— Тебя это задевает?
— Не должно было бы.
— Вот и не надо. У нас за столом Браммингер.
— Он прямо какойто неразменный пятак: то и дело лезет под руку!
— Скорее, не пятак, а купюра в миллион долларов, — поправил ее Билли. — Сама знаешь, любой мужчина, какого ты захочешь, будет твоим.
— Ничего подобного. Такое, — она обвела рукой зал, — годится только для мужчин определенного склада. А такие мужчины не всегда желанны.
За столом она поздоровалась с Браммингером, сидевшим напротив нее, тоже в центре.
— Нам очень не хватало вас на острове СентБартс, — сказал он, сжимая ей руки.
— Жаль, что меня там не было, — ответила Шиффер.
— На яхте подобралась отличная компания. Вам обязательно надо к нам присоединиться. Я так легко не сдаюсь.
— Конечно, не сдавайтесь! — С этими словами она уселась. Ее уже ждала тарелка с салатом и кусочками омара. Она развернула салфетку, взяла вилку. Только сейчас она осознала, что сегодня еще не ела. Но не тутто было: подошедший глава ICSD изъявил желание представить ее человеку, чье имя она не уловила, потом незнакомка стала утверждать, что дружила с ней двадцать лет тому назад, а еще две женщины порадовали ее известием, что они ее поклонницы, и попросили оставить автограф на их программках. Потом пришла Карен и сказала, что пора за кулисы, готовиться к выступлению. Она пошла за ней и стала ждать своей очереди в ряду других знаменитостей, построенных помощниками и друг с другом не знакомых.
— Принести чтонибудь? — деловито осведомилась Карен. — Может, воды? Или ваше вино со стола?
— Ничего не надо, спасибо.
Программа началась. Шиффер стояла, дожидаясь своей очереди. Она видела в щель толпу, заинтересованные лица одних, вежливоскучающие — других. Ее посетило чувство гнетущего одиночества.
Много лет назад они с Филиппом получали искреннее удовольствие от таких вечеров. Наверное, так получалось потому, что они были молоды и так поглощены друг другом, что каждое мгновение воспринимали как сцену из сентиментального кинофильма. Она разглядела Филиппа в смокинге, в белом шелковом шарфе и вспомнила его руку у себя на талии — мускулистую, твердую, вспомнила, как он выводил ее из толпы и вел через тротуар к машине. Иногда они собирались целой компанией в полдюжину человек и со смехом, с воплями набивались в машину, чтобы мчаться на следующий прием, потом еще на один и так до бесконечности. Домой они возвращались уже на рассвете, когда птицы пробовали голоса. Она клала голову Филиппу на плечо, сонно закрывала глаза.
«Будь моя воля, я бы перестрелял этих птиц!» — злился он.
«Заткнись, Филипп! Какие очаровательные певуньи!»
Разглядела она в щелку и Билли Личфилда. Он выглядел усталым, слишком уж часто ему приходилось в последнее время бывать на таких мероприятиях. Он жаловался ей, что то, что раньше было развлечением, теперь превратилось в рутину. А ведь он прав, решила она. Услышав свое имя, она вышла на слепящий свет, помня, что в конце вечера ничья теплая рука не поведет ее к машине.
Когда она вернулась за стол, главное блюдо уже успели и подать, и унести. Впрочем, Карен позаботилась, чтобы официанты оставили для Шиффер еду. Филеминьон уже остыл. Шиффер поклевала немного, попыталась поговорить с Билли, но их опять прервала женщина из ICSD, намеревавшаяся и дальше знакомить Шиффер с модельерами обуви. На это ушло еще полчаса, затем к ней подошел Браммингер.
— Как я погляжу, с вас уже довольно, — молвил он. — Хотите, я вас уведу?
— Сделайте одолжение! — радостно воскликнула она. — Может, найдем местечко повеселее?
— Завтра у вас эфир в семь утра, — напомнила ей Карен.
У Браммингера был лимузин с водителем, с двумя телевизорами и минибаром.
— Как насчет шампанского? — спросил он, вынимая початую бутылку.
Они отправились в «Бокс» и засели в занавешенном кабинете наверху. Шиффер позволила Браммингеру обнять ее за плечи и переплести свои пальцы с ее. На следующий день в колонке светских сплетен появилось сообщение, что их видели обнимающимися и что они, по слухам, встречаются.
