— Может, еще что надо?
— Нет, Лёш, спасибо, с остальным я сама справлюсь.
— Как ты жить-то будешь?
— Бог даст — не пропаду. Ты за меня не переживай, — невесело усмехнулась Татьяна.
— Угу, как же мне за тебя не переживать? Поди, не чужой человек…
— За "нечужого" спасибо, — уже веселее отозвалась Таня. — Нет, правда, Леш, не переживай, у меня все будет нормально!
— И все-таки… Может, нам еще рано прощаться?
— А мы и не прощаемся, Леш. Куда мы друг от друга денемся?
Патыч вскинул голову вопросительно. Таня засмеялась:
— Нет, Лешик, ты подумал совсем не о том! Ты и правда самый замечательный парень на свете, это я, дура беспросветная…
— Тебе стоит только сказать, и я всегда буду рядом с тобой. Навсегда…
— Нет, — перебила Таня. — Нет, Леш, не надо об этом. Ты — лучшее, что было в моей жизни. И только я виновата, что ты ушел из нее. Я не жалею о том, что было между нами, и я очень люблю тебя, до сих пор люблю. И, пожалуй, буду любить тебя всегда. Но столько всего произошло, все теперь по-другому. А главное — я не хочу лишать твою Татьяну отца. У нее самый замечательный отец на всем белом свете! Может, всем Татьянам везет с отцами? У меня ведь тоже был замечательный, и я знаю, как это страшно, когда отец уходит. Не так важно, уходит он из семьи, или из жизни. Главная беда — что он уходит от тебя… Поэтому я не позволю ни тебе, ни себе разрушить счастье твоей дочери. У меня нет детей, и кто знает, будут ли… Я хочу, чтобы твоя дочь была счастлива. Сделай это для меня, ладно?
Карпов понуро кивнул. Тане не понравилось:
— Нет, Леша, не так! Ты сделай ее по-настоящему счастливой. Обещаешь?
Алексей кивнул более оптимистично. Таня засмеялась тихонько:
— А еще, Лешик, я хочу, чтобы ты знал, чтобы помнил каждую минутку своей жизни — ты самый замечательный человек в мире! И я жалею, что поняла это слишком поздно…
Карпов перебил:
— Это ты сделала из меня человека. Кем бы я был без тебя, кем бы я стал? Это благодаря тебе я стал тем, кто я есть. Так что ты меня не захваливай, я — продукт твоего воспитания. До сих пор стыдно вспоминать, как я тебя тогда отхлестал по щекам…
— Ладно, Леш, хватит уже вспоминать… Тебе это пошло только на пользу. Значит, не зря это было. Ну вот и все, Алексей Пантелеич! Иди работай! Интересы у нас теперь общие, ты работаешь на свой карман, и про мой не забываешь. Я буду заглядывать к тебе, если не возражаешь?
— Конечно, Тань, о чем ты говоришь?
— О нас… Ты так и не понял, что я всегда говорю о нас…
Выходя из курилки, Таня столкнулась с симпатичным мужчиной. Она его явно не знала, но лицо его было как будто знакомо, при взгляде на него что-то словно пронеслось в памяти.
— Ой, девушка, вы так похожи на одну девушку!
— Весьма оригинальное замечание. Хорошо, хоть на одну, а не на тысячу…
— Нет, правда, — незнакомец улыбнулся подкупающе обаятельной улыбкой и Тане показалось, что она уже видела и эту улыбку, и это лицо. Бесконечно давно, но точно видела. Вот только где?
А незнакомец продолжал:
— Я ту девушку искал много лет. Я не знаю ее имени, помню только лицо. И вы на нее просто поразительно похожи. Но она должна быть постарше вас, ей должно быть сейчас в районе тридцати, возможно, чуть меньше…
Танино сердечко дрогнуло: а ей ведь и есть в районе тридцати! Как раз чуть-чуть меньше. А вдруг он ищет именно ее?
— Однако странные у вас знакомые, — засмеялась она. — Как же случилось, что Вы даже ее имени не знаете? И, кстати, что Вы здесь делаете?
— Машину привез на профилактику, — с обезоруживающей улыбкой ответил незнакомец и кивнул в сторону синего "Ниссан-Патрола". — А вы здесь новенькая? Я сюда много лет приезжаю, то с одной машиной, теперь вот с этой. Здесь хорошее обслуживание. А вас раньше не видел…
Таня кивнула: да, мол, ничего странного, я здесь почти что новенькая, и вернула разговор в прежнее, более интересующее ее русло:
— Так почему же вы не знаете ее имени?
