Поутру.
Над Курою шалою
Он стоял,
Руки к стягу алому
Простирал:
- Ты дало селению
Хлеб и свет,
Здравствуй, знамя Ленина,
Тыщи лет!
...Стал моими думами
Алый стяг!
Но отец судьбу мою
Порешил не так.
БЛЕСК
Теперь отец ходил угрюм и замкнут.
И в доме солнце ставнями душил.
Казалось он был выслежен и загнан
В глухую клетку собственной души.
"Где власть моя? И не бывало словно!
Вчера Гасан дрожал передо мной,
Наперекор не смел сказать и слова.
Сегодня - нас обходит стороной!"
...Отец с киркой
Чего бы это ради?
От страшных мыслей содрогался я,
А он работал, на меня не глядя
И ни о чем со мной не говоря.
Воя комната наполнилась известкой
И затхлой пылью рухнувших времен.
Отец дышал прерывисто и жестко.
Да неужели помешался он?
Но, наконец, все стало тихо дома,
И, как из клетки собственной души,
Из черного глубокого пролома
Он осторожно вытащил кувшин
И заглянул в него ожившим глазом,
Как будто снова побывал в былом.
И наклонил тихонько над паласом
И на паласе вырос желтый холм.
О золото, как кровожадно губит
Иных людей пронзительный твой блеск!
У моего отца дрожали губы,
Как будто их за нитку дернул бес.
Отец вдруг застонал и повалился,
Обмякшим телом в золото уйдя.
Колючий блеск меж пальцев заструился.
И всхлипывал мужчина, как дитя:
- Кому, сынок,
Кому пойдет все это?