Рейс, в который я с Артемом напросилась, предполагался особенный, потому что он был сугубо частным, коммерческим. Для него Артем и его напарник Саша Коваль взяли в аренду «КамАЗ»-фуру, чтобы отвезти клубнику в некий северный город, с управлением торговли которого автобаза, где работали Артем и Саша, имела долговременное сотрудничество.
Мне казалось, что с той поры, как я попросила Артема взять меня с собой, события в нашей с ним жизни закрутились так, что я больше не могла, как прежде, целыми днями перебирать в голове подробности своих отношений с мужем.
И о бессоннице мне пришлось забыть, потому что я вызвалась помогать Артему с Сашей, ездила с ними повсюду, оформляла документы, считала деньги, писала сопроводительные бумаги, бегала с ними по начальству, а вечером валилась в постель и засыпала без задних ног. Правда, и Артем в основном ночевал дома. Разве что ко мне не прикасался...
На переговорах с администрацией пригородного совхоза, откуда мы собирались загружать клубнику, мне пришлось проявлять чудеса дипломатии. Я улыбалась всем направо и налево так, что к вечеру у меня начинала болеть челюсть, и с удивлением открыла в себе способности к кокетству, когда обычный довод шоферов, желающих заработать и не имевших за плечами ничего, что могло бы гарантировать совхозу выплату ущерба в случае... в случае непредвиденных обстоятельств, не срабатывал.
Директор совхоза взял с нас такой аванс, который, подозреваю, покрывал не менее двух третей себестоимости продукции: нам, понятное дело, клубнику продавали по оптовой цене, но этого ему казалось мало, и он никак не мог решиться поставить под документами свою подпись.
– От вашего предприятия попахивает аферой, – задумчиво говорил он, к моему удивлению, произнося правильно это слово, которое в большинстве случаев не дается даже московским дикторам.
– А какое большое дело аферой не попахивает? – тут же отозвалась я, пока Артем с Сашей лишь покрякивали. – Особенно со стороны, для человека, который не способен к риску...
– Скажите еще: кто не рискует, тот не пьет шампанского! – пробурчал он. – Хорошо рисковать результатами чужого труда.
– Но мы же оформили документы как положено! Как вы говорите, в крайнем случае суд взыщет с нас все до копейки.
– Пока солнце взойдет, роса очи выест! – отмахнулся этот перестраховщик.
– У нас с мужем есть двухкомнатная квартира, мы могли бы для верности... – Я хотела сказать «заложить», но Артем довольно больно толкнул меня под столом ногой.
Пожалуй, я действительно увлеклась. Но как ни странно, на директора это подействовало.
– Ладно, попробую рискнуть, – нехотя проговорил он. – В конце концов, кто не рискует, тот в тюрьме не сидит...
– Типун тебе на язык, Васильич! – не выдержав, проговорил Саша.
– А вдруг у вас получится? Когда-то мы в комсомоле говорили: «Выпьем за успех нашего абсолютно безнадежного дела!»
– Лучше уж дорогу осилит идущий.
– Хорошо, Бог вам в помощь! – Директор протянул мне документы и с чувством пожал протянутую мной руку. А вслед все же сказал Артему: – Боевая у вас жена. Завидую. По-хорошему.
На самом деле я вовсе не была так уверена в благоприятном исходе предстоящего рейса, как о том говорила. Начать с того, что на аванс совхозу обе наши семьи сбросились, причем как мы, так и Ковали вынуждены были занимать у друзей. Правда, и отдача обещала быть оч-чень солидной...
Эта ранняя клубника и на наших городских рынках еще откровенно «кусалась», а на Севере, куда ее собирались везти друзья-дальнобойщики, цены вообще были запредельные.
По-моему, до нас такого еще никто не делал. То есть клубника к северянам, конечно же, попадала, но вряд ли ее привозили фурами. Может, кто-то из торговцев решался прихватить пару ящиков, но чтобы огромную машину... Почти в начале сезона...
