Я замерла, оцепенев от жалости, и понятия не имела, что делать. Если бы я лучше знала Беверли, то позвонила бы ей или придумала какой-нибудь предлог зайти. Но мне казалось, что у меня нет права вмешиваться, тем более что, когда мы познакомились, она вела себя так беззаботно и мужественно. Если бы она узнала, что я слышала ее рыдания, то пришла бы в ужас. И я бы почувствовала себя отвратительно, если причиной ее расстройства оказалась статья в «Дейли пост». Может, увидев все это черным по белому, она жалеет, что дала интервью? Теперь все знают о «несчастной Бев», о ее травме, о том, что ее бросил бойфренд, и о том, какой она была прекрасной спортсменкой. Наверное, поэтому она и плачет. Эта мысль совсем меня расстроила, но оказалось, я ошиблась. На следующий день Бев позвонила и сказала, что Рики пришел в такой восторг от статьи, что предложил ей вести постоянную рубрику.
— Он сегодня утром позвонил — в воскресенье, Роуз! Хочет, чтобы я вела еженедельную колонку. Ему кажется, что это увеличит тираж «Дейли пост».
— Он недалек от истины.
— Но я в ужасе, Роуз. Я ведь не журналистка.
— Ну и что? Ты умеешь выражать свои мысли. У тебя прекрасно получится.
— Но он хочет, чтобы я писала от имени Тревора. — Ага. Понятно. Это будет сложнее. — Может, ты прочитаешь пробную статью, прежде чем я отдам ее в редакцию, и вынесешь приговор?
— Конечно.
Во вторник вечером мы отправились в бар «Виноградная гроздь» в конце улицы, и Бев показала мне две пробы. Я боялась, что они окажутся слишком слащавыми и сентиментальными, но это было не так. Напротив, такое ощущение, будто статьи написаны мужской рукой. И это было трогательно. Потрясающие статьи.
По утрам Бев хандрит, но я пытаюсь держаться молодцом, — прочитала я. — Бужу ее, лизнув в нос, потом она потискает меня немножко, и я ныряю под кровать. Подаю ей тапочки, стараясь не забрызгать их слюной, и день начинается.
— Блестяще, — хихикнула я. — Рики будет в восторге.
Бев спускается к завтраку на специальном лифте. Пока она пьет чай, я успеваю вздремнуть. Но я всегда начеку. Храплю, как боров, но как только она двинется с места, я тут как тут.
— Чудесно, — сказала я. — У тебя талант.
— Если бы он говорил, то именно так, правда, Трев?
Но так было не всегда, — продолжала я. — Нет-нет, в самом начале было хуже некуда. «Тревор, сделай то», «Тревор, сделай это», и мне хотелось сказать: «Простите? От чего умер ваш предыдущий раб?» Она меня совсем замучила. Но я чувствовал себя немного виноватым, потому что мог вести себя и получше. К счастью, Бев очень отходчива, и теперь мы без ума друг от друга.
— Если все получится, гонорар отдам в «Лапу помощи», — добавила Беверли. Мы отхлебнули пива. — После несчастного случая я получила огромную страховку, так что деньги мне не нужны. Зато появится прекрасная возможность рекламировать благотворительные мероприятия! Кстати, раз уж я об этом заговорила — ты придешь на наш первый благотворительный вечер? Как раз перед Рождеством.
— Конечно приду, — ответила я.
— Это бал. Бал-маскарад, — уточнила она.
Маскарад? Проклятье!
— Но не обычный костюмированный бал, — объяснила Бев, кинув Тревору ломтик свинины. — Вечеринка на открытом воздухе, в отеле «Курто», и каждый должен нарядиться, как персонажи на картинах знаменитых художников. Лучший костюм получит приз. Еще пива хочешь?
— Не откажусь, только полстакана.
— О'кей. Трев, наш выход. — Она подкатила к бару на коляске. Тревор лаем подозвал бармена, и Бев протянула Треву кошелек. Пес встал на задние лапы и положил бумажник на стойку, а бармен взял деньги. Беверли по очереди доставила кружки на стол, а Тревор забрал сдачу.
— Наверняка он пьет темный «Карлинг», — расхохотавшись, сказал бармен.
— Не-а, он непьющий, — отозвалась Бев.
Итак, благодаря Беверли Рики пока доволен, и в ближайшее время взбучка никому не грозит. Но на моем столе растет гора писем от страдающих предрождественской депрессией, и я сама тоже чувствую себя мрачновато. Весь прошлый год я провела в блаженном романтическом тумане. В этом году я одна и почти разведена.
— Рождество… думаю о самоубийстве, — бодренько зачитывала Серена, просматривая вчерашнюю почту. — Рождество, все валится из рук. Рождество, хочу покончить с собой, — весело продолжала она. — Рождество, лучше бы я умер…
— Хорошо, Серена, я все поняла.
— Кстати, я думаю, что в этом году Рождество нас ждет безрадостное, — как ни в чем не бывало продолжала она, убирая волосы за ухо. Когда она это сказала, я подняла глаза и вдруг заметила, что она резко поседела за последнее время. — Знаешь, на Рождество всегда такие траты. — Она поежилась. Ну, траты так траты, но ведь и она, и ее муж работают. — Понимаешь, после той маленькой аварии Роб немножко не в себе, — тихо продолжала она, — он не справляется на работе, и сама знаешь, сколько приходится платить за обучение… — Она замялась. — Но все равно! — весело воскликнула она. — Нечего жаловаться! Есть люди, которым в сто раз хуже приходится! — Мне почудилось, или у нее на самом деле правый глаз дергается?
В обед я позвонила Генри и рассказала про бал. Он пообещал прийти. «Буду Моной Лизой», — захохотал он.
Двойняшки тоже были в восторге.
— Там должно быть весело, — сказала Беа, — и мы могли бы найти клиентов. Мы согласны, сто процентов. Станем звездами бала!
