После ухода Гориной с завода Сегала, к его удивлению, из редакции выдворить не спешили. Дубова о себе знать не давала. Гапченко своего отношения к Сегалу не изменил, только однажды сказал многозначительно:
- Трудно нам будет без Зои Александровны... - Ефим понял: говоря «нам», редактор имел в виду только его. - Держись, брат!
Итак, не очень-то уверенный в завтрашнем дне, Сегал продолжал работать в редакции. Критических материалов он не писал, пока... Последний его очерк - «Солдаты тыла» - пришелся по душе всем. Гапченко по этому поводу не без гордости заметил:
- Знаешь, и Марфа Степановна тебя похвалила.
- Да ну-у?.. - насмешливо удивился Ефим. - Скажите,
Веселая плясовая За жизнь пожалуйста!.. А как же насчет партийного долга солдат тыла? - съехидничал он.
Редактор поджал тонкие губы, сощурил за стеклами очков глаза, хмыкнул, промолчал.
Ефим притворялся. Он сразу обнаружил «ход конем», сделанный Гапченко. В передовой статье, написанной для номера, посвященного Победе, говоря о лучших рабочих, инженерах, техниках, редактор подчеркнул, что передовики производства, партийные и беспартийные, на протяжении всех военных лет самоотверженно выполняли свой патриотический, а стало быть, и партийный долг. «Ловко, — подумал Ефим. - Надо полагать, руководящее партсамолюбие Дубовой удовлетворено».
В августе сорок пятого года Ефиму предоставили отпуск, первый после войны. Как и чем заполнить выдавшиеся вдруг свободные дни, он сразу и сообразить не мог. И когда завком предложил ему путевку в дом отдыха, в тот самый цех здоровья, где несколько месяцев назад праздновали юбилей стенгазеты, он не отказался. «Место отличное - кругом леса, наконец-то нагуляюсь вдоволь».
Где и кем работает отдыхающий, в путевке не проставлено. По приезде Ефим отрекомендовался сменным мастером - так спокойнее: ни администрация, ни отдыхающие не проявят к нему особого интереса. Поселили его в комнате вместе с пожилыми рабочими - кузнецом и токарем. В первый же вечер, перед ужином, каждый из них достал из чемодана по бутылке разливной водки, пригласили выпить и Ефима: давай, сосед, с приездом и для знакомства. Ты из какого цеха?.. Из литейки? Сменный мастер?.. Стало быть, начальство, учтем... В следующий раз нас угостите, не откажемся...
Вечер выдался пасмурный, не переставая лил дождь. В такую погоду, как говорится, ни в лес, ни в поле. Уже знакомый Ефиму веселый массовик пригласил всех желающих в зал на танцы. Соседи Ефима после водочного знакомства отправились спать. Ефим со скуки пошел было в зал. Он сначала осмотрелся, нет ли знакомых: инкогнито -так инкогнито. Прошелся мимо танцующих, постоял - скука! И... ушел на боковую.
В последующие дни погода наладилась: в меру тепло, сухо, воздух - фимиам, наслаждайся, отдыхай, отрешись от всего... Но, Бог мой, какое же скверное здесь питание! Значительно хуже, чем он предполагал. Со стола не сходила квашеная капуста - обстоятельство, озадачившее Ефима: теперь август, обилие свежей зелени и овощей. Откуда взялась квашеная капуста?! Не иначе как прошлогодняя, догадался он. Видать, пищеблок здесь руководствовался пословицей: «Человек не скотина, все съест...» Капустноквашеное нашествие донимало отдыхающих: за завтраком капуста сдабривалась прозрачным ломтиком чайной колбасы, в обед - ложкой мясных волоконец. Если прибавить компот из сухофруктов и винегрет на ужин, то сим и исчерпывалось дневное меню.
Ни умником особым, ни прозорливцем быть не требовалось, чтобы увидеть и оценить размах здешних воров. Ефим это сразу понял, но бучу поднимать не захотел. «Ну их к лешему, - подумал он, - весь отдых пойдет прахом».
Но однажды соседи по комнате спросили его, какого он мнения о здешних харчах.
- А вы как считаете? - уклонился он от прямого ответа.
- Ни к черту не годится, - ругнулся кузнец, - к концу срока, глядишь, штаны с зада сваляться...
