***
ВИА ТОЛЕДО, как утверждали, – самая веселая и самая многолюдная улица в мире, однако Рэндольф, прогуливаясь по залитому фонарями ночному городу, почти не обращал внимания на жизнерадостные толпы, циркулирующие вокруг него. Он шел пешком уже много часов, его мысли были заняты тревожной, но глубоко привлекательной идеей.
Ему нравилась компания Элизабет Уокер с того самого момента, как они встретились, но он считал ее совершенно самостоятельной и довольной своей жизнью женщиной. Это мнение полностью изменилось нынче днем, когда они посещали кратер под названием Сольфатара. На какую-то минуту он ослабил свою защиту, но вместо того, чтобы проигнорировать данное обстоятельство или начать его презирать, Элизабет сделала то же самое. Она раскрылась перед ним, обратившись к нему и выдав одиночество столь же глубокое, как и его собственное. Смесь теплоты, великодушия и уязвимости, исходившая от нее, была настолько мощной, что он еле сдержался и не сказал ей там же, немедленно, что, если бы им удалось соединить их жизни, они могли бы изгнать это жуткое одиночество из своих жизней.
Но он промолчал, слишком скептичный, слишком осторожный, чтобы вот так, импульсивно, предложить ей выйти за него замуж. Но с тех пор эта идея укрепилась, и теперь его мучил только один вопрос, какой же женой может стать Элизабет. И чем дольше он об этом думал, тем больше приходил к заключению, что его первое впечатление о ней было верным. Она могла бы стать превосходной женой.
Он криво усмехнулся, вспоминая утверждение Сэмюэля Джонсона[26]: «Второй брак – это победа надежды над жизненным опытом». Рэндольф думал, что его опыт навсегда отвратил его сначала от любви, затем от брака, и он впустую растрачивал свою жизнь в полном одиночестве. И вдруг сейчас ему показалось, что видеть Элизабет Уокер, каждый день утром сидящей за столом напротив него, будет весьма приятно. Хлоя редко поднималась непосредственно к завтраку, а когда ей приходила в голову такая мысль, то она неизменно была раздражительной и ушедшей в себя.
Элизабет не была красавицей, но одной единственной красавицы ему хватило на всю его жизнь. И этот тяжелый опыт научил Рэндольфа, что юмор, честность и терпимое отношение друг к другу гораздо важнее в браке. И все же ее вовсе нельзя было назвать непривлекательной. Несмотря на то, что ее лицо было ничем непримечательно, оно все же было весьма выразительным, в чем и заключалось ее очарование. Он находил искреннее удовольствие в мягкой грации ее стройного тела, а озорной порыв ветра открыл ему, что ее длинные стройные ножки были и в самом деле восхитительны.
Почувствовав, что ему хочется есть, он зашел в маленькое кафе. Его владелец в достаточной мере мог изъясняться по-французски, чтобы принять у него заказ, но недостаточно, чтобы поддержать беседу. Потому он оставил Рэндольфа и дальше продолжать свои размышления за бутылкой вина и polio alia cacciatora[27]. Рэндольф осознавал, что не любит Элизабет Уокер, и не был настолько самонадеян, чтобы считать, будто она его любит, но это не имело значения, ведь сам он вовсе не был убежден, что любовь – признак удачного брака.
То, что имело значение, – это дружба, а они за очень короткое время стали хорошими друзьями. Рэндольф знал, что большинство людей посчитает, что он поступил опрометчиво, заключив брак с женщиной, которую знал всего одну неделю. Но за это время они так много времени провели вместе, что этого было ему достаточно, чтобы почувствовать, будто он знает ее лучше, чем любую другую женщину, не вполне ему безразличную.
Он считал, что шансы на то, что она примет его предложение – весьма и весьма высоки. Казалось, ей тоже нравится его общество; к тому же он вполне респектабельный мужчина, а его состояние предоставит ей время и деньги, чтобы начать по-настоящему рисовать. Да, брак между ними мог бы стать очень удачным. Они в достаточной мере взрослые люди, чтобы у них сложилась своя точка зрения на жизнь; если она пожелает выйти за него замуж, то не будет причин откладывать это событие в долгий ящик.
Ему остается только набраться храбрости, чтобы пойти и сделать ей предложение.
***
УТРЕННИЙ воздух был холоден, однако небо – прозрачнее стекла; день 24 декабря обещал быть самым теплым из всех дней, что Рэндольф провел в Неаполе. Его кучер и карета прибыли всего лишь на четверть часа позже назначенного времени, что ошеломляло своей точностью по местным неаполитанским меркам. Ванни был веселым малым с роскошным баритоном и устрашающими густыми усами. Его английский был ничуть не лучше, чем неаполитанский Рэндольфа, но за несколько последних дней он уже научился сразу же отправляться непосредственно к pensione Элизабет Уокер.
