Она кивнула, но не ушла.
Он взял в одну руку зеркало, а в другую — бритву. И нахмурил лоб, взглянув на бритву. Она дрожала как осиновый лист. Он сжал ее покрепче. Она продолжала дрожать. Что такое с его проклятой рукой? Он поднес бритву к подбородку, но рука так дрожала, что он наверняка обрезался бы при первом же прикосновении. Он что-то пробормотал себе под нос.
— Вы были ранены, потом вас лихорадило, и вы еще не поправились, — тихо сказала она, отбирая у него бритву. — Позвольте мне сделать это. Я обычно сама брила папу, когда он был болен.
Женщины бреют мужчин? Это какое-то безумие.
Тем более после того, как недавно он ее оскорбил. Он очень надеялся, что она действительно простила его. Так или иначе, он скоро это узнает.
Она задумчиво окинула его взглядом.
— Мне придется либо сесть на ваши ноги, либо... — Поймав его взгляд, она замолчала, не договорив фразу.
Он с трудом подавил улыбку: она была слишком наивна. Сесть к нему на ноги? Да он сам чуть было да предложил ей это. Он только и мечтал об этом.
Она покраснела и самым деловым тоном сказала:
— Попробуйте повернуться и сесть на краешек кровати.
Он послушно повернулся. Не следует дразнить женщину с таким смертоносным оружием, как острая бритва, в руке.
Но он не мог удержаться. Его голые волосатые ноги свешивались с кровати. Ночная рубаха викария была не очень длинной — едва доходила ему до колен.
Интересно, много ли времени пройдет, прежде чем она поймет, как ей придется расположиться, чтобы приступить к работе?
Сохраняя по возможности равнодушное выражение лица, он медленно широко раздвинул колени и стал ждать.
Помедлив всего лишь мгновение, она высоко подняла голову и встала между ними, стараясь не встречаться с ним взглядом. Он был рад этому. Если бы она заглянула в его сердце, ему бы не поздоровилось.
Он был очень доволен, что захотел побриться.
Она спокойно, по-деловому наклонила набок его голову, нанесла пену на шею и подбородок, обмакнула бритву в горячую воду и прикоснулась ею к горлу.
Чувствуя, как смертоносное оружие скользит по коже, он старался не дышать и не делать глотательных движений.
Но пока дело обошлось без порезов. Он вздохнул с облегчением.
Она сполоснула бритву в горячей воде и так же аккуратно проделала еще одну дорожку. Он постепенно расслабился.
Однако это напряжение сменилось напряжением другого рода.
Она брила его, полностью сосредоточив на этом все внимание: на лбу между тонкими бровями пролегла морщинка, высунувшийся изо рта кончик языка прижался к верхней губе.
Она была так поглощена работой, что он получил возможность наблюдать за ней с близкого расстояния сколько душе угодно.
У нее была кремовая, как у многих рыжеволосых, кожа — нежная, как лепесток розы. На переносице чуть вздернутого носика рассыпались крошечные золотистые веснушки. Большинство женщин считали веснушки недостатком, но эти были похожи на бисквитные крошки, брошенные на взбитые сливки, и выглядели так аппетитно, что слюнки текли.
Ее бедра, предплечья, а иногда и грудь слегка задевали его, когда она двигалась. Видя, как досадливо сжимаются ее губы всякий раз, когда это происходило, он понимал, что она делает это непредумышленно.
Она повернула его голову, чтобы выбрить другую сторону, и его взору открылись ее маленькие аккуратные уши, к которым прикасались выбившиеся из пучка рыжевато-каштановые волосы. Ему безумно хотелось поцеловать нежное местечко за ухом, укусить аккуратную мочку, пробежаться языком по сложному лабиринту ушной раковины и заставить ее задрожать и вскрикнуть от удовольствия.
Забывшись, он сжал ноги вокруг ее бедер, она подскочила и порезала его.
— Что это вы делаете? — возмущенно вскрикнула она. — Я порезала вам щеку!
Она смочила тряпочку в чистой воде и приложила к щеке. На тряпочке был след крови.
— Это пустяки! — сказал он. — Извините, я вас напугал.
— И вы меня извините, — сказала она. Обмакнув бритву в воду, она возобновила бритье. — Ваш слуга, несомненно, делает это быстрее и более умело, чем я. К тому же вся эта операция, наверное, вас утомила.
Он ничего не сказал. Усталость не была проблемой. Проблемой было искушение: эта привлекательная женщина была так близко, что можно было прикоснуться к ней, уловить ее запах, почти почувствовать ее на вкус. Какой нормальный мужчина выдержит все это и не схватит ее в объятия, не уложит в постель, не высвободит ее из этой ветхой одежды и не займется с ней любовью?
Почему, черт возьми, она не замужем? Или — еще того лучше — не вдова? Замужняя женщина или вдова знала бы направление его мыслей и поняла бы, какое удовольствие ее ожидает.
Но Мэдди была невинной.
Однако он был твердо уверен, что не принадлежит к числу тех мужчин, которые соблазняют невинных.
К сожалению.
Она закончила бритье и подала ему влажное полотенце, чтобы вытереть с лица остатки пены, а сама унесла поднос. Он тщательно вытер лицо, горло и шею и торопливо, пока она находилась к нему спиной, обтер грудь и под мышками.
Он смочил одеколоном щеки и ощутил приятное пощипывание.
— Спасибо, я чувствую себя новым человеком.
Она улыбнулась.
— Не уверена, что вид у вас стал менее пиратским, — сказала она, окидывая взглядом его лицо, — но по крайней мере никто не назовет вас головорезом.
Он встретился с ней взглядом.
— Так, значит, я похож на пирата? — тихо сказал он.
Она нервно сглотнула, но взгляда не отвела. Глаза у нее были коньячного цвета. И такие же пьянящие. Она облизнула губы, и у него пересохло во рту. Он почувствовал, как гулко забилось его сердце.
Он наклонился к ней с намерением привлечь к себе и зацеловать до потери сознания.
— Мэдди, — раздался с порога жалобный голос, — еще не время обедать? Я умираю с голоду!
Мэдди поморгала и с явным усилием оторвала от него взгляд.
— Еще десять минут, Джон. Скажи остальным. И напомни, чтобы вымыли руки и лица.
Он лежал в постели, прислушиваясь к позвякиванию посуды и тихим указаниям, которые давала Мэдди девочкам, накрывавшим на стол.