— Звездами? — И тут мне пришло в голову — почему бы не позвать Тео? Я даже сделаю ему одолжение, ведь бедный парень в такой депрессии.
— Бал? — удивился он, когда в четверг я все-таки его пригласила. — Так торжественно, но… я согласен. Может, там будет… забавно. Спасибо за приглашение, — вежливо добавил он.
— Не за что; все, что угодно, ради благого дела.
— Я сейчас же запишу в ежедневник. — Он пошарил в кармане пиджака и выложил на кухонный стол кучу всякой всячины, в том числе и мобильник. Я посмотрела на него и поняла, что у меня в точности такой же. «Моторола-250» с серебристой панелькой из гальванизированной стали.
— Отель «Курто»… 20 декабря, — бормотал он под нос, делая запись в ежедневнике. — Всего через три недели. Я выберу костюм, как на каком-нибудь современном портрете, чтобы не выглядеть глупо. А вы?
— Еще не придумала. Может, буду коровой Дэмиена Херста, разрезанной надвое. «Мать и дитя разделенные»[10] — как раз для меня актуально, — с горьким смешком проговорила я. Тео уставился на меня в недоумении. — А может, выберу менее опасный вариант и буду представлять незастеленную постель Трейси Эмин[11].
— А мне кажется, вы будете прекрасны в образе Венеры Боттичелли[12], — вдруг произнес он. Я ощутила, как к лицу хлынула кровь. — Я имел в виду, — запнулся он, — у вас такие же длинные рыжие волосы. Вот что я имел в виду.
Вдруг зазвонил телефон. И я сняла трубку.
— Алло? — сказала я. Тишина, потом сдавленное дыхание. — Алло? — Неужели опять этот маньяк? Я швырнула трубку и набрала 1471. Защита от определителя номера. Как же иначе?!
— Проблемы! Проблемы! — закричал Руди.
— Не говори, — бросила я.
— Вы в порядке, Роуз? — спросил Тео.
— Да, в порядке, только вот мне все время названивает какой-то ненормальный.
— Кошмар. Мою жену тоже один тип доставал. Она ничего не отвечала, просто вешала трубку. Это их с ума сводит.
— Я так и делаю.
— Тогда рано или поздно он прекратит.
Как бы то ни было, на несколько дней маньяк успокоился, и я о нем забыла. К тому же на работе был завал. Вдобавок ко всему мне приходилось вести программу в прямом эфире, проводить семинары на тему «Воссоединение влюбленных» в Килрое и выступать перед Женской ассоциацией города Ват. Так что у меня совсем не было времени продумать наряд, а до маскарада оставалось всего десять дней. Что же мне надеть? Как-то я листала альбом прерафаэлитов, и меня посетило озарение. Я решила явиться в образе «Пылающего июня» лорда Лейтона[13], ведь в этом месяце я праздную свое пламенное сорокалетие. К тому же у девушки на картине такие же волосы, как у меня, только вот вид у нее куда более чахлый. Беверли тоже понятия не имеет, что делать с костюмом. И вот в пятницу вечером я взяла книжки по истории искусства и пошла к ней в гости. У ее кресла лежал Тревор и с довольным видом грыз голову игрушечной гориллы. Мы с Бев разглядывали гравюры и репродукции.
— Что выбираешь — барокко или рококо? — спросила я, пролистывая альбом Гомбрича[14]. — У тебя такой красивый высокий лоб, так что, может, тебе больше подойдет эпоха Возрождения… — При взгляде на Мадонну Рафаэля, прижимающую к груди младенца Иисуса, я ощутила знакомую боль в сердце. — Может, тебе изобразить картину Гогена? — продолжала я. Беверли взяла очередной альбом. — Из тебя получится очаровательная таитянка, хотя, пожалуй, импрессионизм больше в твоем стиле. Как насчет… точно! Красавица Ренуара в рюшах! Хотя нет, ты слишком худая. Может. Джошуа Рейнольдс? Или Гейнсборо — как думаешь. Бев? Бев? — Я подняла глаза. Она плакала. — Бев! В чем дело? — Я схватила ее за руку.
— Вот какой костюм мне нужен, — проговорила она сквозь слезы, показывая на жуткий портрет нищего с искалеченными ногами кисти Брейгеля. — Или, может, изобразить одного из визжащих уродцев Иеронима Босха?
— Беверли, перестань, — сказала я. — Ты красавица.
— Это неправда! Я урод, — рыдала она. — Я калека, Роуз, я отвратительная уродина.
— Чушь собачья! Ты прекрасна.
— Уже нет. Все думают, что я такая храбрая, — всхлипнула она. Ее лицо покраснело и подергивалось от рыданий. — Храбрая Бев. Отважная Бев. Но на самом деле я не такая. Я совсем не такая. Никому не говори, — предупредила она сквозь слезы, — но иногда мне бывает очень плохо.
— Правда? — спросила я.
— Да, — пробормотала она и шмыгнула носом. — Очень. Но я ничего не могу поделать, потому что понимаю, что никогда — уф, уф — не смогу больше ходить и бегать. Я буду сидеть до конца жизни. И я всех уверяю, что смирилась с судьбой, но на самом деле это не так. Я никогда не смирюсь! — Мне снова вспомнились сдавленные рыдания, доносившиеся через стену, и костер из хоккейных клюшек. — И все эти картины, на которых нарисованы прекрасные — уф, уф — женщины, с такими — уф, уф — стройными, идеальными, здоровыми ногами…
— Извини, — произнесла я. Тревор подал ей платочек. — Это я виновата, я их принесла. Тебе нужно выплакаться, — сказала я. Бев зарылась лицом в шкуру Трева. — Что плохого в том, чтобы проявить слабость? С тобой произошло нечто ужасное. Но, Бев, я знаю, что у тебя все будет… — у меня свело горло: рыдания всегда заразительны, — … я знаю, что у тебя все будет хорошо.
Она перестала всхлипывать, подняла голову и вытерла глаза.