Когда карета прибыла, Элизабет была уже готова, но в этом случае точность не удивляла. Она являлась одной из тех черт, что так нравились в ней Рэндольфу.
– Доброе утро, – бодро поприветствовала Элизабет. – Вы собираетесь отправиться за город? У моей подруги Софии есть для вас поручение. Сейчас конец сезона сбора урожая оливок, и она просила собрать для нее немного для получения свежего масла. Ее уважаемый повар настаивает на том, чтобы знать, откуда к нему поступило оливковое масло, и София клянется, что ее кузен давит лучшее масло в Кампании[28].
– А это означает, что оно лучшее в мире? – с улыбкой поинтересовался Рэндольф.
– Точно. Вы начинаете понимать неаполитанский характер, лорд Рэндольф. – Элизабет указала на щедро наполненную корзину. – Вот награда за наши усилия, София упаковала все, что нужно для самого роскошного пикника.
Рэндольф помог ей сесть в карету, после чего он сам и Ванни убрали корзину с едой и большое число пустых керамических кувшинов за пассажирские места. После краткого стаккато, означавшего обмен информацией с Элизабет, Ванни развернул карету и начал прокладывать свой путь через заполненные людскими толпами улицы. Выехав из города, они направились на юг к плодородным землям, находящимся возле Везувия, где процветало сельское хозяйство. Рэндольфу казалось странным, что безжизненный вулканический пепел в конечном счете стал богатой почвой, но буйная растительность полей полностью подтвердила данный факт.
Поездка через холмы была не менее захватывающей, чем самый интересный спектакль, а наличие кого-то, с кем можно было разделить впечатления от увиденных достопримечательностей, сделало их еще более привлекательными. После двух часов, проведенных в карете, они, наконец, достигли пункта назначения: хаотичной постройки старинного сельского дома, окруженного серебристыми оливковыми деревьями. Хозяин радостно приветствовал как Рэндольфа, так и Элизабет, проведя для них небольшую экскурсию, начав с виноградников и закончив около ручного оливкового пресса. Будучи и сам фермером, Рэндольф получал от всего этого огромное удовольствие. Через Элизабет он и кузен Софии обменялись фермерскими комментариями об увиденном.
После того, как кувшины Софии были заполнены, Рэндольфу и Элизабет предложили только что испеченный горячий хлеб, который надо было окунать в свежевыжатое оливковое масло. Рэндольф посчитал, что, будучи в гостях, он не должен отказываться от предлагаемых угощений, но первый же кусок показал ему, что его удостоили бесподобным деликатесом, местным эквивалентом первой весенней земляники. Расправившись с первым ломтем хлеба, он принялся за второй, а следом за ним и за третий, к явному удовольствию хозяев фермы.
Поскольку Элизабет отдыхала от своей многословнй работы, то Рэндольфу оставалось только сидеть и размышлять над тем, сколько членов местной английской колонии решилось испытать вот такие простые удовольствия. Вероятно, очень немногие. Он не мог себе представить кого-то, вроде госпожи Бертрам, наслаждающимся настоящей сельской жизнью. И не встреть он Элизабет, ему тоже удалось бы увидеть только обычные для каждого туриста достопримечательности, пришлось бы встречаться только с теми неаполитанцами, что стоят на социальной лестнице где-то рядом с ним самим, и он так никогда и не узнал бы, чего в результате лишился.
Хлеб и масло надолго утолили их голод, и потому, покинув ферму, они решили повременить с обедом и посетить Больцано[29], соседний город, расположенный на вершине холма и известный своим храмом. Внутри церкви после яркого солнца казалось очень темно, и Рэндольф остановился в дверях, давая своим глазам время приспособиться к неяркому внутреннему освещению. Он стоял и вдыхал запах воска и ладана, смутно различая несколько фигур, расположившихся у алтаря.
– Смотрите, – прошептала Элизабет, – они установили presepio[30].
Он проследовал за нею по проходу в храм и обнаружил, что фигуры, принятые им за местных прихожан, на самом деле являлись деревянными скульптурами, выполненными в натуральную величину и любовно разрисованными; это были очень старые фигуры. Их группа представляла сцену Рождества, в которой участвовали Мария, Иосиф, два пастуха и три волхва[31]; вокруг толпились овцы.
Очень тихо его компаньонка пояснила:
– Видите, ясли пусты. Это потому, что Ребенок еще не родился. Сегодня вечером во время богослужения в них положат реального младенца. Говорят, что presepio придумал Святой Франциск Ассизский[32]. Он представлял эту сцену с реальными матерью, отцом и их малышом, напоминая людям, что Рождество – время святого празднования, а не светских удовольствий.
– Самая эффектная демонстрация того факта, что слово 'праздник' происходит от 'церковного праздника'[33], – согласился Рэндольф. – Сегодня вечером при свечах все будет выглядть очень реалистично.
