Похвала что называется, "пошла в кость". Теперь ягодицы "номенклатуры" ударялись в мой живот, и мне, чтобы не упереться жопой в дверь, приходилось делать столь же энергичный встречный толчок.
Получалось, как у хороших пильщиков бревен, однако она все взвинчивала и взвинчивала темп, и я, ухватившись за бешено трясущиеся сиськи, врубил четвертую скорость. И вот уже затряслись не только груди, но и ягодицы, живот и даже мощные бедра. Все тряслось мелкой дрожью — так я долбил ее.
Она задрала кверху голову, открыла рот в беззвучном сладострастном стоне.
— Вот так… так… миленький мой… хороший, — сыпала она короткими отрывистыми фразами. — О, Боже мой!.. Как хорошо!.. И как долго!.. Я сейчас умру… от счастья!.. Ах!..
"Вполне может помереть, — подумалось мне. — Сдерживать такой темперамент — нелегкое дело".
— Ах… как мне нравятся… такие молоденькие… ма-мальчики-и… как ты… У тебя… он… такой большой… хороший! Ах! Аж… до диафрагмы… доста-ет… Ах!.. О, как сладко!.. Теперь… знаю… что такое… молодой парень… О!..
Кончила она серией оргазмов, чему, очевидно, способствовали шпоры презерватива. Потом долго висела у меня на шее, отдыхая и нашептывая всякие банальности. И ласкала, ласкала без перерыва.
— Жаль, что сношаемся не у меня в кабинете… Там безопасно… есть еще один выход. А диван какой, приходи, если захочешь… С комфортом все сделаем. Придешь?
Я кивнул.
— Только никому не рассказывай, договорились?
— Конечно, что за вопрос! Кстати, ты не очень-то увлекайся шпорами, бешенство матки получишь…
— Не учи мать трахаться. — Она снова хихикнула, проникая к моим губам. — Я очень благодарна тебе, милый… Прости, не знаю твоего имени. Кстати, как тебя зовут?
— Никодим.
— Я серьезно спрашиваю, — обиделась она.
— А я и говорю — Никодим. Папа с мамой так назвали.
— Хм… странное имя, то есть, я хотела сказать, очень редкое и красивое, — поправилась "номенклатура". — А меня — Валерия Михайловна. Можешь звать просто Лерой, я позволяю… Тебе, Ника, я позволю все!
Потом она долго топила в унитазе использованный презерватив — скрывала улики. Спускала и спускала воду, а он все никак не хотел тонуть. Наконец, Лере надоело возиться с непотопляемой резинкой. Она застегнулась и вновь приняла официальный вид.
— Не скрою, Никодим, ты мне понравился. Очень, — сказала она дружески и одновременно вполне по-деловому. — Хотелось бы встречаться регулярно. Думаю, что сумею быть благодарной…
"Как на торжественном собрании чешет, — изумился я, — сейчас медаль вручит".
— Ты ведь студент? У меня завязаны кое-какие связи. Тебе они, думаю, будут полезны…
"Не доверяй своим чарам. Хочет купить, ну-ну…"
— О времени контактов договоримся позднее. Вот мой телефон. — Валерия Михайловна с любезной улыбкой вручила мне визитную карточку и, понизив голос, добавила:
— Уходить будем по-одному. Сначала я, потом — ты.
— Это уж как водится, — кивнул я.
— Если все тихо, стукну в дверь.
И она упорхнула. Стойкий аромат дорогих духов тянулся за ней длинным шлейфом. Прошла минута, другая… пятая… Обещанного сигнала не было… Я сидел и думал, что, пожалуй, нет более скучного занятия, чем сидеть без дела в туалете.
Незаметно стало как-то сумрачно. Дверь кабины была открыта, и ко мне, гремя ведрами, вошла уборщица баба Галя. Вообще-то, это ее только так знали — Галя, на самом деле имя у нее было Галия Махмудовна. Она стояла на своих кривоватых ногах, держа швабру в жилистой руке, и смотрела на меня сурово и вместе с тем жалостливо.