- Что поделаешь? - притворно посетовал Ефим. - Война только кончилась, продуктов мало, где их взять?
Кузнец посмотрел на него с возмущением:
- Чудак вы, право слово, чудак! Или прикидываетесь? Продуктов мало!.. Заметили отдельный вход сбоку нашей столовой?
- Не обратил внимания, - схитрил Ефим. Он и дверь видел, и кто входил и выходил, приметил.
- Слепой вы, что ли?.. Я тут кой что разведал, - продолжал кузнец, - питают в той боковушке, отдельно от нас, отдыхающих-начальников. И такой вкусный дух оттуда прет, аж стенку прошибает, за полверсты дразнит... Персонал тоже, глянь какой раскормленный. А для нас остается прошлогодняя капуста, бурда на постном масле, тьфу! Прости, Господи!.. Не запомнил я фамилию корреспондента из нашей газеты, он на фабрике-кухне жуликов малость распугал... Его бы сюда! И здесь такую продувку не мешало бы сделать!
«Да, — с досадой подумал Ефим, — видать, конец моему спокойному отдыху, хочешь, не хочешь, — придется разматывать очередной грязный клубок».
- Вы твердо уверены, - спросил он кузнеца не без определенного умысла, что дело обстоит именно так, как вы только что рассказали?
- Вот те крест, правда, отсохни у меня язык, коли вру!
- А вы тоже так думаете?
- Точно так, безобразие, другого слова не скажешь, - согласился токарь.
- Другого и говорить не к чему, - с деланным простодушием сказал Ефим, - люди вы грамотные, изложите свои наблюдения на бумаге, пошлите жалобу куда следует.
Токарь и кузнец переглянулись, оба выразительно посмотрели на Ефима: мол, соображаешь, что советуешь, парень?!
- Как же это так, Ефим, взять да и написать жалобу, - возразил без прежней запальчивости кузнец, - не простая штука!
- Куда как не простая, - подтвердил токарь, - надо хорошенько покумекать.
- Чего кумекать? - наседал Ефим. - Ведь вы только что возмущались, клялись и крестились, что говорите чистую правду.
- Точно, - в один голос подтвердили оба.
- Так напишите, отправьте эту правду по назначению, приедет комиссия, наведут порядок... Понятно?
- Оно понятно, - замялся кузнец, - а жалобу писать не буду. На словах - другой коленкор. А ты, - обратился он к токарю, - как хочешь, дело хозяйское.
- Какой из меня писака! Ну их! - махнул рукой токарь. - Хлопот не оберешься! Пошли в сельмаг, сказывают, там водку или наливку дают. Выпьем, закусим, чем Бог послал. Этак-то лучше будет. Тут все равно без поллитры не разберешься.
Ефима взорвало.
- Нет уж, погодите, не уходите, - решительно остановил он их, - коль сказали «а», скажите и «б». Объясните, почему вы отказываетесь разоблачать жуликов? Вы - старые, уважаемые рабочие, обнаружили в доме отдыха безобразие, как вы только что сказали, правильно? Правильно я вас понял?
- Ну, правильно, - не сразу, нехотя ответил токарь, - а что из того?.. Почто ты, скажи на милость, привязался к нам, смола? - заворчал он. - Ну, поговорили, пошумели - и шабаш! Пошли, а то все разберут.
Ефим оторопел. «Поговорили, пошумели - и шабаш!» - повторил он про себя.
- Стало быть, вы боитесь? - настаивал он. - И признайтесь: боитесь?
- Не боимся, опасаемся.
- Кого? Чего?
- Сам знаешь, Ефим, «кого, чего», не маленький.
- Ладно, - примирительно сказал Ефим, - не хотите писать жалобу - не надо, тогда потолкуйте с отдыхающими, пусть все разом оставят завтрак или обед на столе нетронутым. Возможно, это возымеет действие, станут кормить лучше.
Кузнец и токарь, как по команде, отрицательно покачали головами.
- Гляди-ка, какой умник нашелся, - начал злиться кузнец, - хочешь нас в тюрьму закатать? Присобачат политическую статью, как пить дать, дескать, не подбивайте народ на забастовку, возьмут как миленьких за шкирку и глядеть нам небо через решетку. А то еще угонят на каторжную работу под Архангельск лес валить, замучают, заморят голодухой. Нет уж, милок, лучше баланду хлебать будем на вольной волюшке!.. Пошли, па-ашли! - потянул он товарища за рукав.
