— И куда ж это ты путь держишь, а, Броди Сайкс?
— Прямиком в ад — если только курс не сменю. — Проверяя удила у лошади, Броди и не взглянул на своего повара, Кертиса Холломана по прозвищу Хрустик.
— Не больно-то ты там и нужен, — буркнул себе под нос ворчливый старик. — И менять тебе, чтоб ты знал, вовсе и не курс нужно…
— …а компанию, — закончил за него Броди, решив, что если нанесет удар первым, то избежит нотации от единственного человека на свете, осмеливавшегося ему эти самые нотации читать.
Броди Сайкс управлял одним из крупнейших ранчо в округе, и управлял отлично. Он внушал уважение любому, кто имел дело с ним и с его ранчо «Круг С», — любому, но только не этому чертову проходимцу Хрустику. Непонятно каким образом, но за месяц, что прошел с тех пор, как он взял сварливого старикашку поваром к себе на ранчо, Хрустик умудрился раскусить колючий характер Броди и завоевать его сердце.
Броди с наслаждением вдохнул острый запах лошади и кожаного седла.
— В данный момент если мне что и нужно сменить, так только обстановку.
— Ага, и я даже не спрашиваю, куда ты отправишься, — ясное дело, к тому ручью, где кончаются твои земли. Вот только никак в толк не возьму — зачем в такую даль бежать-то? Здесь тоже можно вволю стонать и беситься.
Лошадь громко фыркнула. Лучшего ответа Броди и сам не сумел бы придумать, так что решил и не пытаться.
Хрустик переступил с ноги на ногу, ступеньки крыльца заскрипели под тяжелыми ботинками.
— Она ушла, парень. Тебе пора шагать по жизни дальше.
Броди сделал вид, что не почувствовал удара под дых от прозвучавшего совета, и продолжал молча подтягивать подпругу. Хрустику, похоже, никак не вдолбить, что жизнь Броди, хоть ему всего лишь тридцать три, потеряла всякий смысл. И случилось это почти год назад, когда от него ушла жена.
Наклонив голову, так что поля ковбойской шляпы скрыли его глаза от повара, Броди поставил ногу в стремя и взобрался на лошадь.
— Проедусь немного.
Хрустик откинулся спиной на перила заднего крыльца. Летний ветерок ерошил оставшиеся седые пряди старика.
— Ты помнишь, что купил это ранчо у своей родни около месяца назад?
— А это тут при чем?
— Мне хватило бы пальцев на правой руке, чтобы сосчитать, сколько раз с тех пор ты ужинал дома. А у меня, если не забыл, на правой руке двух пальцев не хватает — потерял, понимаешь, на армейской службе.
Броди, скорчив гримасу, натянул кожаную перчатку на вторую руку.
— Может, хватит повторять одно и то же? Тебя послушать, так ты отхватил эти пальцы ножом, когда делал бифштексы, а не лишился их из-за случайности в армии.
Старик рассмеялся, причем его смех скорее походил на кудахтанье.
Броди не мог не признать, что присутствие Хрустика прибавляло ранчо если и не приличной еды, то уж остроты — определенно. Он задумчиво пригладил ладонью пшеничные волосы и нахлобучил шляпу пониже на лоб.
— И, главное, я бы не стал возражать, если бы ты проводил время с какой-нибудь красоткой леди, но…
— Довольно. — Броди схватил поводья и обжег своего крепкого жилистого собеседника гневным взглядом. — Я нанимал тебя на должность повара, а не Купидона.
— А по мне, так стрела-другая этого проказника, Купидона, тебе бы не повредила, малыш.
Броди чуть не задохнулся от гнева. Его стиснутые в тонкую полоску губы горели огнем.
— Не интересуюсь подобными вопросами, старина. Так что и ты забудь. Все, что обо мне говорят, — истинная правда. Кровь у меня не теплее, чем у змеи, а сердце не мягче камня. — Броди с глухим звуком стукнул себя кулаком в грудь и закончил голосом чистым и ясным, подобным сверкающему лезвию кинжала: — Поэтому меня и бросила жена. Сбежала.
— Вот так вот просто?
— Вот так вот просто, — спокойно подтвердил Броди. Любой житель района Затерянной Реки и окрестностей знал, что Броди и его брат осиротели в раннем детстве, а потом долго скитались от одного родственника к другому, пока наконец не начали сами зарабатывать на жизнь. А раз об этом все знали, то он и не стал утруждать себя подробным объяснением. — Я чуть ли не с пеленок понял, что для человека семья — это все. Наверное, понять меня по-настоящему может лишь тот, кто потерял семью, но для меня самым важным всегда было иметь собственных детей.
— Ну и?..
Броди протяжно выдохнул.