— Да вот, понимаете, какая штука приключилась… Как в плохом романе — встретил девушку на улице и влюбился с первого взгляда. Вернее, не совсем с первого — мне кажется, что я видел ее во сне много раз. А встретил в тот момент, когда опаздывал на поезд. Я садился в автобус, а она выходила из него. Так что даже познакомиться не успел. Крикнул только сквозь закрытую дверь, что буду ждать ее, а сам не смог приехать. Она, скорее всего, и не приходила, а я простить себе не могу… Глупо так все получилось, с пацанами подрались, ногу мне и поломали в трех местах. Несколько месяцев на вытяжке лежал, потом реабилитация… Когда из больницы вышел, сразу на ту остановку поехал, где ее встретил…
— А она там никогда и не жила. Она оказалась там совершенно случайно — ехала в гости к чужой бабушке. А жила буквально в двух кварталах оттуда, но пользовалась другой остановкой. Вот ведь какая штука…
— Так это были вы? Значит, я все-таки нашел тебя? — внезапно перешел на "ты" незнакомец. И спохватился: — Я - Олег. А ты? А то вдруг я тебя снова потеряю, так хоть знать, кого ищу.
— А ты не теряй больше, — засмеялась Татьяна. — А вообще-то я Таня.
Парнем Олег оказался очень веселым и компанейским. Обаяние перло из него в разные стороны. И с виду симпатяга, и деньжата водились, и девки от него были в полном восторге. И ухаживал очень красиво, так галантно и романтично, как в женских романах: цветы, рестораны, комплименты, принародные объяснения в любви… И, самое странное, замуж Тане предложил идти сразу, не раздумывая. И она почти согласилась, да что-то мешало, где-то под ложечкой ныло что-то: не спеши, не твое это, ой, не твое…
И впрямь оказалось не ее. Во-первых, дикая влюбленность в Таню не мешала Олегу одаривать любовью других дам. Что обиднее всего, не всегда дамы были достойными Тани соперницами. То есть западал, как говорится, на все, что шевелится. Во-вторых, с законом у Олега были явные проблемы, похоже, не дружили они с детства. Не зря Таня не стала откровенничать о своем житье-бытье, ох, не зря… Олег так и остался в полной уверенности, что Таня работает диспетчером на станции техобслуживания. В общем, три месяца бурного романа пронеслись, как один день, когда Олега вдруг поймали "на горячем" во время угона очередной иномарки. Вот вам и романтика…
***
Настроение — хуже не бывает. Тоска заела, проблемы набили оскомину. Грустно, скучно, одиноко… Никто не признается в любви, никто не дарит подарков, никто не стремится доставить наивысшее наслаждение молодому здоровому организму…
Таня все чаще стала мысленно возвращаться в те далекие, но такие счастливые два года семейной жизни, когда она считала, что любит Дрибницу, когда мысленно благодарила его за похищение. С ним было так спокойно и уютно. И пусть он плохо целовался, но с остальным-то проблем не было, все остальное он научился делать отлично… А самое главное — он ведь действительно любил ее. Кто еще мог бы расплакаться от обиды на то, что не оказался у нее первым? И то была не обида от потери первенства, а боль утраты, настоящая боль. В ту минуту у него разорвалось сердце. И ревностью он заболел от того же, от невероятной, несусветной, сумасшедшей любви к ней. Так любил ее только Лешка…
Наверное, Лешка и сейчас ее любит, но Таня никогда не позволит себе быть с ним. Никогда… Да и разве она любит Лешку? Если и испытывала к нему когда-то теплые чувства, то они уже в далеком прошлом. Теперь Лешка для нее — просто друг. Самый близкий, самый надежный друг. Да ведь и она для него наверняка уже не та капризная девчонка, по которой он когда-то сходил с ума. У него замечательная дочь, хорошая жена. И пусть он не испытывал по отношению к супруге особо пылкой, болезненной страсти — нужна ли она вообще, та страсть? Она лишь мешает жить, обжигает души ревностью. А Ольга у него — хорошая спокойная женщина, великолепная хозяйка и замечательная мать. Мать маленькой Танюшки, Татьяны Алексеевны Карповой. И уже за одно это Лешка ее любит, не может не любить. Так что все правильно, хорошо, что Таня в свое время отказалась выйти за Лешку замуж — она наверняка испортила бы ему жизнь. Хорошо и правильно для них обоих — иначе не было бы у Лешки любимой дочери, не было бы замечательной жены, которую он любит, даже если сам этого не понимает. Иначе не было бы у Тани тех замечательных двух лет с Вовой, самых замечательных, как оказалось, во всей ее жизни, когда она на самом деле была счастлива, только, глупышка, совершенно не понимала этого. И теперь до самого последнего своего вздоха ей предстоит жить тем, прошлым, счастьем, ежедневно, еженощно вспоминая Вовкины, а не Лешкины руки, Вовкины, а не Лешкины признания в любви. Лешка — самый замечательный друг, брат — нет, гораздо больше, чем брат. Но с полным основанием любимым мужчиной Таня могла назвать лишь Дрибницу — глупого, влюбленного, жестокого и еще раз глупого Дрибницу.