- Где ваша смелость, самолюбие? - бросил им вслед Ефим.
Они не откликнулись.
- «Поговорили, пошумели - и шабаш!», - вслух повторил Ефим, - и все?! А где последующий шаг - действие? Где внутренняя потребность противостоять несправедливости из чувства собственного достоинства? Где активное сопротивление, хотя бы в конкретном случае, сейчас?.. Рыхлые, бесформенные характеры, тут уж никак не скажешь: человек-кремень, напротив, человек-глина, знай, лепи... «Лучше хлебать баланду на вольной волюшке». «Хозяева страны»! Что в их представлении «вольная волюшка», если они боятся слово пикнуть в защиту своего «я»?.. Свобода раба?..
Вспомнился опять майор Спиркин с армейского пересыльного пункта - паразит, самодур, пьяница и развратник. Вся часть видела и терпела его художества. И никто - ни рядовые, ни офицеры - не отважились даже «пошуметь»... Здесь, в тылу, жулики из комбината питания разворовывали и без того скудный рацион военного времени. И тут без осечки срабатывал страх. «Хозяева страны» не смели нарушить паразитический покой комбинатовских вампиров.
А сам он, «герой-одиночка», так ли уж безоглядно отважен в любой ситуации?.. Нет. И он пасует перед всемогущим произволом, порой перед крошечной частичкой всесильной Системы. Вот, к примеру, сейчас, чем он лучше тех рабочих, которые откровенно признают, что способны только «поговорить и пошуметь»? Он сразу понял, каковы порядки в доме отдыха. Разве не обязан был не просто, как человек, чего требует от кузнеца и токаря, а по долгу журналиста, не откладывая дела в долгий ящик, заняться жульнической лавочкой? Выходит, и его удержала от благородных действий подспудная перестраховочка: заступницы Зои Александровны Гориной больше нет, а Дубовой вкупе с Великановой - дай лишь повод, и останутся от Сегала рожки да ножки... Гапченко? Вряд ли захочет загородить его своей тщедушной спинкой.
Как же ты смеешь, корил себя Ефим, упрекать других в беспринципности да трусости?
«Будь благоразумен, — заговорил второй голос, - момент, сам знаешь, для тебя неподходящий. Ты теперь и есть тот воин, который один в поле... Отступи!»
«Отступить?! Перед кем?! Перед отребьем человеческим - перед ворами?»
«Но они, ты сам только что сказал, частичка могучей Системы, тебе их не одолеть!»
И тут же явственно, с насмешкой прозвучал первый голос: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж!..»
Ефима охватил мучительный стыд. Прочь малодушие!
Дальше молчать он не имеет права, а там - будь что будет! Отдых насмарку пойдет? Бог с ним. Выгонят из редакции? Вернется в цех или найдет другую работу. Зато совесть будет чиста.
Приняв такое решение, он почувствовал себя приподнято, легко, будто от пут освободился.
...В комнату вернулись кузнец и токарь. Поставили на стол две бутылки, довольно улыбнулись.
- Ступай, Ефим, в сельмаг. Там по одной бутылке в руки дают. А ежели не хочешь идти - ладно, поделимся, парень ты хороший.
- Спасибо, что-то на выпивку не тянет, - Ефим говорил правду. - Вы насчет давешнего разговора не забыли?
- Какого такого разговора? - притворился кузнец.
- Ну, о здешней кормежке...
- Настырный ты малый, Ефим, — беззлобно упрекнул токарь, - ляд с ней, с кормежкой. Полсрока путевки почти прошло, а остальное как-нибудь скоротаем. Плюнь на все, Ефим, береги свое здоровье!
Дальнейшая игра в прятки была бессмысленна.
- Нет, друзья, потакать жулью не имею права. Я действительно работал в литейном, а потом перевелся в редакцию. Разрешите представиться, я - Сегал!
Кузнец и токарь во все глаза смотрели на Ефима. Их лица выражали одновременно недоверие, удивление, испуг. Токарь, на всякий случай, убрал со стола бутылки.