Вернувшись во вторник в квартиру Филиппа, Лола раскопала старый номер журнала Vogue с фотографией Филиппа и Шиффер на развороте (этот журнал он по крайней мере не попытался спрятать — хороший знак!). Рассматривая фотографию молодого красивого Филиппа и роскошной юной Шиффер, Лола боролась с желанием отправиться вниз, к Шиффер, и закатить ей сцену. Но на это у нее не хватило духу — вдруг Шиффер даст ей отпор? Потом ей пришло в голову просто выбросить журнал — так же Филипп поступил с ее журналами. Но как быть тогда с удовольствием смотреть на фотографию Шиффер и ненавидеть ее? Она решила посмотреть «Летнее утро».
Этот DVD оказался сущей пыткой. В фильме молоденькая девушка спасала юношу от него самого, до него доходило, что он в нее влюблен, а потом он погибал в автокатастрофе. Сюжет считался автобиографическим, и хотя Филипп не снимался в фильме, все реплики актера, игравшего Филиппа, повторяли его мысли. Следя за любовной историей Шиффер Даймонд и персонажа, подразумевавшего Филиппа, Лола чувствовала себя третьей лишней. При этом ее любовь к Филиппу только усилилась, как и решение его удержать.
На следующий день она отправилась на работу и упросила Тайера Кора и этого его ужасного соседа, Джоша, помочь ей окончательно переехать к Филиппу. Тайеру и Джошу предстояло упаковать ее вещи в коробки и пластиковые мешки и, уподобившись шерпам, перетащить их в дом номер один по Пятой авеню.
Джош все утро ныл, жалуясь на ломоту в пальцах, в спине (он утверждал, что унаследовал у матери больную спину) и в ногах — на нем были белые, похожие на гипс, кроссовки. Зато Тайер был на удивление бойким. Ему очень хотелось побывать в прославленном доме, в особенности в квартире Филиппа Окленда. Поэтому он не возражал, когда Лола заставила его сделать три ходки тудаобратно, волоча по Гринвичавеню мешок для мусора с обувью Лолы. За два предыдущих дня Лола все распродала из своей квартиры, воспользовавшись интернетсайтами Craiglist и Facebook, причем относилась к каждому продаваемому предмету как к старинному музейному экспонату. Она драла максимальную цену за всю мебель, купленную ее родителями менее года назад, и выручила в итоге восемь тысяч долларов наличными. При этом она не желала тратиться на такси для перевозки своих пожитков. Если последний месяц, когда она столкнулась с коекакой нуждой, чемуто ее научил, то разве что тому, что одно дело — с шиком транжирить чужие деньги и совсем другое — отсчитывать свои собственные.
На четвертой ходке троица столкнулась в вестибюле дома номер один с Джеймсом Гучем. Тот толкал ногой к лифту два ящика с экземплярами своей книги в переплете. При виде Лолы он залился краской. Ее визиты и текстовые сообщения резко оборвались после его встречи с Филиппом, оставившей Джеймса смущенным и обиженным. Теперь, увидев Лолу в компании двоих молодых людей, один с виду остолоп, другой — неудачник, Джеймс заколебался, стоит ли ему вообще с ней заговаривать.
Но она приняла решение за него: не только окликнула, но и уговорила помочь с вещами. Так он оказался в лифте нос к носу с ней, с молодым остолопом, нагло на него таращившимся, и с неудачником, нудившим чтото про свои больные ноги. Возможно, всему виной было воображение Джеймса, но, прижимая к груди коробку с начатыми пузырьками шампуня, он был готов поклясться, что от Лолы исходят электрические волны. Сталкиваясь с его собственными электрическими зарядами, ее электроны — вот оно, неуемное воображение! — затевали нескромный сексуальный вальс прямо в лифте, у всех на виду.
Когда Джеймс поставил коробку на пол в коридоре около двери Филиппа, Лола сообразила наконец представить его как «писателя, соседа по дому» молодому остолопу, который тут же стал задирать его на тему оправданности успеха любого современного прозаика. При такой аудитории, как Лола, Джеймс воодушевился и поставил балбеса на место, назвав фамилии Делилло и Макьюэна, которых тот, конечно, не читал. Ум Джеймса разозлил Тайера, но он сказал себе, что этот писака — мелкая сошка, презренное порождение шумихи, такое же, как остальные жильцы элитного дома. Из разглагольствований Лолы о новой книге Джеймса и о хвалебном отзыве на нее в The New York Times Тайер окончательно уяснил, кто такой Джеймс, и излил на него весь свой гнев.