– Не ожидал, что у тебя такой актерский талант, – вроде бы похвалил меня Артем, когда мы сели в нашу машину, чтобы ехать домой.
Похвалить-то похвалил, а прозвучало как оскорбление. Словно я только и делаю, что играю. Вру, иными словами. Насчет последнего он явно переусердствовал. Для нас, Дольских, обвинение во вранье – худшее из оскорблений. Мою маму можно было обвинять в чем угодно, но только не в нечестности. Помню, даже в детстве я могла добиться от нее чего-нибудь всего одной фразой: «Ты мне обещала!»
Она считала, что обманывать детей – самый тяжкий грех. Конечно, и мне приходилось нелегко. Родители добивались от меня выполнения своих требований, заставляя дать честное слово. Тогда я лезла из кожи.
Артем тоже знал об этом, но отчего-то пер на рожон. Я сделала вид, что не поняла его намека. Как говорится, еще не вечер. Потерплю. Истина, похоже, достанется мне нелегко.
Даже Саша при словах товарища огорченно засопел на заднем сиденье, а я едва удержала себя в руках: мне хотелось с места газануть так, чтобы резина с покрышек полетела клочьями. Что я жду от этого рейса? Возвращения блудного мужа в лоно семьи или возвращения ко мне моего возлюбленного? Полно, да есть ли еще он у меня?
Так получилось, что мы выехали вечером. Днем фура грузилась в том самом пригородном совхозе: ведь накладная была у нас на руках.
– Четыре дня попотеем, и целый год можно в кошелек не заглядывать! – приговаривал Саша, выруливая с проселочной дороги на автомагистраль.
Больше всего на свете мой муж не любил брать в долг. Под давлением товарища он согласился на операцию «Клубника», как шутил Саша, но раздражение его не покидало: должно быть, злился на самого себя за мягкотелость. Товарищ его это чувствовал, потому и не просто говорил, а балаболил, чтобы в машине не висело тягостное молчание.
Я, между прочим, подумала, что прежде никто не мог сказать, что у Артема тяжелый характер. Теперь же он на глазах превращался в педантичного зануду.
Прежде он сам не любил, когда при нем говорили о том, чего уже нельзя изменить. Приговаривал: «Чего после драки кулаками махать?» Или: «Снявши голову, по волосам не плачут!»
Мне даже жалко стало Сашу, который разве что на голове не стоял, чтобы развеселить друга.
– Если Валерия и вправду возьмет товар прямо с колес, а нам даст наличку в зубы, мы же станем миллионерами...
Вообще-то рассуждения Саши нельзя было назвать оптимистическими. Как если бы он и сам побаивался риска, к которому склонил друга.
– Лишь бы другой кто не дал нам в эти самые зубы... На дорогу гляди, коммерсант! – хмуро бросил товарищу Артем, хотя Саша столько лет провел за рулем, что мог бы, наверное, вести машину и с закрытыми глазами.
Мне казалось, муж уже жалеет, что дал согласие взять меня с собой, вот и злится, отыгрывается на товарище. Но Саша вроде не обращал внимания на его недовольство. Привык? Неужели Артем теперь и в рейсах такой же невыносимый, как дома?
Ничего, Белла, терпи! Разве ты не для того поехала вместе с ними, чтобы еще раз убедиться, как мало общего осталось теперь между вами? Не говоря уже о любви. От нее точно остались лишь воспоминания. Рожки да ножки, как любит говорить моя свекровь...
Странно, но я только сейчас поняла, что никогда не расспрашивала Артема о его работе. То есть из вежливости я задавала дежурную фразу:
– Как рейс?
И слышала такой же дежурный ответ:
– Нормально.
Мне и вправду казалось, что говорить не о чем. Что Артем мог мне рассказать? «В ту сторону, дорогая, я крутил баранку гораздо медленнее, чем обратно»?