- А вы часом, не того, не разыгрываете нас? - спросил он вежливо, переходя на «вы». - Зачем же скрывали, кто вы есть на самом деле?
Ефим объяснил истинную причину своего инкогнито.
- Тогда, что же? Вам и карты в руки... Высеките здешних воров, хорошее дело сделаете. А то стыдите нас, дескать, почему мы жалобы не пишем. Какие мы писаки? Два класса прошли да три коридора. Валяйте, товарищ Сегал, пишите статейку в нашу газету. Пишите, как есть! Люди вам большое спасибо скажут.
- А вы меня поддержите? - слабо надеясь на положительный ответ, спросил Ефим.
- В каком смысле? - осторожно осведомился токарь.
- В прямом. Я напишу статью, проверю, разумеется, все как следует, чтобы обвинение было не голословным. А вы эту статью вместе со мной подпишете. Тогда мы поместим ее в заводской газете.
Кузнец и токарь испуганно переглянулись.
- Ну, как, Федя, подпишем?
- Как ты, Гордей, так и я.
- Нет, я тебя спрашиваю.
- Я же сказал.
- Что ты сказал?
- Глухой ты, что ли?
- Пока уши на месте.
Оба замолчали, переглядывались, изучающе задерживали взгляд на Ефиме, словно видели его впервые.
Кузнец медленно провел рукой по лицу.
- Вот на чем мы порешим, товарищ редактор. Думаю, и Федя со мной согласится. Вы тут пообстоятельней все разузнайте, что, да как, да почему? Напишите статейку. Ваше дело такое: проверять да писать. Мы почитаем. Ежели все верно - подпишем... после вас, понятно. Так, Федор?
- Посмотрим... подумаем... - не сразу согласился токарь, - оно, конечно, можно подписать, ежели польза.
Утром следующего дня Ефим отправился в Москву посоветоваться с редактором. Он застал Гапченко в отличном расположении духа.
- Привет, Сегал, - сказал он необычно весело, - что ты так скоро вернулся? Срок ведь еще не кончился? Вроде не загорел, не поправился. А меня можешь поздравить: приезжает моя жена с дочурками.
В редакции знали: семья Гапченко оставалась на оккупированной территории, что с ней, все ли живы - он долгое время понятия не имел.
- О! Это великая радость! — искренно воскликнул Ефим. - Наконец-то! Я от души вас поздравляю.
- Спасибо... Почему ты так рано сбежал из дома отдыха?
- Серьезное дело, Федор Владимирович, обсуцить надо кое-что.
- Вот чудище гороховое!.. И в отпуске нашлись ему дела! Ну, говори, что там стряслось.
Свой недолгий рассказ Ефим закончил словами:
- По-моему, в доме отдыха крепенько обосновалась шайка жуликов... Я приехал получить ваше «добро», Федор Владимирович.
Гапченко криво улыбнулся, покачал головой, помрачнел.
- Беда с тобой, Сегал, ей-богу! - в голосе редактора послышались раздражение и досада. - Неймется тебе! Мы ведь твердо договорились с тобой: пока критических материалов я от тебя не жду. Так нет же! Не доставало нам еще истории с домом отдыха! - Гапченко сжал пальцами лоб, долго молчал. Потом спросил: - Ты все там выяснил? Достоверно? Или так, поверхностные наблюдения взвинтили эмоции?.. Ты говорил о рабочих, твоих соседях по комнате. Так вот, есть мыслишка. Возвращайся туда. Напиши корреспонденцию обстоятельную, с фактами, фамилиями, именами, как полагается. Постарайся заручиться подписями тех двух рабочих, это очень важно, сам понимаешь. Торопиться с публикацией не будем. Попросим завком разобраться на месте. Так и для тебя, и для газеты лучше будет.
- Все это верно, согласен... Но от завкома проверкой сигнала наверняка займется Лисичкина. А у нее от тягот военного времени глаза давно жиром заплыли. Небось и она в доме отдыха недурственно пасется. Ждать от нее объективности?
- Ладно, может ты и прав. Сделай пока так, как я сказал. Авось найдем разумный выход. По административной линии это зотчина товарища Козыря? Верно?
Перед возвращением в дом отдыха Ефим позвонил Гориной на работу.