— Врачи сказали, что у Миранды никогда не будет детей. — Он провел по губам рукой в перчатке и устремил взгляд туда, где уже садилось солнце. Ярко-оранжевые и малиновые полосы, прочертившие небо Техаса, слепили ему глаза. — Но я не хотел с этим смириться. Натащил домой горы книг, искал специалистов, уговорил ее пройти через несколько операций. Я заставил ее перепробовать все средства.
— А усыновление?
— Приемные дети — это не совсем то, что свои собственные, ты же понимаешь. Я все никак не мог избавиться от ощущения, что стоит мне привыкнуть к малышу, полюбить его, как его у меня отнимут. — Броди просунул палец под синий платок, повязанный вместо галстука, и покрутил шеей, словно воротник рубашки вдруг стал ему тесен. — Вот я и пытался изыскать любые средства, чтобы у нас с Мирандой все-таки были свои дети. Я все давил и давил на нее, пока у нее не остался один-единственный выход — сбежать от меня.
В прозрачном воздухе громко звякнула уздечка.
— Ты все еще любишь малышку?
— Люблю? Кто, я? — Он с трудом сглотнул, но так и не сумел избавиться от тяжелого комка, казалось навеки застрявшего в горле. — Ты что, не слышал? Каменное сердце старого ковбоя любить не способно.
Прикоснувшись к шляпе в знак прощания, Броди развернул лошадь, пришпорил ее, издал громкий клич — и был таков.
Как только ранчо скрылось из виду, Броди отпустил поводья и вскинул голову на затянутое облаками предзакатное небо. Он всегда так отдыхал в конце трудового дня. В седле он чувствовал себя так же удобно, как многие мужчины его возраста чувствуют себя в кресле.
Не долго думая, он свернул в сторону тихого извилистого ручья, пересекавшего участок его новоприобретенной земли. С незапамятных времен он звался Ручьем Поцелуев. Но не только воспоминания о поцелуях под шелест деревьев на берегах ручья встревожили память Броди. Он отчетливо представил себе свою жену и то, как ухаживал за ней, когда ручей принадлежал еще ее родителям.
Его родня со стороны жены, Роббинсы, основали лучшее ранчо в этой части Техаса, но годы давали о себе знать, они решили уйти на покой и с радостью ухватились за возможность продать ранчо зятю — потому что знали, что могут доверить ему свое детище. На мгновение чувство вины больно кольнуло Броди. Он ведь понимал, что родители втайне надеялись на то, что когда-нибудь их дочь, Миранда, вернется, чтобы жить с ним в отчем доме.
Броди никогда не пытался тешить себя мыслью, что Миранда действительно может вернуться. Никогда.
Он неловко кашлянул в кулак.
Броди было наплевать на то, что о нем думают, но он всегда был до жестокости честен с самим собой. И если откровенно, то он представлял жену в этом доме так часто, что и не сосчитать. Всякий раз, когда он открывал входную дверь, сердце у него замирало, дыхание останавливалось и он выискивал взглядом какой-нибудь признак того, что Миранда вернулась.
Броди с трудом продохнул сквозь ставший уже привычным болезненный спазм в груди и, устремив глаза к горизонту, снял шляпу. Легкий порыв ветра тут же взлохматил ему волосы, и Сайкс, убрав со лба пряди, опять нахлобучил шляпу.
В атмосфере явно зрело предупреждение о какой-то опасности, и он не собирался оставаться здесь долго. Броди цокнул языком и уже развернул лошадь в сторону дома, как вдруг его остановил резкий скрежет, леденящий душу отвратительный звук металла по стеклу.
— Какого дьявола…
Договорить он не успел. Раздался тяжелый металлический грохот, несколько глухих ударов — и все смолкло.
Сердце с лихорадочной скоростью колотилось о ребра, словно готовясь выпрыгнуть. Он весь обратился в слух. Глаза обшаривали окрестности, но сгустившиеся сумерки ни единой тенью не выдавали своих тайн.
А потом неожиданно хлесткий порыв ветра подхватил и принес к нему через пустошь слабый звук. Ледяная дрожь прокатилась по спине Броди.
В полном отчаянии он всматривался в окружающий ландшафт, пытаясь определить, откуда доносится плач зовущего на помощь ребенка. Боже, ну дай же мне хоть какой-нибудь знак, беззвучно взмолился он. И в этот миг заметил облачко красной пыли, медленно поднимающееся над дорогой, что вела от его ранчо на юг.
Пришпоренная каблуками его ковбойских сапог, лошадь стремглав понесла Броди к тому месту.
Ему хватило одного взгляда на потрепанный светлый фургон, чтобы узнать в нем автомобиль его ближайших соседей и давнишних друзей, Донны и Тревиса Стоун.
Увидеть своих близких друзей среди искореженных обломков автомобиля — зрелище само по себе ужасное, но Броди, приближаясь к дымящейся груде металла, вспомнил свой недавний разговор с супружеской парой. Как раз сегодня Стоуны должны были привезти троих ребятишек, которых надеялись усыновить, домой, для первого знакомства.