— Да, — слабо проговорила она. — Может, и будет. Извини, — сказала она. — Я понимаю, могло быть и хуже. То, как я упала… я могла бы стать полностью парализованной или вообще погибнуть. Может, мне пойти на бал в образе натюрморта, — предложила она с безжизненной улыбкой. — Как-никак, я почти что полумертвая натура.
— Не говори чушь.
Тревор вдруг поплелся в прихожую и вернулся, зажав в зубах телефонную трубку.
— О, — засмеялась Бев и обняла собаку. — Все о'кей, Трев, со мной Роуз. Когда у меня депрессия, он приносит телефон, — объяснила она. — Чтобы я могла позвонить друзьям.
— Как мило, — ответила я. Мое сердце растаяло, как масло, и я погладила Трева за ухом.
— Вообще-то, Роуз, — сказала Бев, сглотнув слезы, на самом деле я плачу не столько из-за несчастного случая, сколько потому что я… — Она замолкла на полуслове. — Потому, что я очень… — Она пожала плечами, воспаленные глаза застыли в одной точке. — Я очень…
— Одинока? — пробормотала я.
Она медленно кивнула и посмотрела на меня.
— Да. Да, я одинока. Если бы у меня был кто-то, с кем можно было бы поделиться, я гораздо легче пережила бы то, что со мной произошло. Но с тех пор как Джефф меня бросил, у меня никого не было, поэтому мне так плохо.
— Но ты же встречаешься с кем-то, — возразила я. — Тебя приглашают на свидания.
— Проблема не в этом. Все дело в Треворе. Понимаешь, каждый раз, когда я знакомлюсь с хорошим парнем, оказывается, что на самом деле его интересует Трев. Парней притягивает новизна ситуации. Шоу «Бев и Трев». Будет чем поразить приятелей в пабе. Но если я знакомлюсь с кем-то без Тревора, мужчины вроде как разочаровываются во мне. Никто не может полюбить меня как отдельного человека. — Этот разговор показался мне жутко знакомым — то же самое говорили близнецы. — В пятницу у меня свидание с одним парнем, — продолжала она. — Но я боюсь, он опять влюбится в Трева.
— Тогда не бери его с собой.
— Но он с ума сойдет. Я не люблю оставлять его одного.
— Пусть приходит ко мне. Тревор, не желаешь ли поужинать со мной в пятницу вечером? — Он завилял хвостом. — О'кей, в семь тридцать, самое позднее в восемь. Если ты вегетарианец, предупреждай сразу. Так, вернемся к делу. — Я взяла один из альбомов, пролистала и вдруг замерла. Взглянула на картину, потом на Бев… Идеально.
— Придумала, — сказала я. И показала ей балерину Дега, готовую выпорхнуть из-за кулис в тонкой, как паутинка, пачке.
Пару секунд Беверли разглядывала картину и вдруг просияла.
— Да. Подходит идеально, — произнесла она.
— Так что же вас беспокоит, Сара? — В четверг вечером я, как обычно, вела программу по звонкам радиослушателей.
— Проблема в том, что мне тридцать девять, и я до смерти боюсь сорокалетия. Что мне делать?
— Сара, милочка, — по-свойски ответила я. Я всегда говорю со слушателями как с друзьями: им это нравится. — Милочка, — повторила я, — сорок в наше время — все равно что тридцать. Кто угодно вам скажет. Сейчас этот возраст переживает бум. Как же Найджелла[15]? Как же Мадонна? Посмотрите на них!.. Ха-ха! Я придумала! Проблема решена! Вам просто нужно сменить имя, чтобы в нем были двойные согласные! На четвертой линии у нас… — Я вгляделась в компьютерный экран. — Кэти… — Кэти? Черт, черт, черт!
— Я хочу, чтобы все слушатели узнали, какая ты мерзкая, МЕРЗКАЯ пакостница, Роуз Костелло! Из-за тебя от меня ушел муж. Сидишь в своей тепленькой студии и раздаешь советы, как Папа Римский, но это ты разрушила мою жизнь, корова несчастная. И ты поплатишься за то, что со мной сделала, за то, что уничтожила мой брак, полезла не в свое дело, мразь! Ты заплатишь мне за все — помяни мои слова, ты очень пожалеешь, что встала у меня на пути… — Психопатку Кэти быстренько заглушили. Через стекло студии я смерила Уэсли убийственным взглядом.
— К сожалению, на сегодня это все, — произнесла Минти с профессиональной выдержкой. — Слушайте нас на следующей неделе. И не забудьте, если у вас есть проблемы, не переживайте — спросите Роуз.
— Уэсли, — сердито выпалила я, распахнув дверь студии. — Какого черта ты опять пустил на линию этого ротвейлера? Если мне захочется, чтобы меня запугивали и оскорбляли, я попрошу своего редактора, и он будет рад делать это хоть каждый день.
— Извини, — промычал Уэсли. Его лысина поблескивала в свете студийной лампы. — Она сама… понимаешь, сама как-то просочилась.
— Ты записал ее номер?
— У нее защита от определителя.
Ага! Так я и думала.
— Понимаешь, кто-то — возможно, она — звонит мне домой и дышит в трубку, и мне это уже надоело.
Сидя в такси по дороге в Кэмбервелл я подумала: что, если эта женщина не просто жалкая психопатка, а на самом деле опасна? Один раз у Дафны, психолога «Дейли геральд», появился один ненормальный, который ее преследовал и в конце концов пробрался к ней в офис с топором. Сейчас он в длительном отпуске в психушке. Что если Безумная Кэти тоже решит сделать что-нибудь подобное?
Двойняшки секретничали по поводу своих костюмов, а вот Тео еще не определился. Ему бы предстать в образе статуэток Джакометти, подумала я, тайком разглядывая его хрупкую фигуру[16]. А мы с Бев отправились в магазин «Безумный мир» в Ченсери-лейн, чтобы взять маскарадные костюмы напрокат. В такси она рассказала мне, как прошло вчерашнее свидание. Бев была разочарована.