Уже вечером, осушив две бутылки лучшего красного вина из коллекции Филиппа Окленда, Тайер приплелся в сырую нору, где обитал, нашел Джеймса Гуча при помощи поисковой системы Google, обнаружил, что тот женат на Минди Гуч, посетил сайт Amazon, вычитал там, что его не изданный еще роман уже находится на восемьдесят втором месте, и принялся сочинять в своем сетевом дневнике витиеватый злобный текст, в котором Джеймс представал опасным педофилом, страдающим словесным поносом.
Тем временем Лола, еще бодрствуя и отчаянно скучая, послала Джеймсу сообщение с предостережением не говорить Филиппу, что он побывал у него в квартире, так как Филипп ревнивец. Эсэмэска Лолы поступила на телефон Джеймса в час ночи. Сигнал оповещения разбудил Минди. У нее родилось подозрение, что Джеймс закрутил роман, но она тут же отвергла эту мысль.
По рабочим дням Пол Райс пробуждался с утра раньше всех остальных жильцов дома номер один по Пятой авеню. Уже в четыре часа утра он проверял курсы европейских рынков, занимался на велотренажере и кормил рыбок. Аквариум длиной в весь бальный зал миссис Хотон уже установили. Пол реализовал свою заветную мечту. Это была затопленная морем Атлантида с выходившими из песчаных пещер брусчатыми древнеримскими дорогами. Приобретение самых желанных рыбок тоже было непростым делом: он смотрел видеозаписи с только что вылупившимися мальками, потом воевал с продавцами — ведь за самых модных рыбок запрашивали не меньше ста тысяч. Ничего не поделаешь, любому успешному человеку требуется хобби, особенно если он целый день только и делает, что кует (или теряет) денежки.
Но в один необычайно теплый вторник в конце февраля Джеймс Гуч тоже проснулся ни свет ни заря. Уже в половине пятого он встал, чувствуя, как натянут каждый его нерв. Ночью он долго ворочался и уснул всего на час. Проснулся он разбитый, ненавидя себя за такое непригодное состояние в самый важный день его жизни.
День издания его книги наконецто наступил. Утром он должен был появиться в телешоу «Сегодня», затем дать несколько интервью радиостанциям. На вечер намечалась раздача автографов всем жаждущим на своей книге в книжном магазине «Барнс энд Ноубл» на Юнионсквер. В книжные магазины по всей стране одновременно поступало двести тысяч экземпляров его детища, еще столько же размещалось в iStores, а в воскресенье книга появлялась на первой странице The New York Times Book Review. Все происходило по строгому плану, а поскольку в жизни самого Джеймса по плану не происходило ничего и никогда, он пребывал в раздражении и ждал провала.
Он принял душ, сварил себе кофе, затем, нарушив данное себе обещание, проверил рейтинг на сайте Amazon. Позиция книги — двадцать второе место — стала приятной неожиданностью, ведь до ее фактического выхода в свет оставалось еще целых пять часов. Гадая, как мир узнаёт о его книге, он склонялся к мнению о загадке, чуде, доказывающем, что случающееся в жизни человека не поддается никакому контролю.
Потом он набрал свою фамилию в Google. В конце первой страницы ссылок он наткнулся на заголовок: «Бестолковый виновник шумихи надеется доказать, что литература еще жива». Отсюда уже нетрудно было дойти до статейки Тайера Кора. От чтения этого текста у Джеймса разболелась голова. Тайер насочинял невесть чего о книге Джеймса и о его браке с Минди, «старомодной училкой с бархатным взором», а его самого безжалостно сравнил с неким вымершим видом пернатых.
Джеймс пришел в ярость. Неужели это и есть истинное мнение о нем людей с улицы? «Джеймс Гуч смахивает на педофила, больного словесным поносом», — прочел он в десятый раз. Это же противозаконно! Мерзавца следует засудить!
— Минди! — крикнул он. Ответа не было, поэтому он отправился в спальню и нашел Минди притворившейся спящей и для большего эффекта положившей себе на голову подушку.
— Который час? — слабо простонала она.
— Пять.
— Дай мне еще часок…
— Ты мне нужна! — рявкнул Джеймс. — Прямо сейчас!
Минди вылезла из постели, подошла следом за Джеймсом к монитору и сонно уставилась на гадкие строчки.
— Типичная брехня, — определила она.
— С этим надо чтото делать, — бросил Джеймс.
— Что тут сделаешь? Такова жизнь. Остается только смириться. — Она еще раз просмотрела текст на мониторе. — Как они про тебя узнали? И откуда им известно, что мы живем в доме номер один на Пятой авеню?