А между тем открытия мои начались чуть ли не с первых километров пути. Нет, я, конечно, слышала прежде возмущенные рассказы водителей о рэкете в мундирах, но даже и помыслить не могла, что обирают водителей эти самые мундиры постоянно, безнаказанно и безжалостно. Куда там сицилийской «коза ностре»! Все дороги России оплетены паутиной рэкетирских поборов: ни один водитель не проскочит ни в какой населенный пункт, не заплатив дани гаишнику. То бишь гибэдэдэшнику, хотя первое слово все еще осталось в ходу.
Бороться с этим так же бесполезно, как подавать в суд на голубей, которые пачкают твой балкон...
– Недавно я вез муку в Белоруссию, – посмеиваясь, рассказывал Саша, – и считал, сколько раз меня остановят на постах. Досчитал до двадцати и плюнул. Сбился со счета.
Теперь мы общались с ним, а Артем перебрался на спальное место и дрых без задних ног, как мне казалось. Еще бы, опять вчера, за несколько часов до отъезда, он пришел домой под утро, поспал всего полтора часа, а потом ему пришлось подниматься.
Это меня так возмутило, что я уже подумывала плюнуть на свое решение пойти с ним в рейс и просто подать на развод, как делают это другие жены. Разбитого не склеишь, говорила я себе. Только зря отпуск изведешь неизвестно на что.
Но я уже успела прикипеть к этой их идее. И сама вложила в нее свою энергию, оформляя нужные бумаги. Так что в конце концов я успокоила себя сомнительным: ничего, потом я все сразу ему припомню!
Пусть спит, мне с Сашей не скучно, он развлекает меня изо всех сил, рот не закрывает. И поет, и стихи читает – вот бы удивилась моя мама: простой шофер, а читает наизусть Высоцкого... Впрочем, нет, она бы не удивилась. По ее мнению, Высоцкий – поэт плебеев. Кому ж тогда его цитировать, если не простым шоферам?
Но я, кажется, тоже не выспалась. Вначале ждала Артема, не могла заснуть, а потом не могла заснуть от злости, потому что на мое предложение поговорить Артем усталым голосом ответил:
– Давай завтра, а? Мне надо хоть часок поспать...
Мой муж наловчился от меня отбиваться: «Давай поговорим завтра», «Я смертельно хочу спать!», «Сколько можно говорить об одном и том же!», «Извини, я устал!» И все в таком роде. Не думаю, что он первооткрыватель в попытках отбиться от выяснения отношений. Прикидываться шлангами пытаются большинство провинившихся супругов.
Как не похож был Артем нынешний на прежнего! Мы и раньше, считая свой брак вполне благополучным, могли с ним ругаться, но он никогда не уходил от ответа, а если был виноват, то просил прощения с самым смиренным видом.
Теперь он не только не делал этого, но и откровенно нарывался, словно хотел своим равнодушием или неприкрытым хамством взорвать наш и без того хрупкий союз.
Поймала себя на употреблении сленга и опять вспомнила маму. По отношению к Артему она не хотела быть объективной ни в чем.
Недавно, зайдя вечером ко мне на кухню, «по пути», как она сообщила, Галина Аркадьевна произнесла:
– Решетняка, конечно, дома нет. Как всегда, в рейсе? – И, дождавшись от меня кивка, протянула: – Подумать только, дома не бывает, а когда успевает!
– Что именно? – напряглась я: в последнее время только и ждала, что мне сообщат какую-нибудь гадость, после чего мой брак с Артемом станет вконец невозможным.
Но даже и в этом случае я не хотела, чтобы кто-то говорил о моем муже плохо. Вспоминались слова старшего брата из известного детского стихотворения: «А когда мне будет надо, я и сам его побью!»
– Знаешь, что сказал мне Антошка? Что отец его друга попал в аварию и ласты склеил! Я даже не сразу поняла, что он имеет в виду! Это же типичный шоферский жаргон.
