Она не была способна на любовь. Она ничего не знала о воспитании.
О, да, подумала она, ей все-таки лучше отдать ребенка. Это.
Она часто встречала Эдгара Доунса. Они прекрасно научились избегать друг друга, сидеть далеко друг от друга за столом во время обедов и ужинов, беседуя и играя в карты в разных компаниях, они сидели в разных концах комнаты во время концертов. Они никогда не игнорировали друг друга – это могло привлечь внимание общества, жадного до сплетен, как будто оно постоянно рылось в грязном белье друг друга. Когда они сталкивались лицом к лицу, то вежливо улыбались, и он спрашивал о ее здоровье, а она заверяла его, что чувствовала себя хорошо и благодарила. Они следили друг за другом, но не глазами – странное понятие. Они чувствовали друг друга. Она была уверена, что это взаимно. Иногда она чувствовала, что он смотрел на нее, но когда бы она ни взглянула на него, чтобы подтвердить свое подозрение, всегда оказывалась неправа. Когда он спрашивал ее о здоровье, она ощущала, что за этим вопросом скрывалась не только вежливость. После того, как он принес ее на руках в постель, а потом вернулся справиться о ее самочувствии со своей сестрой, она несколько дней ждала, что он появится с доктором. Это определенно было тем, что она ожидала от него, – принять ответственность, заставить принять его волю, даже если у неё не было никакого желания подчиняться, делать то, что он считал лучшим, несмотря на ее чувства.
И она сознавала его присутствие. Она не могла избавиться от одержимости и, в конце концов, перестала пытаться. Скоро он уедет и не будет ежедневно о себе напоминать. Через восемь месяцев его ребенок исчезнет – из ее утробы и жизни. У нее будет своя жизнь, свой собственный, специальный ад, все вернется на круги своя.
Она думала об Эдгаре постоянно – не в сексуальном смысле. Если бы так, было бы хоть понятно, и она не была бы такой встревоженной. Она продолжала думать о том, как он провожал ее домой, какой была его рука, сильной и уверенной, под ее рукой, как он замедлил свои шаги, чтобы приноровится к ее походке. Она продолжала думать о том, как он взял ее на руки и внес в дом, пройдя два лестничных пролета, как будто весила она не больше перышка. Она продолжала думать о том, как он почти не говорил, когда пришел навестить ее с леди Фрэнсис, о том хмуром, пристальном взгляде, которым он смотрел на нее, как будто, в самом деле, беспокоился о ее здоровье. Она продолжала представлять себе, как она купалась в его силе, забывая обо всех трудностях своей жизни благодаря ему, позволяя ему самому с ними справиться. Она продолжала думать о том, как спала в его объятиях. Просто спала – ничего больше. Абсолютный отдых и забвение. Безопасность. Покой. Она ненавидела это чувство. Она ненавидела слабость своих мыслей. И поэтому, несмотря на свою одержимость им, она все равно его ненавидела. К середине декабря она уже с нетерпением ждала его отъезда. Он приехал, чтобы выбрать себе невесту. Он уже давно ее выбрал. Так пора отвезти ее к отцу и устроить великое празднование. Она не могла понять, почему он медлил. Она возмущалась этим промедлением. Она хотела освободиться от него. И презрительно посмеивалась про себя каждый раз, когда ловила себя на этой мысли. Разве она позабыла, что для нее не будет свободы ни в этой жизни, ни в следующей? Разве в ней снова возродилась надежда, хотя она знала, что такая надежда вела только к отчаянию? Она заглушила свои чувства в угоду действительности до того ужасного вечера, когда отчаянная потребность заставила ее соблазнить Эдгара Доунса. Иногда ей в голову приходила мысль, что она сильнее боролась бы с этим искушением, если бы знала, что не скоро его забудет.
И что она забеременеет от него.
Она терпеливо и с нетерпением ждала, когда он уедет.
* * *
Эдгар всегда считал себя решительным человеком, и по натуре и по воспитанию. Он прежде никогда не тянул с решением.
Он все еще не объявил о своих намерениях мисс Грейнджер и ее родителям. Он все еще откладывал разговор с леди Стэплтон, в котором он собирался высказать свои подозрения. И поэтому, за две недели до рождества он действительно испытывал панику.
Он был на танцевальном вечере у миссис Парметер, - она и ее муж только что прибыли в Лондон, чтобы принять участие в рождественских праздниках. Он только что закончил танцевать с герцогиней Бриджуотер и подошел к группе людей, где был сэр Уэбстер. Разговор, принимая во внимание число в календаре, неминуемо сконцентрировался на Рождестве и на планах на праздник.