- Рада вас слышать, Ефим Моисеевич, что у вас новенького, хорошего? Как здоровье? - зазвучал в трубке дорогой ему голос.
Ефим вкратце рассказал о своих делах, не утаил намерения пощипать как следует жуликов из заводского дома отдыха.
- Снова вы за свое. Мы же с вами договорились: поменьше конфликтов, неуемный вы человек! Хватит, честное слово! - в сердцах выговаривала ему Горина. Но после небольшой паузы примирительно добавила: - Я понимаю вас... И все-таки, остерегайтесь! Будьте осмотрительны! Гапченко прав.
Разговор с Гориной ободрил Ефима. Он вернулся в дом отдыха с хорошим настроением и тут же написал небольшую корреспонденцию. Кузнец и токарь прочли ее, но ставить свои подписи почему-то не торопились.
- Чего вы боитесь? - спрашивал Ефим. - Я ведь подписал первым, видите?
- Печатать ее будут? - полюбопытствовал кузнец.
- Не сразу, не сразу, - успокоил Ефим, - после тщательной проверки. Скорее всего, ее вообще не напечатают, примут меры без публикации.
- Если так, я подписываю.
- И я.
Они аккуратно вывели свои фамилии. Ефим облегченно вздохнул.
- Да, чуть не забыл вас предупредить. Вы солидные люди, не болтуны, конечно, однако прошу вас о нашей затее никому ни слова. Невзначай проговоритесь кому-ни-будь, тот - другому, другой - третьему. Спугнем мошенников, а они быстренько концы в воду.
- За кого вы нас принимаете? - обиделись рабкоры поневоле.
- Извините, но это необходимость.
- Ладно уж. Понимаем.
В канун воскресенья пищеблок отличился особо. Отдыхающие ушли из столовой несолоно хлебавши. Ворчали, поругивали с оглядкой поваров, утешали друг друга:
- Ничего, скоро уедем отсюда, не стоит зря нервы дергать.
Кузнец, токарь и Ефим, сидевшие за одним столом, тоже отодвинули тарелки.
- Не горюйте, ребята! Будем сыты. Маша накормит, - загадочно произнес кузнец. - Чего смотрите? Удивляться будете потом. Ступайте в комнату, я живо!
Скоро кузнец появился с небольшой кошелкой в руках и словно фокусник, извлек из нее две кастрюльки, поставил их на стол, торжественно заявил:
- Подарок от уважаемой Марьи Петровны!
- От какой Марьи Петровны! - почти в один голос просили Ефим и токарь.
- Да наша, деревенская. Поваром здесь работает. Не хотелось мне с ней вязаться... срамно! А что поделаешь? Голод - не тетка! Ла-адно! Не жмите плечами! Дело сделано. Баланду брать не стал. А от тушеного мяса с гречневой кашей не отказался - грех! Тарелок нет - не надо, из общей посудины цеплять будем. Ложки и хлеб я захватил. Федя, ты вроде заначил поллитровку? Ну-ка, мечи ее на стол! Пировать будем!
Каша жирнющая, вкусная. На мясо повариха не поскупилась. Граненый стаканчик водки утроил аппетит. Но Ефим проглотил две-три ложки, больше не стал.
- Чего ж это вы? - удивился кузнец - Вкуснота!
- В душу не лезет ворованное.
Кузнец, отложив ложку в сторону, с обидой сказал:
- Я, товарищ Сегал, не воровал. Мне все это собственноручно дала Марья Петровна.
- Но она-то, ваша Марья Петровна, продукты украла у отдыхающих, - укоризненно заметил Ефим. - Выходит, и мы приобщились к жуликам.
- Эх, милай! Какие мы с тобой приобщители-прихлебатели, - неуклюже скаламбурил захмелевший кузнец. - Вот те, начальнички, которые в боковушке едят, вот те, действительно, обжиратели-захлебатели!.. Федя! В бутылке вроде чтой-то осталось. Плесни-ка всем по глоточку. Так-ак, - продолжал кузнец, - знаете, что мне Марья Петровна давеча доложила? Там у них на кухне сейчас такое творится! Жарят, парят, пекут, варят! К вечеру ждут сюда знатных гостей с завода и повыше. Это здесь не внове. Сабантуйчик устраивать собираются, человек на пятнадцать-двадцать. Я возьми да спроси: «Где же вы продукты берете? Знатных гостей знатно и угощать надо?» А она со смеху покатилась: «Эх, говорит, седьмой десяток живешь, а не понимаешь! Ладно, бери, говорит, кастрюлечки, ешь, еще приходи!»