Вот бы она подивилась, узнав, что такие слова приносит в дом вовсе не Артем, а моя подруга Татьяна, которая окончила университет вместе со мной и считается одним из лучших пишущих филологов города.
То ли я так глубоко задумалась, то ли задремала, так что не сразу сообразила, что мы останавливаемся. Саша негромко, но зло буркнул неразборчивое, и Артем сразу вскочил:
– Авария или опять парикмахерская?
Парикмахерская – это тоже их с Сашей жаргон. Значит, тебя остановил тот, кто стрижет. Купоны, разумеется.
– Мало-Степанец, – сказал Саша, – пора платить.
Он взял документы, Артем вылез следом, и я от нечего делать тоже подошла поближе. Сержант-гаишник, кажется, требовал с водителей нашей и двух других машин больше положенного. Расценка на взятку – что может быть смешнее!
Палыч – один из водителей соседней машины, выбранный другими шоферами для ведения переговоров с рэкетирами в погонах, тщетно что-то доказывал сержанту, но тот стоял на своем. И тогда в разговор вмешался мой муж.
– Зря ты, Володя, на нас наезжаешь, – вроде с улыбкой, но с металлом в голосе заговорил Артем. – Мы порядок не нарушаем, платим по уговору...
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – закричал обеспокоенный сержант. Глаза его забегали с одного водителя на другого, словно он искал предавшего его Иуду. Похоже, он и сам хотел отправить побыстрее с глаз долой слишком осведомленных шоферюг, но положение обязывало сыграть свою роль до конца.
– Да кто ж тебя не знает! – уверенно говорил мой муж, а я готова была дать сто против одного, что он нагло врет. – Ты своими придирками затрахал не только наш край, но и две соседних области.
Разговор между ними был, конечно, не для женских ушей, но я упорно держалась за спинами мужчин, стараясь не пропустить ни одного слова.
– Езжайте! – наконец махнул рукой сержант; водители так выбили его из колеи, что он не сразу смог засунуть в карман причитающуюся ему мзду.
Мы поехали дальше, и Артем теперь не спал, а болтал с Сашей, свесившись со спального места.
– Ты что, в натуре его знаешь? – удивлялся Саша.
– Какое там знаю! У него же на руке наколка: «Вова». Ты не заметил?
– Не до наколки было. Разозлил он меня, волчара позорный! Если бы я был миллионером, я бы ездил на «мерседесе» и раздавал таким вот живоглотам отнятые у честных граждан бабки, а когда я пашу как папа Карло, чтобы кормить этих сук...
Они замолчали. Приемник в кабине, настроенный на «Радио-ретро», негромко бубнил знакомые мелодии, и Саша стал подпевать:
– Ветер с моря дул, ветер с моря дул, нагонял беду, нагонял беду. – А потом, скосив на меня глаз, продолжал на тот же мотив: – Спать отправь жену, спать отправь жену, спит ведь на ходу, спит ведь на ходу!
Но я встрепенулась и стала доказывать, что вовсе не хочу спать. Я твердо решила просидеть рядом с водителем всю смену, но примерно через час таки заснула и разбила бы себе лицо о приборную панель, если бы не Артем, незадолго до того сменивший Сашу. Муж и придержал рукой мое падение вперед.
– Спите на посту, рядовой! – сказал он насмешливо.
Вот и все сочувствие. Жалости у него ко мне не было, сама напросилась. Теперь он невольно отыгрывался на мне за мое пренебрежительное отношение к его работе. Подумаешь, тяжелый труд! Крути себе баранку, вот и все дела. И я позорно заснула, ничего не делая, просто сидя рядом, а ведь тот, кто за рулем, должен следить за дорогой и не позволять себе расслабляться...
Теперь никто не стал меня слушать, просто запихнули наверх:
– Спи!
И я уснула. Проснулась от негромкого разговора друзей.
– Мне бы такую жену, как твоя Белка, – говорил Саша. – А ты, Решетняк, харчами перебираешь. С моей Лилькой не больно попрыгал бы. Не баба, а змея подколодная... Веришь, порой не хочется домой возвращаться. Как представишь себе ее злую физию...