– Ваш отец собирает много людей в своем доме в Аббатстве Мобли, как я слышала, мистер Доунс, – заметила миссис Палметер, улыбаясь ему с явно выраженным презрением. Как вновь прибывшая, она не привыкла, в отличие от большинства гостей, веселиться с рядом с простым торговцем.
– Да, в самом деле, мэм, – ответил он. – Он очень рад, что приедет столько гостей. Включая детей. Он обожает детей.
Сэр Уэбстер покашлял в ладонь и стал переминаться с ноги на ногу.
– Я должен Вас поздравить с таким количеством народу в Вашей гостиной, мэм, – сказал он.
– Да, – миссис Парметер неявно, но мило улыбнулась. – И сэр Уэбстер говорил нам, что он, его леди и мисс Грейнджер будут среди этих гостей, мистер Доунс, – продолжила она, акцентируя внимание только на одном имени. Она подняла брови домиком. – Следует ли нам ожидать интересного заявления на Рождество, сэр?
– О, я сказал, – сэр Уэбстер определенно испытывал ужас. – Я просто сказал, мэм…
– Я очень надеюсь, что сэр Уэбстер и леди Грейнджер с дочерью погостят в доме моего отца, - сказал Эдгар, встревоженный тем, во что его втравили, - будучи успешным дельцом, он мастерски научился избегать вопросов, которые предварительно не обдумал и, по которым не принял самостоятельного решения. По крайней мере, у него хватило ума не отвечать на последний вопрос этой женщины.
– Я уверена, что так и есть, сэр, – ответила миссис Парметер. - Вы же в курсе, я полагаю, что отец леди Грейнджер – барон Саффилд?
– Да, это правда, мэм, – ответил Эдгар.
Она принялась расспрашивать других гостей в этой группе, и вскоре, Эдгар оказался с сэром Уэбстером немного в стороне от остальных.
– Я говорил, – начал объясняться он. – Миссис Парметер совершенно неправильно меня поняла, знаете ли. Я просто говорил… – Но, казалось, он не мог вспомнить, что же он сказал.
Похоже, подумал Эдгар, что его насильно заставляли сделать предложение. У него оставалось только две недели, чтобы сдержать свое обещание. Не было девушки более подходящей, - и более досягаемой, - чем мисс Грейнджер. Конечно, был еще тот ее молодой человек, но он должен был уже найти способ, как с ним покончить к настоящему моменту. И была еще одна проблема, - но нет. Казалось, что она выздоровела от того, чем болела, хотя она все еще выглядела бледнее, чем раньше. Он не мог найти никого лучше мисс Грейнджер, - у него не оставалось на это времени. И, вероятно, его ухаживание уже слишком далеко зашло, чтобы теперь отступить, не оскорбив семью и девушку. А отец определенно ожидал предложения.
– Но мой отец будет очень рад принять Вас, Вашу жену и дочь в Аббатстве Мобли, сэр, – заметил Эдгар, освобождая человека от заслуженного смущения. – И моя сестра, и я будем также рады, если Вы присоединитесь к нам и нашим друзьям там на Рождество. Если только у Вас нет других планов. Я понимаю, что времени осталось немного.
– Нет, – тут же ответил сэр Уэбстер. – У нас нет никаких планом. Мы думали остаться на Рождество в городе и насладиться праздником. Так было, когда мы приехали сюда. Мы не знали, оставаться ли нам на Сезон. Фани понравится там. И как раз пора вывезти ее, я полагаю. Тяжело расставаться с дочерью, мистер Доунс. Очень тяжело. Мы хотели лучшего для нее. Мы принимаем Ваше любезное приглашение, сэр. Благодарю вас. И мы решим насчет Сезона позже.
Сезона не будет, если он поступит в соответствии с нормами, понял Эдгар. И также его не будет, если он этого не сделает. Ходили слухи, что Грейнджеры были слишком бедны, чтобы позволить себе такое дорогое удовольствие. Но на сей раз он не собирался заглотить наживку. Он только улыбнулся, поклонился и сообщил сэру Уэбстеру, что Кора напишет их отцу завтра.
Он подумал, что его отец поймет скрытое содержание этого письма. А возможно не такое уж и скрытое. Кора определенно сообщит ему, что мисс Грейнджер подходящая кандидатура, и он приготовится встреть свою будущую невестку через две недели.
