на ее лице хоть намек на ту танцующую и заражающую своей страстью жрицу, которую она видела в ночь полнолуния на тайном обряде воду. Лицо квартеронки было невозмутимо, на коже ее играли сполохи от вишнево-красного платья. Сюзетта с некоторым замешательством отметила для себя, что Оливия очень красива.