— Затрахали они тебя совсем, девки-то. Вона, аж с лица спал.
Почесав грязным ногтем большую бородавку под косом и усы, баба Галя полезла в карман грязного, рваного халата, достала оттуда промасленный сверток и подала его мне.
— На-ка вот, девки тебе передачку послали. Поешь малость, а то, поди, с утра не жрамши, сидючи здеся.
Выполнив поручение с воли, Галия Махмудовна перехватила швабру в рабочее положение, обмакнула в ведро с грязной водой и стала драить щербатый кафельный пол.
— Понасрали-то, понасрали, — повторяла она своим дребезжащим голосом, орудуя тряпкой. — Интеллигенция хренова, Аллах их побери… Ну-ка, ноги свои подбери, ишь расселся тута…
Я ел сухой бутерброд и думал о том, что сидеть мне тут, как видно, аж до самой смерти. Согласитесь, не очень-то это приятно — провести всю жизнь в сортире! И женщины здесь какие-то странные. Как будто не разные приходят, а одна и та же — только с каждым разом все старше становится.
Странно, думал я, годы идут, она стареет, а я почему-то остаюсь по-прежнему молодым.
Уборщица закончила мытье и устало оперлась рукой на черенок швабры.
— Ну вот, тепереча можно и отдохнуть. Ну что, хахаль ты наш, подкрепился мало-мало?
— Ага, спасибо большое, баба Галя.
— Дык, спасибом не отделаешься, — ответила баба Галя недовольным голосом. — Тепереча давай меня… я тоже хочу… Давненько не пробовала живехонького… Швабра-то мне уже приелась…
Она расстегнула свой задрипанный халат и стала спускать огромные, розовые, с пятнами от хлорки трусы… Увидев хлорированные трусы, я закричал диким голосом, заметался на унитазе и… проснулся!
Возле умывальников гремели ведра и кто-то голосом Галии Махмудовны покрикивал: "Вот, здеся течет… Я уж замаялась подтирать…" — "Да, — отвечал мужской голос, — тут варить надо. Без сварки никак не обойтись, верно, Федя?" — "Правильно, — подтвердил еще один голос, — наливай. Баба Галя, стаканы помыла?" — "Может, тебе еще фужеры достать? Не барин, авось не сдохнешь". — "Тоже верно. От этого ни одна бактерия не выживет, окромя нас…"
Через некоторое время неизвестные подчиненные Валерии Михайловны принялись стучать по трубам чем-то металлическим. "Сегодня варить не будем, сегодня короткий день, а завтра — выходной. Так что с понедельника и начнем". — "Дак затопит ведь до понедельника-то". — "Не затопит. Счас мы стояк перекроем, туалет запрем, а в понедельник с утречка сделаем на свежую голову…"
Я заметался в кабине, как хорек, запертый в курятнике.
Нет, до понедельника мне не выжить. Оставалось одно — выйти и сдаться! Пусть сообщают родителям, в институт — не погибать же, в конце концов, в этом сортире! Впрочем… Выход, кажется, есть. Надо только собраться и, как говорят актеры, войти в образ. И я вошел… Достал из кармана записную книжку, вытащил ручку, придал лицу соответствующее казенное выражение. И, деловито повторяя: "Так, так, вот значит, как…", двинулся к двери.
— Там все в порядке, — это были первые мои слова на воле. — Трубы отопления не текут, не дымят…
Стаканы застыли в руках изумленных слесарей, усы под носом Галии Махмудовны поднялись торчком. Надо было развивать успех. И я развил:
— А на других этажах отопление в норме?
— Э-э-э, — сказала баба Галя, — кажись, в порядке… А вы кто же будете?
— Я из котлонадзора, инспектор, так сказать… Проверяем готовность систем к зимним условиям.
— Да еще лето, пади…