А я и не спал, не заснул ни на минуту, но всё равно чувствовал себя отдохнувшим. Я ожидал, что она заговорит об утреннем эпизоде с Сэмом, и уже заранее приготовился к защите, но она не упомянула о нём.
— Вспомни, чему я тебя учила, — сказала девушка. — Постарайся не быть поросёнком: не чавкай, не хлюпай, не бери куски с тарелки пальцами, не размахивай руками, вилкой, ложкой, а тем более ножом, будь вежлив…
— Я стараюсь.
— А ты постарайся вдвойне, потому что к обеду выйдет леди Кэтрин.
— А мой отец? — тревожно спросил я.
— Он тоже будет обедать с вами, но он не может вести себя хорошо вместо тебя, так что ты сам постарайся.
— Понятно.
Вот уж неприятность, так неприятность! И что бы старухе ещё день или два не выходить к столу? За это время я бы научился правильно вести себя, и ей не пришлось бы искать сходство между мной и свиньёй… И чем ей свинья не угодила? Умное привязчивое животное…
Леди Кэтрин была настроена на удивление благостно.
— Добрый день, — поздоровался я, как мне подсказала Фанни.
— Садись, Роберт, — разрешила старая дама.
Лучше бы на этом она и умолкла.
— Отец Уинкл сказал мне, что у тебя хорошие способности к учёбе, — продолжала она. — Я рада это слышать.
Мне стало стыдно. Священник, пообещав убедить её отнестись ко мне доброжелательно, мог наговорить ей всяких небылиц, но я-то знал, что наука читать оказалась сложной и, может быть, недоступной для меня. Занимались всё-таки со мной, а не с ней, и только мне судить, в какое отчаяние привела меня грандиозность задачи. Я мог бы обшарить карманы любого покупателя на рынке, а все сидящие за этим столом лишь хлопали бы глазами, не в силах понять, как можно это сделать незаметно, я мог бы даже опустошить их собственные карманы, а они бы этого не почувствовали, пока не убедились бы, что они пусты, но они были неизмеримо выше меня, потому что их мозги восприняли сложную и тяжёлую для меня грамоту, а я после занятия с отцом Уинклом остался таким же неучем, как был до этого, с огромным трудом сумев запомнить лишь два десятка букв. Столько усилий ради мизерного результата. А может, священник так и сказал, что я тупица, и теперь они лишь смеются надо мной? Но нет, не похоже. Обычно я сразу чувствую подвох.
Я посмотрел на отца. Он дружески мне кивнул и весело улыбнулся.
— В библиотеке, куда мы с тобой вчера заходили, Робин, — заговорил мистер Эдвард, — есть очень интересная и очень толстая книга обо всех подвигах Робин Гуда. Когда ты научишься складывать буквы в слова, я её тебе подарю. Ты будешь читать её вслух своему отцу.
Мистер Эдвард сам заговорил о том, что его брат — мой отец! Прежде его передёргивало, когда с моих уст срывалось это слово. И священник утвердительно наклонил голову, словно теперь и он одобряет поступок отца. А леди Кэтрин кажется растроганной… Я быстро взглянул на отца и поразился произошедшей в нём перемене. Где его улыбка? Он стал мрачен, словно его вновь принялась терзать какая-то забота. Что здесь происходит?
И вдруг я всё понял. Отец Уинкл, верный своему слову, скрыл от леди Кэтрин мою тупость и даже объявил, что я очень способный, а моего отца он заранее подготовил к неприятному известию, чтобы он не испытал острого чувства разочарования. И теперь, выслушав от брата, как я буду резво читать вслух книгу о Робин Гуде, он нахмурился, потому что этого никогда не случится. А мистер Эдвард? Был ли он уведомлен о моей тупости и лишь издевался над отцом, что он, мол, приобрёл такого сыночка, или заблуждался? Хотелось бы мне верить, что он добрый и искренний человек.
Я опомнился от еле заметного тычка Фанни и взял вилку правильно, как она учила. Да, во время еды лучше было не отвлекаться, иначе обязательно забудешься и вырастишь в себе свинью. А интересно, неужели, и правда, существует большая толстая книга о Робин Гуде, где описаны все его подвиги? Наверное, славный человек написал эту книгу. Эх, тупица я, тупица! Ну что бы мне стоило родиться поумнее?
— А что если нам с тобой после обеда прогуляться? — неуверенно, с каким-то сомнением в голосе проговорил отец.
— В другой раз, Чарли, — решительно возразил мистер Эдвард. — Ты мне будешь нужен. А Робин поиграет с Рваным, потому что Томаса не будет дома и собаку можно спустить с цепи. Ты ведь хочешь побегать с Рваным, Робин?
Я осуществлял своё намерение быть послушным мальчиком и согласился:
— Ладно.
Я считал мистера Эдварда лучше, чем он был на самом деле. Зачем он помешал желанию отца погулять со мной? Наконец-то мы могли побыть вместе, а этот всегда казавшийся таким благожелательным человек сейчас же разрушил моё счастье. Ну что ему от отца надо? Почему именно сейчас?
После обеда я, как это здесь принято, попросил разрешения встать из-за стола.
— Ты пойдёшь во двор, Робин? — спросил мистер Эдвард.
— Да.
