Инна Семеновна встала и принялась разогревать обед.
— Знаете, Сергей, — начал Илья Львович, вымыв руки и усаживаясь за стол. — Я не люблю прогнозов, но я знаю немало случаев, когда люди, удачно сдав первый экзамен, потом выдерживали и все остальные. Не будем скрывать, — Илья Львович заговорщически улыбнулся, — собеседование, конечно, еще не экзамен, но это тоже кое-что. Самое главное теперь не снижать темпов. Но вот вам мой совет: отдохните дня три. Пойдите с девушкой в кино, в общем, забудьтесь.
Когда Ира с Сергеем остались вдвоем, Сергей сказал:
— Ну, ты была на высоте, но твоя мама!.. Ей надо, чтобы у меня обязательно было образование, иначе я буду тебя не достоин.
— Опять! — простонала Ира. — За что я должна все это выслушивать?
— Ладно, не плачь, я пошутил.
— Шутки у тебя ужасные.
— А я ведь вор. Чего испугалась? Боишься, посадят? А Инна Семеновна на что?
— Если ты действительно украдешь, мама ничего не сможет сделать.
— Даже если я на тебе женюсь?
— Я только удивляюсь, почему, когда меня другие оскорбляют, у меня начинает вот здесь сжиматься.
— Это душа у тебя там сжимается.
— Нервный узел, а не душа. И этот нервный узел почему-то на твои оскорбления не реагирует.
— Сказать почему? Дай на ушко скажу. — Сергей нагнулся к Ириному уху. — Униженный унизить не может, — прошептал он доверительно. — Поняла? А теперь давай письмо Марины.
Сергей взял письмо, повертел его и, не распечатав, разорвал на четыре части.
— Это письмо я сам посылал Томке в Тамбов, — объяснил Сергей оторопевшей Ире, — чтобы она переслала его сюда. Как ты понимаешь, Инна Семеновна не должна была догадаться, что Марина в Москве. Куда это выбросить, только чтобы мать не видела? А, ладно, — Сергей скомкал разорванное письмо и сунул в карман. — А ты, говорят, рассказ пишешь? Чего молчишь? Врут, что ли?
Выйдя на улицу, Сергей столкнулся с Ириным врачом. Петр Дмитриевич шел к Ире.
— Я, наверное, не должен был уезжать от них? — спросил Сергей.
— Ну почему же? — удивился Петр Дмитриевич и остановил на Сергее свой проницательный взгляд.
«А что он еще мог мне ответить? — размышлял Сергей, шагая по улице. — Не может же он признать, что это я, а не он снял с Иры шапки, что это я, а не он поднял ее с кровати, что это я, а не он вывел ее первый раз на улицу…»
…Петр Дмитриевич внимательно слушает Иру.
Ира рассказывает все по порядку: сначала о лекарстве, которое она все-таки решилась принять, потом как она стала писать… Глаза у Петра Дмитриевича серые. Эти глаза умеют все: слушать и говорить, успокаивать, ободрять, а еще… внушать.
Про Сергея Ира не хочет рассказывать, но так уж у нее получается: когда она устает, то не в силах остановиться — тормозов ведь у нее нет.
«Я не могу больше говорить», — через каждые две фразы уверяет Ира, а сама все продолжает и продолжает. Но вот Ира растеряла все слова и не может ни одного вспомнить.
— Что теперь будет с моей головой? — жалобно спрашивает Ира и поднимает глаза на Петра Дмитриевича.
Она расширенными глазами смотрит в расширенные глаза Петра Дмитриевича и старается подчиниться им, старается вобрать в себя все, что они хотят ей передать.
— Вы должны продолжать бороться. У вас спазмы — не обращайте внимания, вам холодно — не обращайте внимания.
«Бороться, бороться» — звучит в Ириной голове голос Петра Дмитриевича.
— Удастся вам завоевать пусть самую малость, держите ее, не выпускайте, чего бы вам это ни стоило.
«Чего бы вам это ни стоило…» — повторяет про себя Ира.
— А насчет Сергея, так я вам просто завидую. Вы с мамой делаете замечательное дело: перевоспитываете человека.
— Это мама перевоспитывает, а я только терплю, вот если бы я была здорова…
— А разве вы больны? — удивляется Петр Дмитриевич. Ира сразу замирает. Она чувствует, сейчас начинается самое главное. Если кто и знает, как она больна, так это Петр Дмитриевич, и если он считает нужным внушить ей, что она здорова, то она поможет ему.
«Вы здоровы, вы здоровы, вы здоровы…» — говорят до предела сосредоточенные и пронизывающие ее глаза Петра Дмитриевича.
«Вы здоровы, вы здоровы, вы здоровы», — повторяет каждая клеточка Ириного тела.
— Вам просто надо было родиться через пятьдесят лет, когда все будут такие, как вы.
— Больные? — Ира легко произносит это слово, потому что понимает: психотерапия психотерапией, а реальность есть реальность.
— Нет, здоровые, но только тогда у всех будет такая же тонкая нервная организация, как у вас, и люди будут взаимно беречь друг друга.
Ира не знает, верить Петру Дмитриевичу или это тоже психотерапия.
— Так вы считаете, не нужно рассказывать маме про Сергея? — спрашивает Ира.
— А зачем ее волновать? Вы и сами справитесь. Ведь выехал он отсюда не потому, что вы ему надоели.
— А из-за чего же?
— Вот чего не знаю, того не знаю. — Петр Дмитриевич встал: — Значит, мы договорились: бороться!
«Бороться, бороться, бороться…»
…В тот день, когда должны были передавать Ирин рассказ по радио, Илья Львович сказал, что приедет раньше, чтобы слушать рассказ дома, вместе с Ирой.
Ира заволновалась. Она понимала, что при Илье Львовиче включать и выключать радио будет нельзя, а прослушать всю передачу «Мир вокруг нас» у нее не хватит сил. Но наконец сообразив, что она может уйти во время передачи в соседнюю комнату, откуда, когда начнут передавать рассказ, ее позовет Инна Семеновна, Ира успокоилась.
Однако в половине четвертого Инна Семеновна оказалась на противоположном конце города. Передача же начиналась в четыре. Теперь Ира мечтала только о том, чтобы мама ей позвонила, и тогда она уговорит ее не мчаться через весь город, а послушать передачу там, где она будет находиться. Ира всегда нервничала, когда мама уходила из дома, потому что Инна Семеновна имела привычку задумываться на переходах.
Ира хотела взять к себе телефон, но не решилась зайти в соседнюю комнату, там сидел Сергей. Ира не знала, пришел ли он слушать передачу или для того, чтобы демонстративно уйти перед ее началом.
Илья Львович появился в половине четвертого; заглянув к Ире, весело спросил: «Умираешь?»