— Представляешь, он предложил, чтобы каждый заплатил сам за себя! Вот убожество!
— Я всегда сама за себя плачу, — удивилась я. — И что в этом такого? Мы же современные женщины.
— Но не на первом же свидании, — возмущенно возразила она. — Это ни капли не романтично.
— Когда мы ужинали с Эдом, я всегда платила сама за себя.
— Что? С самого первого свидания?
А я даже и не задумывалась, что в этом есть что-то плохое.
— Да, — ответила я. — С первого свидания. Он тогда только что купил большой дом, так что мне показалось справедливым, чтобы мы платили поровну.
Я доставала костюмы с вешалок, а Тревор помогал Бев переодеться. Снял ее туфли зубами, а когда она скомандовала ему: «Тяни, Трев! Тяни!», стянул с нее спортивные брюки. Я протянула ей балетную пачку через занавеску и помогла завязать ленточки на пуантах.
— Ты выглядишь… очаровательно! — сказала я. Такая хрупкая.
— А ты похожа на заходящее солнце! — На мне была апельсиново-оранжевая греческая туника до пола с тончайшей плиссировкой. — Будто сошла с картины прерафаэлитов, — сказала Бев. — Тебе очень идет. И мне кажется, мы повеселимся на славу.
Вечером в день маскарада мать Беверли приехала посидеть с Тревором, так как он не выносил громкой музыки и не любил засиживаться допоздна. Бев, Тео и я поймали такси и вместе поехали в отель. Тео и Бев виделись впервые, но между ними сразу же возникло взаимопонимание, и, хотя Бев очень независима, она позволила ему везти свою коляску. Когда мы миновали арочный свод Сомерсет-хауса и очутились в огромном саду, я затаила дыхание. Брызги фонтанов с подсветкой поднимались вверх, словно павлиний хвост. Позади, на катке под открытым небом, мечтательно кружили фигуристы под звуки венского вальса. Шагая к роскошному навесу, мы заметили первых гостей, прибывших на бал. Изобретательность их костюмов поражала — все превзошли самих себя. Вместе с нами сдавали пальто священник эпохи Медичи, Фрида Кало, будто сошедшая со своего автопортрета, и Генри Восьмой с полотна Гольбейна. У рождественской елки красовался юный Дионис Караваджо с вплетенными в волосы виноградными листьями и гроздьями. Строгий Рембрандт беседовал с обворожительной Саломеей, которая игриво подбрасывала в руке голову Иоанна Крестителя. Не обошли вниманием и изумительные работы современных художников. Высокая, худощавая женщина с длинным угловатым лицом была идеальным воплощением Модильяни. Гибкая девушка в кобальтово-синем трико явно представляла позднего Матисса. Ван Гог с забинтованным ухом разговаривал с женщиной, одетой как Мерилин Монро. Это была Мерилин Монро Энди Уорхола с лимонно-желтыми волосами, розовой кожей и голубыми ногами. Она даже обмотала колючей проволокой подол знаменитого пышного белого платья. Большой популярностью пользовались сюрреалисты. У одного мужчины на голове чудом удерживался телефон-лобстер Дали, но самым удивительным был костюм по мотивам «Терапевта» Магритта. Выше талии на госте красовалось подобие птичьей клетки с двумя белыми голубями и полузадернутым красным бархатным занавесом, а нижней частью костюма служили строгие брюки в тонкую полоску и начищенные черные ботинки.
— Невероятные костюмы, — полушепотом произнесла я. — И похоже, все билеты проданы.
— Да, — ответила Бев. — Последние два столика были забронированы только вчера, билеты купила адвокатская контора из Сити — они никогда не пропускают такие сборища.
— Что за контора? — с притворным равнодушием спросил Тео.
— «Прендервилл Уайт».
«Прендервилл Уайт»? Там же его жена работает! Черт! Я покосилась на Тео — он стал пунцовым.
— Роуз, вот ты где! — Это были двойняшки с бокалами шампанского. — «Пылающий июнь»! — вскричали они хором.
— А вы — что это за костюмы? Ах да. Вы — тюбики с масляной краской!
— Угадала!
На них были одинаковые белые комбинезоны с цветными поясками и надписью «Уиндзор и Ньютон»[17] на груди и спине. А на головах красовались белые шестиугольные шляпы — или, скорее, каски — с полоской того же цвета.
— Я — Красная Охра, — объяснила Белла.
— А я — Багровый Закат, — сказала Беа. — Надо было тебе тоже к нам присоединиться — в качестве Ярко-Красной Марены. Роуз! Вот было бы здорово!
— Познакомьтесь — это Беверли, моя соседка, — холодно произнесла я, игнорируя ее.
— Очаровательная балерина! — пропела Белла.
И она была права. Бев выглядела обворожительно в белоснежном платье из гладкого шифона до колен, с довольно глубоким вырезом и небесно-голубым атласным кушаком. Ее неподвижные ноги выглядели хрупко и изящно в жемчужных непрозрачных колготках. Ступни, затянутые в розовые атласные пуанты с ленточками, покоились на подставке инвалидной коляски. Волосы она убрала в шиньон, тонкую шею опоясывало бархатное ожерелье-ошейник.
— А это Тео, мой сосед по дому.
Тео вежливо улыбнулся и пожал руки близнецам, но в его глазах читались напряжение и тревога.
— Как тебе живется при фашистском режиме Роуз? — фыркнув, спросила Беа. — Она фанатичка порядка. В то время как все люди просто устраивают уборку, Роуз проводит химическую дезинфекцию.
— Да что ты говоришь, Беа!
Я очень ее люблю, но иногда она несет такую чушь.
— Признайся, Тео, она как Джек Леммон в «Странной парочке»[18], правда?
— РОУЗ!! — Хвала небесам. Это был Генри в наряде роскошной придворной дамы. — Как здесь весело! — Он встряхнул серебристыми кудряшками и обнял меня. — О-о-о, осторожно, не тронь мою мушку!