Я не предполагал его обманывать, но так уж получилось, что я решил сначала зайти к себе, чтобы взглянуть на картинки в подаренной мне книге. Я ещё не привык к ним и не мог удержаться от желания нет-нет да и взглянуть на них, а сегодня выяснилось, что под каждой картинкой имеется маленький текст, на который я вначале не обратил внимания, потому что он был мне бесполезен, и я увлёкся отыскиванием знакомых букв в словах. Оказывается, я запомнил их все и, сначала с напряжением, а потом свободно смог их указать. Я даже пошёл дальше и, найдя коротенькое слово, состоящее из знакомых мне букв, попробовал прочитать его и… прочитал. Правда, это было последним усилием, после которого я понял, что устал, и, решив после ужина проделать эту работу ещё раз, закрыл книгу.
И опять-таки я не хотел делать ничего плохого, когда пошёл не прямо к лестнице, а зашёл в зал, соседний с запертыми комнатами. А что в этом особенного? Вон в церквях священники все мозги продолбили, утверждая, что не надо искать прямых путей, они-де приводят в ад. Почему же в церкви нам внушают одно, а в жизни требуется поступать по-другому? Я решил теорию превратить в практику и пошёл не прямым путём во двор, а окольным, который привёл меня к окну. Я его поднял, вылез через него на карниз, потому что подвиги Робин Гуда в подаренной мне книге призывали меня к действию, и определил, что отсюда к окну запертой комнаты не подобраться: мешает выступ. Ну, я и вернулся обратно, а на всякий случай немного прошёл по карнизу в другую сторону. Не по злому умыслу пошёл, а для того, чтобы заглушить в себе страх, который у меня появился, едва я двинулся по узкому карнизу, прижимаясь спиной к стене.
Я дошёл до соседнего окна и собирался повернуть обратно, но меня задержал резкий голос мистера Эдварда. Я не ожидал, что он способен говорить так страстно.
— …да, если это требуется, то и жертва!
— Ты не понимаешь, что от меня требуешь, — возразил отец.
— Понимаю. Очень хорошо понимаю. Поэтому и напоминаю тебе о долге.
— Долг! Жертва! — закричал отец. — Был ли ты счастлив, принеся в жертву свою жизнь? Не лучше ли было забыть о выдуманном тобой долге?
— Замолчи!
— Ты же её не любил…
— Не смей!
Наступило молчание.
— Прости, Нед, — тихо сказал отец. — Я не хотел касаться этой темы. Но пойми и ты меня.
— Не могу, Чарли, — отчеканил слова мистер Эдвард. — При всём моём старании не могу. Человек должен руководствоваться не своими желаниями, а долгом.
— Я в полной растерянности, Нед, — грустно сказал отец. — Подожди, дай мне собраться с мыслями.
В ответ хлопнула дверь.
Я вернулся в зал, закрыл окно, тихо спустился по лестнице и, благополучно миновав кухню, вышел во двор. Я ничего не понял из услышанного, но, как и всякий нормальный человек, вообразил, что речь идёт о моей персоне. По всему видать, что мистер Эдвард призывает отца вспомнить о долге, принести в жертву свои чувства и отказаться от моего усыновления, потому что ворам не место в их обществе. Знать бы, что это так и есть, я не стал бы ставить отца перед мучительной проблемой и ушёл бы сам, но надо бы предварительно разведать обстановку и выяснить, не заблуждаюсь ли я. Если речь шла не обо мне, то я сделал бы величайшую ошибку, сбежав. Да и о Громиле забывать нельзя. Здесь-то я в безопасности, а много ли можно будет дать за мою жизнь, покинь я это убежище. И в запертых комнатах я ещё не был, и в подвале… А что там говорил отец о жертве? Мистер Эдвард принёс в жертву свою жизнь, требует того же от брата, а «её» он не любил. Кого «её»? Женщину? Жену? Любовницу?
Мистер Вениамин, можно спустить Рваного? — прокричал я, принимая от пса знаки внимания.
Садовник махнул рукой, и собака принялась бегать вокруг меня кругами, то наскакивая на меня, то отступая. Я навозился с ним с удовольствием и даже пытался побороть его и прижать мускулистое мохнатое тело к земле, но пёс был сильнее меня и не был намерен поддаваться. Кончилось тем, что я остался лежать на земле, а Рваный стоял надо мной, для верности придавив меня лапами. Я решил обмануть его бдительность притворным смирением, а потом неожиданно рванулся из-под его лап. Результат был столь же неожиданным: пёс встрепенулся, вскинул голову, отпустил меня и подбежал к ограде, махая хвостом и заискивающе глядя на подошедшего к ограде мистера Эдварда. Тот повернулся и, ни слова не говоря, ушёл. Рваный заскулил и вернулся ко мне. А я вернулся мыслями к подслушанному разговору и обдумал план, решив опять использовать болтливость садовника.
— Мистер Вениамин, — позвал я, — можно я тоже буду подрезать розы?
По-моему, старик заранее ничего хорошего от моего общества не ждал, но я уже перелез через ограду, и отговориться у него не было времени. Усвоив, что и как делать, я стал работать со всем старанием, чтобы усыпить бдительность садовника. Попробуйте-ка заставить разговориться человека, чувствующего вину за то, что ещё утром сболтнул лишнее и поэтому был вынужден рассказать про трагедию, разыгравшуюся в этом доме. Такой человек будет отмалчиваться, чуя в каждом слове подвох, да и я был не в форме, потому что меня смутил приход и внезапный уход мистера Эдварда.
— Ну что ты всё ходишь вокруг да около? — рассердился, наконец, старик, когда я в очередной раз заговорил о цветах вообще и розах в частности. — Говори, что тебе нужно? Ох, беда мне с моим языком. Сболтнёшь что не надо — и конца не будет мучениям.
— Зачем сюда приходил мистер Эдвард? — спросил я.