Сообщение об ожидаемом прибытии гостей Ефим мимо ушей не пропустил. Действительно, около восьми часов вечера, в то самое время, когда отдыхающие после ужина смотрят кино или гуляют в лесу, к боковой двери здания столовой подъехал заводской автобус. Первым из него чинно вышел импозантный товарищ Козырь, галантно подал руку следующей за ним дородной молодой женщине. Незаметный за толстым стволом старого дуба Ефим тихо ахнул: да это Валя Масленкина, девица с третьего этажа общежития, где он живет. Ребята говорят о ней с двусмысленной улыбочкой: «Девчонка добрая...» Ей от силы двадцать два года. Прибыла сюда со стареющим брюхатеньким Козырем в качестве... ясно, в каком качестве. Козырь взял Валечку под округлый локоточек. Первой парой они проследовали в «боковушку», дверь в которую холуйски распахнул перед ними директор дома отдыха.
Другие мужчины и женщины, прибывшие в автобусе, Ефиму знакомы не были. Как выяснилось позже, это были «нужные» Козырю персоны из разных учреждений. За последним гостем директор дома отдыха, оглянувшись по сторонам, крепко закрыл дверь «боковушки».
Какой сабантуйчик состоялся за наглухо закрытой дверью, догадаться было нетрудно: двадцать дармоедов, распутных мужиков и девок типа ходовой Валечки, пировали за счет полуголодных людей, позабывших за войну, что такое поесть вкусно и досыта. Нетрудно было предположить и другое: у каждого из руководящих гуляк, в кармане, у самого сердца, хранился красный билет члена ВКП(б) с изображением Владимира Ильича Ленина.
Шальное желание возникло внезапно у Ефима: взять в руки увесистую дубинку, ворваться в «боковушку» в разгар оргии и... К счастью, он быстро овладел собой, резко повернул от столовой, зашагал в потемневший лес. Разум трезво советовал: «Погоди, так нельзя, надо что-нибудь придумать». А сердце наперекор разуму диктовало: «Чего медлить? Вернись, войди в кинозал, он заполнен отдыхающими, крикни: - Товарищи! Следуйте за мной! Я покажу вам, кто ваши захребетники!»
И почудилось Ефиму: после его страстного зова люди вскакивают с мест, устремляются за ним к «боковушке». Дверь, запертая изнутри, не поддается... Толпа пробивает ее, застает врасплох кутящую компанию - пьяных распаленных мужчин, полуобнаженных пьяных женщин... На столах множество пустых и полупустых бутылок, на тарелках - недоеденные куски жареного мяса, куры, осетровые балки, салаты из свежих овощей, фрукты в вазах...
«Глядите, люди, - указывает на сборище Ефим, - вот кто вас грабит!»
Распутные обжиратели и обжирательницы в страхе пятятся к дальней стене. «Бей паразитов! Бей мироедов!» - раздаются голоса из толпы.
И наступает возмездие...
... Ай-ай-ай! Ефим Моисеевич! Товарищ Сегал! - слышит он вдруг очень знакомый мелодичный женский голос. Словно из-под земли выросла или из лесного мрака возникла перед ним Зоя Александровна Горина. Неслышно, плавно приближается она к Ефиму, невесомо кладет на его плечо свою крупную, теплую руку.
- Ваша затея? - спрашивает строго. - Признавайтесь!
- Моя, - отвечает, как школьник, Ефим.
- Никудышняя затея, Ефим Моисеевич, никудышняя! Я же просила вас: будьте осторожнее. Не послушались!
- Простите, Зоя Александровна, не вытерпел...
- Прекратите самосуд! - кричит Ефим.
Будто по мановению волшебной палочки все кругом стихает.
- Вот и прекрасно, - звучит одобрительный голос Гориной. Образ ее тает в лесном мраке...
