Был солнечный сентябрьский день, когда итальянская съемочная группа впервые появилась в массерии. Неделю они снимали рощи, давильню и фабрику, а потом сделали ряд красочных кадров в окрестностях Каровиньо. Свет, атмосфера, оттенки - все было важно для Марии, которой предстояло убедить зрителей. И хотя она не была специалистом в производстве фильмов, однако нашла отличную бригаду. Они извели кучу пленки на этот ролик.
Ей достался тяжелый труд по редактированию. Из огромного фильма надо было сделать ролик в шестьдесят секунд, чтобы представить «Бонифаче олив ойл» в наиболее выгодном свете.
В эти долгие, напряженные дни одно было неизменно: она в своем офисе, а Антонио в поле прекращали работу ровно в восемь, вместе обедали в его патио, а потом шли в хижину. Они занимались любовью каждую ночь. Иногда это было что-то нежное, ласковое, отчего, казалось, таяли кости и уходили все тревоги; в другой раз - быстрое, резкое, жадное, и это выбивало из головы те мелкие неприятности, о которых приходилось думать днем.
В это утро, сидя за чашкой крепкого кофе-экспрессо, Мария увидела, как Антонио выходит из сада - в широкополой шляпе, белой муслиновой рубашке, распахнутой на груди, и широких штанах из того же материала, в сапогах, поскольку вчера прошел дождь и землю развезло. Он был похож на джентльмена-фермера и в то же время как будто сошел со страниц журнала для женщин. На фоне стены буйно-красного гибискуса он напоминал картину Гогена полинезийского периода.
- Чао, - сказала Мария.
Он поцеловал ей руку.
- Куда сегодня отправится твоя бригада?
- Опять на фабрику. Я уже позвонила управляющему; думаю, все пройдет как надо.
- Ну и лады. Мне пришлось встать пораньше - вчера ветер унес из-под деревьев сетки. Мы потеряли часть первосортных плодов, но сетки вернули на место, ущерб будет невелик.
- Мне тоже придется поехать на фабрику, - со вздохом призналась Мария. - А в саду так хорошо - сидишь себе и пьешь кофе.
Она провела пальцем по краю кофейной чашки ручной росписи: горделивый петушок, символ города, где сделали чашку. Она будет скучать по этим местам, этим людям. На сердце легла грусть.
Она собралась встать из-за стола, но тут с дальнего конца сада донесся пронзительный крик. Женевра прорывалась через кусты, отчаянно размахивая руками.
- Тонио, Тонио! Пропал Микеле!
Антонио побежал навстречу матери.
- Он не мог далеко убежать, — сказал он по-итальянски.
Мария улавливала немногое, но и этого было достаточно, чтобы встревожиться. Женевра проснулась утром и, не слыша возни мальчика, решила, что он еще спит. Когда она вошла к нему в комнату, малыша в кровати не было.
Антонио снисходительно улыбнулся. Сынишка - любитель приключений. Он и сам в детстве выбирался из кроватки, чтобы исследовать запретные уголки массерии.
- Мы его найдем, - успокоил он Женевру.
Мария вызвалась помочь:
- Я поищу в доме и расспрошу горничных. Он часто забегает в мою комнату. Может быть, увидел, что бабушка спит, и отправился искать меня.
Женевра одарила ее ядовитым взглядом.
- Вы все время старались оторвать его от меня. Теперь видите, что из этого получилось.
Антонио резко сказал:
- Сейчас не время сводить счеты. Мария только помогала семье. Давайте искать. - Он выскочил за ворота, чтобы поднять по тревоге своих людей. Потрясенная, разбитая Женевра встала и побрела к своему дому.
Мария вздохнула. Надо как-то с ней помириться. Она ее не слишком любила, но понимала. Та не хотела, чтобы ее, бабушку, обвинили в потере ребенка, вот и сделала из Марии козла отпущения.
Мария застала се сидящей на каменной скамье возле дома. Лицо старой дамы было белым, она стиснула па коленях руки так, что посинели косточки пальцев.
Мария села рядом, положила руку ей на плечи.
- Его найдут. Давайте я провожу вас в дом и приготовлю чай.
Женевра медленно повернула к ней голову. Солнце Италии подчеркнуло глубокие складки на лбу и в углах рта. Глаза у нее были цвета земли Каровиньо, волосы поседели.
Великое дело - традиции, подумала Мария. Здесь принято почитать старость; возможно, она невольно нарушила тонкий баланс семейных отношений.
Она под руку провела Женевру в дом, усадила в кухне па жесткий деревянный стул. Поставила чайник па газ. В буфете нашла чашки, блюдца, заварку и мед, выставила все ла стол. Мать Антонио угрюмо молчала.
- Вам холодно? - спросила Мария, видя, что Женевра обхватила себя руками.
Та как будто не слышала.
- Что будет с моим бамбино? Один, далеко от дома...
- Его найдут. - Марии самой хотелось бы в это верить. Оставалось только надеяться.
Она пошла искать черную шаль, в которую Женевра обычно куталась по утрам. В спальне ее не было, в гостиной тоже. Из холла она увидела, что в комнате Микеле что-то черное свисает с кресла-качалки.
Она собралась подобрать вязаную шаль и тут заметила приколотую булавкой записку. Подойдя ближе, Мария прочла накарябанные чернилами слова. Сердце упало. О господи!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Полиция приехала и уехала ни с чем. Они обыскали массерию и прилегающую местность, хотя люди Антонио уже несколько часов прочесывали окрестности в поисках мальчика.
Сняли отпечатки пальцев в комнате Микеле. Распространили фотографию малыша. Записку похитителей предстояло исследовать экспертам, прилетевшим из Рима.
Никто ничего не мог обещать. Обычно похищение детей ничем хорошим не кончается - жертву или не находят, или находят мертвой.
Все это знали, но вслух не говорили.
- Я так не могу! - рычал Антонио, меряя шагами кабинет. - Мы могли бы что-то делать...
Мария была полна жалости и к нему, и к мальчику.
- Полиция сообщит нам, как только что-то узнает. А ты через два дня оставишь деньги в том месте в Бриндизи, как они требуют, больше ты ничего не можешь сделать.
- Деньги! - Он разразился бранью по-итальянски. - Это работа Марко. Я доберусь до этого идиота, убью его!
- Антонио, у нас нет доказательств, - пыталась остудить его Мария. - Капитан уверен, что это мог быть кто угодно. Ты сам ему сказал, что у тебя много врагов.
- Не врагов, конкурентов! Это большая разница! - Он свирепо потряс головой.
Полиция проверяла, у кого мог быть зуб на князя и его семью, но сам он думал только о Марко. Он продолжал следить за братьями Серило до последнего времени. Его люди божились, что минувшей ночью оба были дома; однако, когда пришла полиция, жена Фредерико не могла сказать, где муж и шурин.