— Мадам де Помпадур? — предположила я.
— Нет, Мария-Антуанетта. Отведайте канапе! — с усмешкой добавил он, когда официант предложил нам миниатюрные головки сыра на тостах.
Я познакомила девушек с Генри, и они изумленно вытаращились на него. Их можно было понять — видок у него был из ряда вон.
— Пойду поищу моих друзей Сью и Фила, — смущенно проговорила Бев. — Я еще с ними не виделась.
— Хочешь, я пойду с тобой? — предложил Тео.
— Конечно, если ты не против. — Она улыбнулась. — В такой толпе гораздо легче передвигаться, когда кто-то тебя везет.
Они ушли, и я видела, как Тео с беспокойством оглядывается по сторонам. Если его жена здесь, это будет кошмар, ведь она партнер той юридической фирмы и, скорее всего, придет. Как он расстроится, подумала я. Он и так в депрессии, еще не хватало натолкнуться на нее там, где и так стесняешься из-за незнакомых людей. Но нечего мучить себя из-за этого — или он ее увидит, или нет. Я принялась весело болтать с Генри и близняшками и разглядывать гостей.
— Мы только что купили дом в Клеркенвелле.
— Мы остановимся в «Валь Дизер»[19].
— Разумеется, мы были знакомы с Ником Серота — вместе работали в «Уайтчепл»[20].
— Моя мать приезжает в этом году.
— Мы все время ссоримся, правда, дорогой?
— На Рождество ему исполнится двенадцать.
Парочки, с отвращением подумала я, сплошные сладкие парочки. Шампанское ударило в голову, и я задумалась: почему мне никогда не везло в личной жизни? Нельзя сказать, что мои бойфренды были подонками, кроме предателя Эда, конечно. До Генри у меня был Том, я говорила, пилот; до Тома — Брайан. Брайан был оператором и постоянно уезжал на съемки — жаль, что мы так редко виделись, потому что он был прелесть. До Брайана я встречалась с Тоби, владельцем агентства по маркетингу, который то и дело мотался в Штаты. А до него — вообще тысячу лет назад — был Фрэнк, зарубежный корреспондент Ай-ти-эн. До Фрэнка — ого-го, я уже добралась до середины восьмидесятых! — моей любовью был Ник, актер, и он вечно пропадал на гастролях. Но все они были прекрасными мужчинами, размышляла я с известной долей ностальгии. Просто по какой-то причине у нас ничего не вышло.
В нескольких ярдах от меня Бев болтала со своими друзьями. Тео тем временем изучал план расположения гостей.
— Ты в порядке? — спросила я.
— Да, — ответил он с довольной улыбкой. — Все нормально. В какой-то момент я чуть не умер от страха — подумал, что моя жена здесь, но ее нет в списках.
Раздался звонкий удар гонга, и устроители торжества сообщили, что ужин подан. Убедившись, что Тео чувствует себя хорошо, я расслабилась — несмотря ни на что, вечер обещал быть приятным. Мы медленно пробирались к нашим столикам, когда девушка в костюме тулуз-лотрековской танцовщицы канкана предложила нам лотерейные билеты.
— Призы замечательные, — сообщила она. — Билеты по пять фунтов; купите четыре — пятый бесплатно.
— Моне почти за бесценок, — пошутила я, протягивая ей двадцатку.
— Мне тоже пять, — попросила Бев.
— А мне десять, — заявил Тео. Он так обрадовался, что его жены нет на балу, что расщедрился. Бев одарила его благодарной улыбкой. — Мы за шестнадцатым столиком, — сообщил он. — По-моему, это там, за колонной, в глубине зала.
— Желаете приобрести лотерейный билет, сэр? — предложила девушка кому-то за моей спиной.
— Нет, спасибо, — проговорил знакомый голос.
Меня будто столкнули с обрыва.
— Вы уверены? — Девушка попыталась еще раз, а мое сердце забилось барабанной дробью.
— Вполне уверен, благодарю, — ответил Эд.
Какая горькая, злая ирония. Мое лицо налилось пунцовой краской. Жены Тео здесь не оказалось — к его огромной радости, — зато мой муж тут как тут!
— Что с тобой? — спросил Тео, вытаращившись на меня. — На тебе лица нет.
— Там мой бывший м… моя бывшая мама, — процедила я с несчастным видом.
— Твоя бывшая мама?
— Бывший муж, муж. Прямо за моей спиной.
— Роуз! — прошипели близнецы, подползая ко мне с двух сторон, будто две змейки. — Эд здесь.
— Я в курсе. И она, наверное, тоже здесь, — вяло промямлила я.
— Да, — прошептала Белла. — Боюсь, ты не ошиблась. Но она на страшилище похожа, — утешила меня она. — Вырядилась девушкой с жемчужной серьгой Вермера[21]. Ей совсем не идет.
— Ничего подобного, — возразила Беа. — Это костюм с «Портрета молодой девушки».
— Нет, это девушка с жемчужной серьгой, — настаивала Белла.
— Нет, портрет молодой девушки. Они очень похожи, но головные уборы разные.
— Я тебе говорю, Беа, это девушка с жемчужной серьгой, у меня есть альбом Вермера.
— Мне плевать, пусть она вырядится хоть писсуаром Дюшана[22], — огрызнулась я. — А у него какой костюм?
— Веселый Кабальеро ван Дейка.
— Но вид у него совсем невеселый, — сказала Белла.
— Вид у него дурацкий, — заявила Беа.
— Я больше не могу, — уныло пробормотала я. — Я пойду домой.
— Нет! — в голос прокричали двойняшки. — Представь, что его нет, и развлекайся!
— У кого-нибудь есть валиум? — процедила я с горькой усмешкой. Ввиду отсутствия успокоительного я решила провести местную анестезию с помощью бокала шампанского.