А кто еще был в ее жизни? Облезлый Андрюша? Журналист недоделанный, дешевка! Или Олег — дамский угодник и обыкновенный уголовник. И все. Больше никого у нее нет. Подруги предали, она им отомстила. Худой вроде бы любил, но ему она тоже отомстила. Да и любовь его ей не была нужна. Да и можно ли говорить о любви, когда он так спокойно наблюдал за издевательствами Дрибницы?! Где-то он сейчас, тот Худой? Больше у нее нет друзей. Она отомстила всем своим обидчикам, никого не оставила без наказания. Но почему-то так пусто на душе, нет долгожданной радости от свершившейся мести. Когда-то Дрибница сделал ей очень больно. Очень. Он издевался над ней целый год, до тех пор, пока она не потеряла ребенка. Это был страшный год… И она отомстила обидчику за все.
Но почему ей так плохо? Почему все чаще она вспоминает прожитые годы, почему все чаще ищет оправдания Дрибнице? И, что самое непонятное, все чаще их находит. Он просто слишком сильно любил ее, слишком сильно… Но не из-за этого он сошел с ума от ревности, совсем не из-за этого… Оказывается, первая жена наставила ему таких рогов, устроила ему такое… Но Таня узнала об этом только после Вовкиного исчезновения. Только тогда Чудаков позволил себе открыть страшную правду о Любке. И Тане стало так жаль Дрибницу, искренне, неподдельно. Как представила, каково ему было увидеть свою жену, пусть постылую и никогда не любимую, но жену — голой среди оравы голодных мужиков… Бедный, бедный Вовка! И пусть он никогда не любил Любку, но увидеть такое собственными глазами?.. Да еще в присутствии Сашки Чудакова и деловых партнеров?!! Да еще и с его патриархальными взглядами?! Потому и сошел с ума от ревности, каждую минуточку ожидая подвоха от Тани. Глупый…
Как же он не понял, что Таня-то не такая, не разгадал, что она давным-давно с ним счастлива, что только по инерции притворялась капризной и взбалмошной, а на самом деле уже и не хотела видеть рядом с собой другого мужчину, даже представить себе не могла, что Вовкино место может быть занято кем-то посторонним. Глупый, глупый Вовка! Испортить все как раз в самый замечательный момент! Ведь еще чуть-чуть, и Таня окончательно поняла бы, что любит его, а поняв, непременно сообщила бы ему об этом. Может, и не открытым текстом, но уж непременно нашла бы возможность продемонстрировать ему свои истинные чувства. И именно в этот момент он словно с цепи сорвался. Странная нелепость — почему не раньше, почему не позже? Почему именно тогда, в тот момент, когда Таня была на волосок от любви? На волосок? Или уже любила? Да полноте, конечно, любила! Ведь именно от любви и было так больно. Именно от любви и мечтала отомстить, потому что он не понял, не принял ее любви. А теперь…
Что теперь?.. Можно ли простить то, что ей довелось вынести? Когда-то давно она не простила Лешке одну-единственную пощечину. А теперь готова простить Вовке такие издевательства?! Да, готова. Готова!!! Потому что Лешкина пощечина не была оправдана ровным счетом ничем. А у Вовки, как ни крути, были весьма веские причины. Уже одним тем, что не досталась ему девственницей, Таня дала ему повод для ревности, но это такие мелочи, такие глупости по сравнению с тем, что творилось в его голове после Любкиного вероломного предательства! Каково ему, такому странно-неиспорченному, глупо-наивному в любви, было в душе? И он ведь никогда не делился с Таней своими переживаниями, носил их глубоко в себе. Но не забыл, Таня точно знала — не забыл, не мог Дрибница так просто забыть тот страшный день! Дурачок — ему бы открыться, поговорить, рассказать ей о том кошмаре — глядишь, все вышло бы совсем иначе… А он…
Глупый, глупый Вовка! Что ты наделал?! Что натворил?! И что теперь со всем этим "наследством" поделаешь?! Разве может теперь служить оправданием тот факт, что после больницы он совсем изменился, что никогда больше не позволил себе поднять на нее руку. Мог кричать, психовать, швырять хрустальными пепельницами в стены, когда Таня выводила его из себя своим бесконечным ледяным равнодушием (показным, Вовка, милый, показным!), но никогда, НИКОГДА не позволял себе даже просто замахнуться на нее. Почему? Он понял. Просто он все понял. Что Любка — это Любка. Что Таня — это Таня. И нельзя, категорически нельзя ставить их в один ряд, нельзя по Любкиным поступкам мерить Танины. Понял. Но понял поздно. Поздно? И что теперь? А теперь она одна. Одна, одна на всем белом свете. Таня тихонько заплакала…
Выплакавшись, она поднялась на третий этаж и открыла потайной замок. Зашла в тесную звукоизолированную комнату, включила неяркий рассеянный свет. Присела на краешек кровати:
— У меня хотят отобрать цементный завод…