Коля вздохнул и подумал: хоть руки помыть. Но сколько он ни плескал на них холодной воды, они оставались красноватыми от глины.
— Липкая здесь она, глина-то эта, — беззаботно сказал Ваня. Он снял сапоги, сел на камень и болтал в воде ногами.
— Разорвал одежду, испачкался, руки-ноги исцарапал, — говорил Ваня, — все, брат, это не беда. Зато ты не по указке, а что хочешь, то и делаешь.
И, помолчав, он вдруг сказал, улыбаясь:
— Сюда бы на крыльях слетать, ловко было бы.
— Жаль, что мы не скворцы, — весело сказал Коля.
— Еще мы полетаем, — странно уверенным голосом сказал Ваня.
— Ну да, как же, — недоверчиво возразил Коля.
— Я нынче каждую ночь летаю, — рассказывал Ваня, — почти каждую ночь. Как лягу, так и полечу. А днем еще не могу. Страшно, что ли? Не пойму.
Он задумался.
— У нас крыльев нет, — сказал Коля.
— Что крылья! Не в крыльях тут дело, — задумчиво ответил Ваня, пристально глядя в струящуюся у его ног воду.
— А в чем же? — спросил Коля.
Ваня посмотрел на Колю долгим, злым и прозрачным взором, сказал тихо:
— Еще ты этого не поймешь.
Захохотал звонко, по-русалочьи, и принялся гримасничать и кривляться.
— Что ты так гримасничаешь? — робко спросил Коля.
— А что? Нешто худо? — беспечно возразил Ваня, продолжая гримасничать.
— Даже страшно, — с кисленькой улыбкой сказал Коля. Ваня перестал гримасничать, сел смирно и задумчиво посмотрел на лес, на воду, на небо.
— Ничего нет страшного, — сказал он тихо. — Прежде в чертей верили, в леших. А теперь, ау, брат, ничего такого нет. Ничего нет страшного, — тихо повторил он и еще сказал еле слышным шепотом: — Кроме человека. Человек человеку волк, — прошептал он часто слышанное им от отца изречение.
Ваня, посмеиваясь, вытащил из кармана начатую пачку папирос.
— Давай покурим, — сказал он.
— Ай, нет, как можно, — с ужасом сказал Коля. Ваня вздохнул и сказал:
— Уж слишком все мы, дети, привыкли слушаться, — от отцов переняли. Взрослые страх какие послушные, — что им начальник велит, то и делают. Вот бабье — те самовольнее.
И, помолчав, он сказал насмешливым и убеждающим голосом:
— Эх ты, от табаку отказываешься! Цветочки, травку, листики любишь? — спросил Ваня.
— Люблю, — нерешительно сказал Коля.
— Табак-то, — ведь он тоже трава.
Ваня посмотрел на Колю прозрачными, русалочьими глазами и, посмеиваясь, опять протянул ему папиросу.
— Возьми, — сказал он.
Очарованный прозрачным блеском Ваниных светлых глаз, Коля нерешительно потянулся за папиросой.
— То-то, — поощрительно сказал Ваня. — Ты только попробуй, потом сам увидишь, как хорошо.
Он раскурил и свою, и Колину папироску: спички нашлись в одном из его глубоких карманов, среди всякой мелочи и дряни. Мальчики принялись курить, — Ваня, как привычный курильщик, Коля — с озабоченным лицом. И он сейчас же, от первой затяжки, поперхнулся. Огненная туча рассыпалась в горле и груди, и в дыму огненные искры закружились в глазах. Он выронил папироску.
— Ну, что же ты? — спросил Ваня.
— Горько, — шепотом, растерянно сказал Коля, — не могу.
— Эх ты, неженка, — презрительно сказал Ваня. — Ты хоть одну папиросочку выкури. Кури понемножку, не затягивайся глубоко, — потом привыкнешь.
Коля мимовольно, как неживой, всунул папироску в рот. Он сидел на земле, прислонясь к дереву спиною, бледный, со слезами на глазах, курил и покачивался. Едва докурил. Голова разболелась, тошно стало. Он Лег на землю, — и деревья медленно и плавно поплыли над ним в круговом, томительном движении…
Ваня говорил что-то. Его слова едва доходили до затемненного Колина сознания.
— Когда бываешь один, — сказал Ваня, — можно сделать так, что станет ужасно приятно.
— Как же? — спросил Коля вялым голосом.
— Начнешь мечтать… Ну, да ты этого не поймешь… После расскажу… Вот сюда ты ко мне и ходи. Право, давай здесь собираться, — просил Ваня.
Коля хотел отказаться, но не мог.
— Ладно, — сказал он вяло.
Дома Коля озабоченно показал маме свои разорванные штанишки. Мама засмеялась, глядя на его опечаленное лицо: она была сегодня хорошо настроена, — ей дали ту именно роль на любительском спектакле, которую она мечтала сыграть.
— А ты вперед осторожнее, — сказала она Коле. — Вот тебе и обновка.
Коля улыбнулся виноватою улыбкою, — и мама сразу догадалась, что на его совести есть еще что-то. Мама взяла его за подбородок, подняла его голову.
— Да что ты бледный? — спросила она.
Коля вспыхнул и опустил голову, с усилием освободясь от маминой руки.
— Это еще что такое? — строго сказала мама и нагнулась к нему. От Коли пахло табаком.