Эдгар почувствовал, что ему не хватает воздуха, но это следовало сделать.
Наставало время перестать тянуть волынку. Молодой Джек Сперлинг не мог ему помочь. Это реальный мир. И возраст девушки тоже не был ему в помощь.
Юные леди все время выходили замуж за пожилых джентльменов. Он будет добр и щедр по отношению к ней. Он будет проявлять к ней привязанность. Также будут к ней относиться его отец и Кора. Ее примут в семью с радостью, в этом он не сомневался. Она научится жить в этом браке, который был совсем не хуже, чем тысячи браков, заключаемых каждый год. И он тоже привыкнет к нему. Ему понравилась мысль иметь собственных детей. Как и его отец, он любил детей.
Своих детей, - вот опять эта мысль. Это мучительное подозрение.
Его глаза остановились на леди Стэплтон. Она была на другой стороне комнаты – даже не глядя друг на друга, они всегда, казалось, могли манипулировать событиями, - она разговаривала и смеялась с мистером Парметером и графом Торнхиллом. На ней было алое платье, то самое, что и в ту первую ночь, - с крошечными пуговками на спине. Их расстегивание заняло у него целых пять минут…
Она выглядела достаточно здоровой и веселой. И бледной. Казалось, что ее не тошнило. Но сейчас же был вечер, а не утро. К тому же, Кора говорила, что это ощущение должно пройти через пару месяцев. А прошло два месяца с… Да, прошло два месяца. Она не выглядела пополневшей. Но прошло всего два месяца.
Этого не могло быть. Она выглядела прекрасной и пленительной. Это была зрелая красота и зрелое очарование. Но ей было всего тридцать шесть. Она все еще была в детородном возрасте. Она никогда не имела детей, - во всяком случае, он об этом не знал. Почему она забеременела сейчас? А почему бы и нет?
Такие вот противоречивые мысли бродили в его голове последние две недели. Они вмешивались в его сны – когда ему удавалось заснуть. Они не давали ему спать.
Он встретился с ней взглядом через всю комнату, что случалось крайне редко. Но вместо того, чтобы отвернуться, они продолжали смотреть друг на друга, словно ожидая, кто первым потеряет терпение. Она насмешливо подняла бровь.
Он презирал нерешительность. Если и было то, что не давало мужчине добиться успеха в бизнесе, то это была именно нерешительность, влекущая за собой ненужную осторожность и непонятные страхи и удерживающая от принятия необходимых решений. Он знал, что должен поговорить с ней. Времени почти не оставалось. Он должен был уже уехать в Мобли. Он должен сделать это в ближайшие дни.
Он обязан сначала поговорить с леди Стэплтон. Он не хотел…. он хотел сделать все, чтобы не делать того, что нужно было сделать. Но он не мог.
– Мэм, - он поклонился к ней. – Могу ли я пригласить Вас на следующий танец?
– Да, разумеется, мистер Доунс, – ответила она. Этот ее низкий бархатный голос всегда волновал его, несмотря на то, сколько раз он его слышал. – Это вальс и я знаю, что Вы прекрасно танцуете. – Она подала ему руку. Она была очень холодной.
– Как Вы поживаете, мэм? – спросил он, когда они заняли свои места на танцевальной площадке в ожидании начала музыки.
– Прекрасно, благодарю, мистер Доунс. – Ее духи навевали воспоминания.
Не стоило ходить вокруг да около, решил он, когда пианист начал играть и положил свою руку ей на талию, а другой рукой взял ее руку. И потом он просто задал вопрос.
– Вы ждете ребенка? – Его голос был настолько тихим, что он даже не был уверен в том, услышала ли она его.
Но она явно его услышала. Ей удалось почти сразу изобразить изумление и улыбнуться с жестоким презрением.
- Вы должно быть считаете себя чертовски хорошим любовником, мистер Доунс, - насмешливо заметила она. - Вы что так измеряете свой успех? У Вас куча бастардов живет в Бристоле?
Но сделала это недостаточно быстро. На долю секунды, – если бы он не смотрел на нее, то точно бы пропустил этот момент, - в ее взгляде было не только презрение. Там был страх, паника.
– Нет, – ответил он. – Но я считаю, что Вы от меня забеременели. – Теперь, когда слова были наконец произнесены и он увидел эту мимолетную реакцию, он почувствовал себя удивительно спокойным. Практически хладнокровным.
– Да неужели? – ответила она. - Вы понимаете, насколько абсурдно Ваше предположение, сэр? Знаете ли Вы сколько мне лет?