— Не переживай, — заговорщически прошептала Белла, когда мы наконец отыскали столик. — Они вообще в другом конце зала.
Прерывисто дыша и прикрываясь меню в форме палитры и букетом в центре стола, я тайком покосилась через зал. В дальнем углу у окна я заметила Эда с его малюткой-покемоном. Рядом с ними сидели мои бывшие соседи Пэм и Дат в костюмах с портрета супругов Арнольфини ван Эйка.
— Пьем до дна! — сердечно произнес Генри, наливая всем шабли. Потом он и двойняшки разговорились о дизайне интерьеров, и Генри сказал, что на Хай-стрит-Кен сдается помещение магазина. Я пыталась поддерживать беседу с друзьями Бев Сью и Филом, но мне было тяжело сосредоточиться, и не только потому, что Эд был в той же комнате, но и потому, что, по какому-то зловещему совпадению, сегодня исполнился ровно год со дня нашего знакомства. Сегодня у нас юбилей, со злостью подумала я. Как мило. Потрясающе.
Глядя на Пэм и Дата, я отчаянно раскаивалась, что вообще пошла на ту чертову вечеринку год назад. Я сомневалась, идти или нет, потому что скопилась целая куча дел и я была не так уж близко с ними знакома. Если бы осталась тогда дома, то не встретила бы Эда и не вышла замуж, раздумывала я; он бы не изменил мне с нашим же консультантом по проблемам брака, и я бы сейчас не осталась почти разведенной несчастной женщиной. Я бы так и жила в своей чудесной квартирке с садиком в Клэпхеме, выплачивала более-менее приемлемую сумму по закладной, вместо того чтобы обитать в этом громадном доме в Кэмбервелле, из-за которого влезла в долги.
Подали главное блюдо — утку, но я к ней едва притронулась. Затем последовала речь председателя благотворительного фонда — шикарной телеведущей Ульрики Мост, которая почему-то жутко меня раздражала. Она изображала гравюру Климта[23] в стиле арт-нуво и шуршала струящимся платьем, усеянным золотыми блестками. Растягивая слова в мелодичной скандинавской манере, она поблагодарила спонсоров бала, производителей корма для собак, и заговорила о деятельности фонда.
— Многие люди страдают от серьезных увечий, — начала она. — «Лапа помощи» поможет изменить их жизнь… более независимы… новая жизнь… но на обучение каждой собаки необходимо восемь тысяч фунтов… спасибо за поддержку. — Вот теперь, после пяти — или шести? — бокалов вина, я наконец почувствовала приятную слабость. Мне все по плечу. О да, мне ничего не страшно. Пошел ты, Эд, вместе со своей мисс Доверие!
— Эду впору было предстать Давидом Микеланджело[24]! — зашипела я двойняшкам через стол, когда принесли крем-брюле. — А этой пигмейке, которую он трахает, — весело прощебетала я, — подошел бы костюм кучи слоновьего дерьма, который получил приз Тернера[25]! — В восторге от собственных язвительных колкостей, я захохотала. Но в то же время я понимала, что мне надо было прийти в наряде «Плачущей женщины» Пикассо.
Генри поднялся из-за стола — заявил, что ему нужно «попудрить носик», и близняшки устроили драчку.
— Белла, ты с ним заигрываешь, прекрати сейчас же!
— Даже и не думала. У тебя паранойя.
— Нет, заигрываешь! — прошипела Беа. — Тебе обязательно надо все испортить, да?
— Ради бога, не будь идиоткой!
После ужина начался аукцион. Спьяну я стала торговаться за картину — но, к счастью, проиграла, ведь денег у меня все равно нет. Потом объявили результаты розыгрыша. Я разочарованно уставилась на свои розовые билетики: мне опять не повезло. Заиграл оркестр. Сью с Филом пошли танцевать, а близняшки потащили на танцпол Генри, все еще отчаянно соревнуясь за его внимание. Тео оживленно болтал с Бев. Похоже, они прекрасно поладили, и… ой-ой-о-о-о-о-ой! Мне словно тупым ножом по сердцу полоснули — Эд танцевал с «Молодой девушкой», хотя нет, скорее, с «Молодой пигмейкой», смутно пронеслось у меня в голове. Я опрокинула очередной бокал вина. Я отвела глаза, но это было все равно что проезжать место автокатастрофы: знаешь, что увидишь что-то ужасное, но не можешь удержаться. Эд выглядел так мило, даже в этом идиотском курчавом черном парике, и мое сердце готово было разорваться. Я мысленно приказала мерцающему канделябру свалиться на Покемоншу и раздавить ее в лепешку. А с соседнего столика до меня донеслись обрывки оживленного разговора.
— Да, она ему вдруг позвонила — как гром среди ясного неба.
— Что? Его мать?
— Да. Она не видела его тридцать пять лет.
— Ничего себе! Тридцать пять лет?
— Да. И что же произошло?
— Она, конечно, боялась, что он и слушать ее не захочет, но теперь они лучшие друзья.
Проклятье, только этого мне не хватало — Счастливое Воссоединение Семейства! Я налила себе еще вина. Спустя семь — или восемь? — бокалов танцоры закружились у меня перед глазами и стали срастаться, как сиамские близнецы. Худые как жерди мужчины истончались до размеров термометров, отплясывая рядом с пышногрудыми рубенсовскими красотками; Гилберт и Джордж[26] в очках раскачивались бок о бок с героинями картин Фрагонара в пышных оборках: Мальчик Сера[27] в яркокрасных купальных трусах энергично кружился с девушками Тиссо[28]. Бев и Тео весело болтали, будто были знакомы уже тысячу лет. Хмммм…
— Что ты, я уверена, что мужчины и женщины — существа с разных планет, — горячо спорила она. — Мужчины — с Марса, женщины — с Венеры.
— Чепуха, — ответил он. — Во-первых, на Марсе нет воды, и атмосфера состоит в основном из углекислого газа, так что нет условий для поддержания жизни. А на Венере средняя температура 870 градусов по Фаренгейту, и целый день идет кислотный дождь. — Бев захихикала и закатила глаза. — Хочешь потанцевать? — предложил Тео.