Ефим очнулся. Он один на лесной дороге. Никого вокруг... Слава Богу! Вздохнул с облегчением. Случись такое на самом деле, взбунтуй он людей, - не миновать ему «палаты № 6». Отдыхай там на здоровье, контуженый сержант, под присмотром доброго доктора Бориса Наумовича, спи под запором на привинченной к полу койке и в таком раскованном положении борись за торжество справедливости и законности в стране победившего социализма... Перспектива!.. Нет, надо придумать что-нибудь поумней, понадежней.
Прогуливаясь на следующий день в лесу с токарем и кузнецом (совместная прогулка входила в стратегический план Ефима), он издалека заметил парочку, бредущую в обнимку им навстречу, сразу узнал Козыря и Валю.
- Здравствуйте, товарищ Козырь! - громко поприветствовал Ефим. - Какая неожиданная встреча! Очень рад вас видеть!..
Козырь остолбенел. Его дряблые красные щеки стали желто-синими, водянистые глазки округлились.
- Здрась... здрасьте... - еле пробормотал он, заикаясь, - разве мы с вами знакомы?
- Обижаете... Помощник директора товарищ Козырь забыл сотрудника заводской многотиражки Сегала. Совсем недавно мы с вами беседовали в вашем кабинете, решили помогать друг другу в работе.
- Вроде так... да... было... - язык не повиновался Козырю и от растерянности, и от хмеля.
Валю Масленкину хоть и не обременяли стыд и совесть, но чувствовалось, что и ей не по себе. А тут, вовсе некстати, Ефим:
- Здравствуй, Валечка! Ты меня тоже не узнаешь?
Пришлось отозваться:
- Почему не узнаю? Здравствуй, Ефим!
Козырь позеленел.
- Вы... вы знакомы?
- Давным-давно, - подтвердил Ефим, - живем в одном общежитии. Слышите, мы даже на «ты».
- Толково, - пробормотал Козырь первое попавшее на одеревеневший язык слово, - приятно...
«Знаю, как тебе сейчас приятно», - злорадно подумал Ефим и, словно спохватившись, спросил Козыря:
- Вы не знакомы с этими товарищами?
—Не имел удовольствия, - пробормотал на глазах трезвеющий Козырь.
- Неужто? - с издевкой посожалел Ефим. - Что ж, разрешите доставить вам это удовольствие: отдыхающие здесь кадровые рабочие завода - мои соседи по комнате. А это, друзья мои, как вы уже слышали помощник директора завода по быту, Савва Григорьевич Козырь.
Козырь побагровел.
- Значит, и вы здесь отдыхаете? - обратился он к Сегалу.
- Одиннадцатый денек!... Да-а!.. Природа великолепная, погода отличная. Только, - притворно замялся Ефим, - кормят здесь, честно говоря, неважно.
- Ничего с этим не поделаешь, - развел руками козырь, - только-только война кончилась...
-... Где их взять продукты-то? - подхватил Ефим.
- Совершенно верно. Впрочем, я не в курсе... не знал, что здесь неудовлетворительное питание.
— Действительно, - посочувствовал Ефим, - откуда может быть известно помощнику директора, как кормят отдыхающих, когда он вчера лишь сюда прибыл!
- Вам... откуда вам известно, когда я прибыл? - не удержался Козырь.
- Случайно. Проходил мимо столовой под вечер, когда подъехал ваш автобус, и видел, как вы первым покинули его и подали руку Валечке.
- Вежливость - прежде всего, - нашелся Козырь, - мы ехали одним автобусом. Ей цехком выделил однодневную путевку... за отличную работу.
Валя фыркнула.
- Мы кое-что прихватили с собой, по карточкам получили, - поспешил объяснить Козырь, - приехали на природу... Понимаете?
- Я понятливый. Надеюсь, мои свидетели тоже... До свидания, товарищ Козырь, до скорого, Валечка!
Сделав несколько шагов, Ефим оглянулся. Козырь стоял на месте, оторопело глядя вслед уходящим. Валя послала воздушный поцелуй.
- Ну и тип, - сказал кузнец, - брешет и не моргнет. Значит, это для него и его гостей Марья Петровна старалась... Кого он тискал?.. Такая молодая связалась со стариком. Зачем он ей? Неужели за сладкий кусок да за стакан вина? Сука она в таком разе, тьфу, - заключил брезгливо кузнец.