— Господи, не допусти, чтобы малыши пострадали, — шептал по дороге Броди.
Подъехав к месту аварии, он быстро спешился и через секунду уже опустился на колени перед израненной женщиной. Она громко стонала, а рядом, цепляясь за нее, заливалось плачем крошечное существо.
— Донна! Что?..
— О, Броди. Мне очень, очень плохо. Я успела вытащить Кэти, но у меня уже нет сил. — И она тут же с почти нечеловеческим усилием ухватила его за рубашку. — Ты должен успеть до взрыва спасти еще двоих малышей.
Только тогда Броди уловил запах дыма. В желудке у него похолодело от страха.
— Скорей, Броди, — с трудом выдавила Донна. — Все очень плохо.
Увидев немыслимо изуродованную машину, Броди понял, что Донна права. Надежды на то, что там мог хоть кто-то остаться в живых, у него практически не было, и все же он обязан был попытаться. Стиснув зубы, он ринулся вперед, в душе молясь, чтобы его самые худшие опасения не оправдались.
— Тревис? Ты меня слышишь? — крикнул он, подбежав к дверце водителя. Из-под переднего сиденья поднимался черный дым, обжигая глаза Броди и наполняя его легкие тяжелым удушающим смрадом.
Одним рывком он натянул шейный платок на рот и нос, а потом рванул на себя единственную доступную ему дверцу машины. И потянулся к заднему сиденью, почти вслепую, на ощупь, выискивая двоих детей.
Его ладонь наткнулась на пухлую ножку. Крохотные пальчики вцепились в рукав его рубашки. Броди как можно бережнее вынул ребенка из машины.
— Со мной все хорошо, — тут же заверила его девчушка лет пяти. — А вот Бубба там застрял.
Она вывернулась из его рук, явно собираясь снова нырнуть внутрь.
Броди оттащил ее назад.
— Отойди подальше. Я сам достану Буббу.
Она подняла к нему лицо и несколько секунд раздумывала. Ее светлые волосы слиплись от крови, по-детски розовые щечки припорошил пепел.
Броди подтолкнул ее к забору.
— Давай же. Скорей.
Набрав побольше воздуха в легкие, он снова окунулся в удушливый жар салона, чтобы попытаться спасти мальчика. Дым из-под переднего сиденья валил все гуще. В любой момент все здесь будет объято пламенем, и тогда уже не спастись никому.
Броди шарил руками в дымной густой гари.
— Бубба? Ты слышишь меня?
Сдавленный хрип подсказал ему направление, и, пробираясь на ощупь, Броди наткнулся вскоре на шелковистую копну волос. Не открывая глаз, он быстро нащупал край сиденья, зажавшего лодыжки ребенка.
Мышцы его напряглись, когда он подсунул пальцы под сиденье и резко потянул вверх. Сиденье заклинило.
Малыш издал слабый стон.
Броди уперся коленями в пол и рванул что было сил за край сиденья.
Заскрежетал металл. Броди почувствовал, как что-то горячее и острое впилось ему в бедро. Он не мог разглядеть, что это было, но точно знал: времени у него и ребенка практически не осталось.
Он глотнул ртом обжигающий едкий воздух и задержал дыхание, позабыв про нестерпимый огонь в легких. С его губ сорвался возглас отчаяния, однако он тут же подавил желание выругаться. Сейчас ему нужна какая-никакая помощь от Всевышнего, а не тирада, которая прозвучала бы музыкой в ушах дьявола. Он поднатужился в последний раз и все же приподнял сиденье.
Мальчуган вскрикнул от боли, но сумел вытащить из-под сиденья ноги. Броди схватил его в охапку, стараясь защитить детское тельце от огня и раскаленного зазубренного металла.
Быстро, но очень бережно Броди вытащил ребенка из машины и огромными шагами, каждый из которых болезненным эхом отдавался у него в позвоночнике, добрался вместе со своей ношей до безопасного места.
Броди снова опустился на колени рядом с Донной, а дети сгрудились, словно ища утешения друг у друга.
— Бубба, все будет хорошо, ведь правда? — спросила пятилетняя Кэти у брата, который выглядел на год-два старше.
Бубба потер кровоточащую царапину на переносице и обратил на младших сестер серьезный взгляд.
Этот взгляд был очень хорошо знаком Броди. Кажется, совсем недавно и он был старшим братом, чувствующим на своих плечах все бремя ответственности. Наблюдая сейчас за детьми, Броди не мог не признать, что Бубба принял на себя заботу с привычным достоинством мужчины.
Он уже не впервые сталкивается с тяжелой утратой, этот ребенок. И всем им придется снова посмотреть ей в лицо. Семьи, которую они надеялись назвать родной, больше нет. В целом мире эти три маленьких существа могут рассчитывать лишь друг на друга.