Осмотрев остальную часть церкви, они решили прогуляться по узким средневековым улочкам прежде, чем уехать из города. Как только они оказались вблизи шумной торговой площади, к ним тут же подскочил энергичный продавец товара в разнос, который вытащил из своей корзины горстку небольших статуэток и протянул их Элизабет, одновременно выдавая поток восторженных слов.
– Это – pastori[34], фигурки для рождественской сценки, – объяснила Элизабет, передавая одну из них Рэндльфу. – Они могут вас заинтересовать. Фигурки сделаны из lapis Solaris[35].
Он взял у нее из рук одну фигурку, похожую на грубо вылепленную Мадонну.
– Камень солнца?
– Да, материал впитывает свет и в темноте будет светиться в течение многих часов. Он был изобретен алхимиком, искавшим философский камень, который ему так никогда и не удалось создать. Но его lapis Solaris стал очень популярным материалом для четок, распятий и других подобных вещей.
Рэндольф внимательно рассматривал маленькую фигурку.
– Не уверен, в чем тут основная идея – показать нечто возвышенное или смешное.
– И то, и другое. – Прекрасные ореховые глаза Элизабет смеялись. – Поскольку продавец видит, что мы – inglesi[36] редкой проницательности, то он готов предложить нам полный набор presepio из lapis Solaris за смехотворно низкую цену, которая опозорит его перед всеми торговцами Больцано, если мы хоть кому-то из них об этом расскажем.
Внезапно земля под их ногами слегка содрогнулась; едва уловимое, тревожное покачивание, которое вызвало тихое позвякивание фигурок в корзине торговца. Рэндольф напрягся, хотя это был и не первый толчок со времени их прибытия в город. Но он глубоко сомневался, что ему удастся к ним привыкнуть, несмотря на то, что и Элизабет, и торговец, казалось, не обратили особого внимания на предательское поведение земли.
Как только толчки прошли, продавец вновь заговорил с Элизабет, широко улыбаясь и победно махнув рукой. Она рассмеялась.
– Он говорит, что его цена за полный набор presepio настолько низка, что потрясла самого Бога и именно поэтому вздрогнула земля.
Рэндольф от души присоединился к ее смеху. Он уже заметил, что местные разносчики товара настолько смелы в своих высказываниях, что могут заставить даже цыгана, торгующего лошадьми, покрыться смущенным румянцем. Он решил, что данный разносчик вполне достоин того, чтобы сделать у него покупку, но для поддержания чести англичан, Рэндольф продолжал торговаться еще четверть часа.
Когда стороны пришли к соглашению, продавец обернул набор старой тряпкой и протянул ее Рэндольфу с цветистыми поздравлениями. Отойдя на достаточное расстояние, Элизабет сказала:
– Вы – молодец. Выторговали у него половину запрашиваемой цены.
– Что, как мне кажется, все равно вдвое дороже, чем на самом деле стоят эти вещи, – ответил Рэндольф, посмеиваясь. Он вынул из тряпицы главную статуэтку. Это был Младенец. – И почему у меня такое чувство, что они сделаны в Бирмингеме[37]?
– Циник, – хихикнула Элизабет. Они достигли рыночной площади, переполненной людьми, делающими последние покупки для предстоящего праздника. – Я уверена, что они сделаны где-нибудь в самой Италии. Светящиеся религиозные предметы никак не могут быть английскими, вы не согласны?
Она остановилась перед лотком с изделиями из марципана, своей формой изящно имитирующими фрукты и цветы. Зная, что всевозможные сладости очень любимы младшими Ленноксами, Рэндольф накупил их в огромном количестве. Пока он ждал, когда купленные им марципановые сладости завернут в фольгу, Элизабет вдруг подскочила, приглушенно взвизгнув.
Встревоженный Рэндольф обернулся к ней:
– Что-то не так?
– Кто-то только что прижался ко мне, – объяснила она. – Несколько плотнее чем обычно, иначе я ничего бы не заметила.
– Кто-то к вам прижался? Это возмутительно! – Негодуя, Рэндольф развернулся в сторону площади, имея лишь смутное представление о том, как ему отреагировать на подобную дерзость, но Элизабет поймала его за руку.
– Не расстраивайтесь, это не было преднамеренное оскорбление. Совсем наоборот. – Она ему улыбнулась. – Это – одна из тех вещей, за которые я так люблю Италию. Несмотря на то, что я слишком худа и совсем не в стиле местных красавиц, хотя бы раз в день кто-то обязательно даст мне понять словами или какими-либо другими намеками, что я красива. Сомневаюсь, что где-то в мире существует другое такое место, где ничем непримечательная старая дева может почувствовать себя желанной.
Добавив марципановые фрукты к другим пакетам, Рэндольф взял ее за руку и повел через толпу.