— С удовольствием, — ответила она, — но на танцполе двинуться негде. Может, попозже, когда будет посвободнее?
— Ты уверена? — Она кивнула. — А ты, Роуз? Роуз?
— Шш-тто? — Я опустила бокал.
— Хочешь потанцевать?
— У-у-ррр.
— Хочешь?
Хочу ли я?
— Ну… уффф… ладно. Па-ашли!
Беа вернулась за столик с Генри, Белла выплясывала с Джексоном Поллоком, а мы с Тео направились на танцпол.
— Так значит, все-таки нет жизни на Марсе? — заикаясь, спросила я его. — Я очч-ч разочарована.
— Нет, в будние дни никакой активности. Но в субботу вечером жизнь кипит!
Я захихикала, потом увидела Эда и замолкла.
Ты хочешь меня обидеть? — протянул певец.
Да, Эд, очень хочу.
Ты хочешь, чтобы я плакал?
О, я с удовольствием бы на это посмотрела, с горечью размышляла я, кружась с Тео в медленном танце. Эд и Мисс Мира среди карликов были менее чем в шести футах, но я героически их игнорировала.
Я верю, что умею летать… — пропел солист.
Мари-Клер обвила шею Эда толстыми свинячьими ручками. Я обняла Тео.
Я верю, что могу прикоснуться к небесам…
Она шарила своими пальцами-сардельками по его спине. Фу, телячьи нежности.
Я думаю о тебе днем и ночью…
Она поднялась на цыпочки и стала шептать какие-то ласковые слова ему на ухо. Я тоже промямлила что-то на ухо Тео.
Расправь крылья и улетай…
— Пркрсссно… оччч-ч мило, — пробормотала я. И громко икнула. — Ой, извиняюсь.
— Я рад, что тебе весело, — немного смутившись, произнес Тео.
— Ммм-е оччч-ч весело!
— Костюм супер, между прочим.
Супер. Какое милое словечко.
— Ох! Шпасибо блшшое. — Я опять икнула — это было невыносимо. Вдруг нахлынула усталость, и я положила лоб Тео на плечо. Голова у меня закружилась.
Я воспарю к небесам…
Мы медленно повернулись, я подняла голову и на мгновение увидела Бев.
Смотри, как я бегу сквозь открытую дверь…
Вид у нее был расстроенный и напряженный, она сильно нахмурила брови. Что это с ней? О господи — ну конечно! Она весь вечер ворковала с Тео и теперь огорчена, что я с ним танцую. Мне хотелось броситься к ней и заверить ее, что нет повода беспокоиться, ведь, во-первых, он меня на десять лет моложе — да он просто малявка, черт возьми! И во-вторых, мы всего лишь танцевали. Ему просто стало жалко свою старую и одинокую квартирную хозяйку, поэтому он и решил встряхнуть ее немножко. Генри и Беа по левую сторону от нас, похоже, чудесно поладили: они танцевали, прижавшись щека к щеке. Ну и ну. Мы с Тео прогарцевали мимо Эда и Мисс Низкорослая Вселенная, и я все еще намеренно их игнорировала. Как здорово, что Тео такой симпатичный. И тут, расхрабрившись от спиртного, я пристально взглянула Эду в глаза. Всего лишь на долю секунды. Уставилась на него, не мигая. И, хотя к этому моменту глаза у меня уже были в кучку, я различила боль в его взгляде. Поделом, он сам виноват, злорадно подумала я. И вдруг голову пронзила резкая боль.
— О-о-ой.
— Что такое, Роуз? — прошептал Тео.
— Голова сейчас разорвется!
— Хочешь присесть?
— Да, пожалуй. Нет, ни в коем случае! — Ведь оркестр заиграл мою любимую песню, «Every Little Things» из «Битлз».
Генри и Беа вертелись как волчки и подпрыгивали. Тео кинулся к Бев. Он выкатил ее на танцпол и принялся танцевать с ней, прыгая вокруг ее кресла и энергично кружа его обеими руками. Внезапно он схватил ее за талию, поднял из кресла и закружил. Ее голубой атласный пояс развевался у нее за спиной, как хвост кометы. Она запрокинула голову и засмеялась. Тео покружил ее еще два раза — у меня все перед глазами завертелось — и усадил в кресло. Она беспомощно хихикала. Тео танцевал с Беверли, а Генри и Беа — со мной. Я веселилась от души — да пошел этот Эд со своей Покемоншей! Но было бы еще веселее, если бы у меня так не раскалывалась голова. Только я собралась вернуться и сесть за столик, как на сцену опять вышла Ульрика Мост.
— Дамы и господа, я ненадолго прерву танцы, чтобы вручить приз за лучший костюм.
Под звон фанфар и грохот барабана мы отошли к краю танцплощадки.
— Нам выпала нелегкая задача, — добавила Ульрика, сжимая в руке три золотых конверта. — У всех сегодня замечательные костюмы. Но комитет бала и я вынесли окончательное решение. Итак, начнем с первого приза, хоть это и не принято. Приз вручается… — Она открыла конверт. — … нашему гостю в костюме по мотивам «Терапевта» Магритта! — Мы бурно зааплодировали, а удивительный человек полуклетка-полубизнесмен в сопровождении друга медленно подошел к сцене за призом. — Второе место — Мерилин Монро Энди Уорхола! — Под восторженные возгласы цветная Мерилин выступила вперед, получила конверт, дважды покружилась вокруг себя и отвесила низкий поклон. Голова у меня болела так, будто кто-то пытался пробурить в ней дырку дрелью «Блэк энд Декер». Я закрыла глаза. Но от этого у меня так сильно закружилась голова, что я опять вытаращила глаза, облокотившись на руку Тео. — И третий приз, — объявила Ульрика, — едва ли не превзошедший оригинал «Пылающий июнь» лорда Лейтона…
«Пылающий июнь»?