- А он - кобель старый, да еще выпивоха, вон нос у него свеклой торчит, - резонно подытожил токарь.
Ефим улыбнулся.
- Зоркие вы оказывается. А раз зоркие, то, в случае надобности, надеюсь, не откажетесь засвидетельствовать нашу незабываемую встречу?
Оба согласились. Без особой охоты.
- Ловлю вас на слове, - полушутя, полусерьезно сказал Ефим, - а теперь, к сожалению, должен с вами попрощаться. Прерываю отпуск и уезжаю.
- Как уезжаете? Совсем?!
- Приходится... дела. А к вам у меня просьба: напишите, пожалуйста, мне в редакцию письмецо, сообщите о переменах, как будут кормить, вообще обо всем, что сочтете интересным. Договорились?
- Напишем непременно, экий труд! Счастливо вам!
Наутро Ефим явился в редакцию и сразу зашел к Гапченко.
- Привез корреспонденцию!
Редактор читал ее по обыкновению очень внимательно, не спеша.
- В логике тебе, Ефим, и здесь не откажешь... Рабочие тоже подписались? Очень хорошо!.. Как ты думаешь, кого попросить выделить контролеров для проверки: Дуганова или предзавкома?
- С проверкой пока надо повременить, Федор Владимирович. В доме отдыха, выражаясь блатным языком, шухер. А вспугнутые жулики любой комиссии пыль в глаза пустят.
- Не понимаю, - пожал плечами Гапченко, - к чему тогда вся твоя затея?
- Сейчас все поймете. - Не упуская ни малейшей детали, Ефим рассказал о субботнем «сабантуйчике», о нечаянной встрече в лесу с Козырем и его дамой.
Гапченко слушал сосредоточенно, с любопытством. Он особенно оживился при описании подробностей встречи, красочно воспроизведенных Ефимом, когда, прижимаясь к своей спутнице, Козырь не заметил идущих навстречу ему троих мужчин.
- Троих? - переспросил Гапченко. - Как троих? У тебя были свидетели?
Ефим кивнул.
- Отлично! Ты прав. С проверкой надо подождать. Пройдет время, жулики успокоятся, подумают - ложная тревога, и опять возьмутся за свое. И тогда... Таков твой план? Ну, как соображает Гапченко?
- В данном случае неплохо, - поддел его Ефим.
- Ну-ну, драчун! Я бы тебе ответил! Ладно, пожалею... Когда твой отпуск кончается? Через пятнадцать дней? Как думаешь его добить?
- Если не возражаете, в середине недели приду на работу, а оставшиеся приплюсуются к следующему моему отпуску. Если будем живы и здоровы, и если... - Ефим не договорил.
- Если раньше того тебя не попросят из редакции, хочешь сказать?
- Да.
- Я тебя увольнять не собираюсь. Хотя, если откровенно, мне было бы без тебя много... тише. А среди начальства у тебя «друзей», сам знаешь, предостаточно... Еще одного «приятеля» завел - Савву Козыря. Ты ему отныне - бельмо на глазу. Он ради тебя постарается, безусловно... Но выгнать тебя из редакции - дело не простое. Приходи в среду! Дел у нас, как всегда, по горло!
Выйдя из кабинета редактора, Ефим увидел Алевтину, с глубокомысленным видом сидевшую за столом со вскинутым карандашом над чистым листом бумаги.
- Фимуля! Здравствуй! - весело защебетала она. - Как ты здесь очутился? Ты же отдыхаешь в Ефремовке? Поди, поди сюда! Ты все такой же худющий?
Ефиму неприятна была и Крошкина, и ее сорочья трескотня. Он не смог скрыть неприязни, холодно ответил:
- Все в порядке, приглядитесь-ка хорошенько, я поправился на четыреста двадцать три грамма. Неужели незаметно?
- Что с тобой? Почему ты не в духе? - продолжала допытываться озадаченная Алевтина. - Ты зачем приехал?
- «Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила», - продекламировал Ефим. - В среду выхожу на работу.
- Прерываешь отпуск? В чем дело?.. Впрочем, тебе видней. Может, заглянешь ко мне вечерком на чашку чая?
- Рад бы в рай, да грехи не пускают, - загадочно ответил Ефим и ушел, оставив Алевтину в недоумении.