– Что имеем, не храним, потерявши – плачем, – согласно кивнул Артем, чему я ужасно удивилась.
Мне казалось, что он только и ждет повода, чтобы разойтись со мной. Что же я такое важное проглядела?.. Понятно, думала только о себе. Крути себе баранку. Это ж надо, говорить подобное о тяжелейшей работе!
Артем приезжал из рейсов уставшим и физически, и морально. Скольким унижениям подвергались на дороге водители, которые зарабатывали деньги в поте лица своего, без нормального отдыха, полноценного питания! Ко всему прочему люди, дело которых было облегчать им работу, служили лишь дополнительным препятствием, для преодоления которого требовались немалые душевные силы.
– Помнишь, – рассказывал Саша, – я ездил без тебя в леспромхоз?
– Это когда у тебя приступ был? – вспомнил Артем.
– Тут и у здорового бы сердце схватило. Представь, везу эти проклятущие доски. Уже все, что имел, на взятки отдал. Но нет, останавливает меня на дороге – заметь, не на посту – лейтенант. Буквально на въезде в город, когда я уже и не ждал...
– За мостом? – уточнил внимательно слушавший муж.
– За мостом. Из кустов вылез: «Ваши документы!» Христом Богом стал просить: не задерживай, и так опаздываю! Не обращает на меня никакого внимания. Забрал документы и что-то пишет. Оказалось, записку. Поезжай, говорит, туда-то, сбросишь во дворе шесть досок. И пусть прораб свою подпись поставит. Хоть кричи, хоть зубами скрипи! Поехал по адресу. А там такой дворец строится! Нам на него за всю жизнь не заработать. Сбросил доски. Мне какой-то хмырь в записке закорючку поставил, с тем я и уехал. Документы мои лейтенант вернул, а записку отобрал. И рэкет налицо, и следов никаких. А дворец строится.
Я лежала тихо, как мышь, но моя отравленная идеалами добра и справедливости душа рыдала: как же так?! Здоровые, сильные мужики подставляют головы под нож, как бараны бессловесные. Но внутренний голос справедливо замечал: а что они могут сделать?
Остановка длительная для дальнобойщика смерти подобна. У них ведь по поговорке: волка ноги кормят. Рэкетиры в мундирах это прекрасно знают. Ах, ты недоволен? Ищешь справедливости? Заруливай на штрафплощадку и жди, когда она, эта самая справедливость, восторжествует. Ах, время – деньги? Так это у тебя. У нас другой принцип: солдат спит – служба идет.
Я всегда была человеком законопослушным. Мысль сделать что-то противоправное никогда не посещала меня. Была-то была, но, кажется, теперь на глазах превращалась в потенциального нарушителя и бунтаря. Мне хотелось сделать что-нибудь этакое. Назло кому-то... Кому, я пока не знала. Чувствовала одно: дрожжи уже начали во мне бродить.
От этих новых впечатлений я даже не сразу вспомнила, зачем я вообще поехала в этот рейс. Кстати, во время своего честно заработанного отпуска, который могла бы проводить где-нибудь на побережье Черного моря.
Вспоминай, Белла, вспоминай! Ах да, поехала я в рейс, чтобы сделать для себя окончательный вывод: Артем меня разлюбил, наш брак развалился. А в рейсы он без конца ездит, потому что у него завелась какая-то баба и он берет ее с собой.
«Минутку! – не выдержал мой справедливый внутренний голос. – Если все правда, то он вряд ли взял бы в рейс вас обеих. Тогда как же ты узнаешь, так это или нет?»
Отчего-то в роковую блондинку верить не хотелось. Но тогда, выходит, причина во мне? В это не хотелось верить еще больше. Ведь я ни в чем не виновата! Словом, получался замкнутый круг. Хорошо, если истина не за пределами его.