— Это же ты, — шепнул Тео.
— Ой. Точно. — Я пробралась сквозь толпу и прошла через танцпол к сцене, которая, как мне вдруг почудилось, отдалилась на огромное расстояние. И при этом я смутно осознавала три вещи: что моя голова сейчас взорвется, как граната; что туфли Ульрики переливаются в свете лампочек; и что мужчина, за которым я по закону до сих пор замужем, стоит напротив. Точнее, он не стоял напротив. Они с мисс Низшее Существо продвигались к выходу.
— Поздравляю! — вежливо сказала Ульрика, протягивая мне изящную руку. Я не столько пожала, сколько вцепилась в нее, потому что боялась рухнуть на пол. На мгновение лицо Ульрики расплылось, но потом я навела фокус. — Прекрасный костюм, добавила она, улыбаясь, как я заметила, одними губами.
— Шшшпсссибочки, — промямлила я и взяла протянутый мне золотой конверт.
— С вами все в порядке? — спросила она.
— Шш-тто? — У меня так болела голова, что мне захотелось, чтобы кто-нибудь меня обезглавил. — Всссххрошо, — пробормотала я. — Оччч хррршо. — И только я собралась повернуться и пойти к столику, как почувствовала волну тошноты. Наклонившись, я ухватилась за микрофонную стойку и зажмурилась, а когда открыла глаза, к моему изумлению, блестящие туфельки Ульрики Мост были все заляпаны блевотиной.
Современный британский художник Дэмиен Херст (р. 1965) известен своими инсталляциями, в оформлении которых использованы животные и насекомые, помещенные в формальдегические аквариумы. Произведение «Мать и дитя разделенные» вначале представляло собой цельную тушу коровы, которая позже была разделена на куски
Среди работ популярной английской художницы Трейси Эмин (р. 1963) более всего известна инсталляция «Моя постель», где в оформлении использованы грязные простыни и другие натуралистические детали быта.
Имеется в виду картина С. Боттичелли «Рождение Венеры», где Венера изображена обнаженной.
«Пылающий июнь» (1895) — одно из самых известных полотен английского художника и скульптора Фредерика Лейтона (1830–1896).
Имеется в виду классический труд историка живописи Эрнста Гомбрича (1909–2001) «Искусство и иллюзия».
Найджелла Лоусон — популярная телеведущая и автор кулинарных книг.
Работы французского скульптора и художника Альберто Джакометти (1901–1966) отличаются удлиненными пропорциями и некой призрачной нематериальностью; его персонажей называют еще «люди-спички».
Компания, выпускающая широкий ассортимент масляных красок.
Популярная американская комедия (1968), где герой, которого играет Джек Леммон, представляет из себя занудного чистюлю, этакого домашнего тирана, который выживает своего друга из дома.
Фешенебельный отель во Французских Альпах.
Ник Серота — директор галереи Тейт; «Уайтчепл» — художественная галерея, культурный центр.
Имеется в виду картина Вермера «Девушка с жемчужиной».
Знаменитая инсталляция французского художника и теоретика искусства Марселя Дюшана (1881–1968) представляет собой писсуар с подписью художника и носит название «Фонтан» (1917).
Австрийский художник и график (1862–1918), представитель венского модерна.
В оригинале «The Rake's Progress» («Похождение повесы») — опера И. Стравинского, либретто У.X. Одена и Ч. Коллмена но мотивам гравюр У. Хогарта. Премьера: Венеция, театр «Ла Фениче», 11 сентября 1951 г.Либретто опирается на обличительные серии гравюр английского художника У. Хогарта, получившие большое распространение в XVIII в.: «Карьера продажной женщины» (1731), «Карьера мота» (1733–1735) и «Модный брак» (1743–1745).Том Рейкуэлл и Энн Трулав любят друг друга. Готовится свадьба. Но молодой человек не хочет кропотливым трудом создавать семейное благополучие, он выражает желание сразу стать богачом. Немедленно появляется неизвестный, называющий себя Ником Шедоу; он сообщает, что Тому досталось большое наследство, и выражает готовность ему служить. Оставив невесту, Том в сопровождении новоявленного подручного отправляется за счастьем в Лондон. «Похождения повесы начинаются», — с иронией сообщает публике Ник. Том, следуя советам дьявола, погружается в разврат и забывает о невесте. Энн решает отыскать любимого. Однако спасти его ей не удается. Женитьба Тома на бородатой цирковой артистке не приносит ему счастья, как и его попытка с помощью чудодейственного изобретения накормить голодных. Срок договора истекает — нечистый приводит своего подопечного на кладбище. Здесь они играют в карты; ставка — душа Тома. Хотя ему удается выиграть, дьявол в отместку сводит его с ума. Несчастный в Бедламе. Верная Энн приходит с ним проститься и поет ему колыбельную. Том умирает. В эпилоге исполнители, сняв театральные парики, выходят на авансцену и, обращаясь к зрителям, провозглашают мораль: жертвы дьявола всегда найдутся среди людей.По существу, «Похождения повесы» — опера-притча. Недаром каждый из ее главных героев носит «говорящую» фамилию: у Тома Рейкуэлла она происходит от английского «гаке» — повеса, у его постоянного спутника-искусителя Ника Шедоу означает тень, а у Энн Трулав — верную любовь.
Речь идет о скандально известных работах британского художника Криса Офили (р. 1968). лауреата премии Тернера 1998 г. Его картины написаны в буквальном смысле с помощью слоновьего навоза.
Имеется в виду творческий тандем, который составляют Гилберт Прош (р. 1943) и Джордж Рассмор (р. 1942). английские художники, основоположники перформанса и фотоарта.
Речь идет о картине французского художника-импрессиониста Жоржа Сера (1859–1891) «Купание в Аньере».
Героинями полотен английского художника Джеймса Жака Тиссо (1836–1902) часто становились молодые девушки