А вскоре нас накрыла полоса дождей. Теперь окна кабины заливали мутные потоки ливня. Почему-то именно мутными казались они в темноте, мягкими настойчивыми лапами сжимавшей наш «КамАЗ». Огромная машина, точно гигантский зверь семейства кошачьих, стелилась по шоссе, освещая себе путь чуть мерцающими сквозь дождь глазами-фарами.
В те несколько минут, что я спала рядом с Артемом, мне почему-то приснился тот самый сержант, что остановил нас под Мало-Степанцом. Он стоял под дождем совершенно сухой. И на руке его виднелась огромная наколка – «Вова»...
Наверное, я спала совсем немного. Или мне не давало спать чувство вины – ведь из-за меня не спал теперь Саша, который недавно поменялся с Артемом. Друзья вполголоса говорили обо всяких пустяках. К примеру, где можно купить подешевле запчасти. И почему разбавляют бензин водители автозаправщиков. И про то, что какому-то Викторовичу надо давать на лапу, чтобы получить новую деталь, а не восстановленную...
Потом перевели разговор на свои легковые машины.
У Саши легковушка – «Жигули» четвертой модели, а мы год назад купили «шестерку». Я сдала на права и уже полгода водила машину. Артем на роль водителя никогда не претендовал, даже посмеивался:
– Рули, рули, мне и на работе этого хватает! К тому же, оказывается, это очень приятно – завести личного шофера на старости лет. Научишься водить как следует, я тебе иномарку куплю.
Это «я куплю», «я сделаю», «я решил» он стал говорить недавно. Прежде всегда было «мы». И это тоже воспринималось мной как тревожный знак треснувшего брака.
Первое время мы ехали не одни. Две фуры с консервами следовали в некий подмосковный город, на завод автозапчастей. Здесь вступал в действие столь любимый совсем недавно нашей страной бартер. Обратно в фуры загружались запчасти, и никаких тебе денежных расчетов. Эта бартерная линия оставалась одной из немногих еще действующих. Тем более что консервами с автопредприятием расплачивался некий завод по переработке овощей и фруктов.
Присутствие этих двух фур, как я поняла, дополнительный плюс. Большую часть дороги мы проедем в караване, что безопаснее, так как в последнее время, кроме гаишников, развелось немало шакалов, претендующих на какую-то свою пресловутую долю. Если данью облагались магазины, почему не облагать ею грузоперевозки?
И Саша, и Артем своим трудом зарабатывали неплохо, но все равно общая стоимость груза фантастическая для наших семейных карманов; потому если в настроении шоферов-напарников и чувствовалась некоторая нервозность, то она была вполне объяснима.
Друг перед другом они старались не высказывать сомнений в своем новом деле, но Саша, видимо, вновь и вновь мысленно возвращался к этому и потому повторялся в своих высказываниях.
– Честно говоря, эта Валерия меня беспокоит...
– Чем именно? – поинтересовался Артем.
– Как бы она нас не кинула на ржавый гвоздь.
– Ты же говорил, ей можно доверять.
– Да потому, что прежде она ни разу не дала повода в ней усомниться! С другой стороны, и суммы тогда были небольшие, не стоило пачкаться, а теперь... Вроде и цену обговорили, и товар обещала разгрузить немедленно, и деньги отдать наличкой...
– Тогда чего ты дергаешься?
– Слишком уж гладко все получается. Раньше ее на всяческие уступки уговаривать приходилось, чуть ли не кланяться, а здесь сама послабления предлагает. Боюсь, мягко стелет, да жестко спать придется. Она не из тех, кто хотя бы что-то делает просто так.
– Иными словами, ты подозреваешь, что она собралась нас кинуть?
– Свят, свят, – сплюнул Саша. – Сохрани и помилуй!
– Не плюйся в кабине, – заметил Артем и призадумался.
– А что она может вам сделать? – встряла я. – Товар не принять?
– Хуже! – буркнул Саша и больше на эту тему распространяться не пожелал.