- Как дела, Дуг? - спросила она, услышав в трубке его голос. Ну что ж, по крайней мере, он был жив и здоров и вышел на работу как обычно.
- Если ты хочешь узнать, не передумал ли я, то - нет, - ответил Дуг. Глэдис вздохнула.
- И как нам теперь быть?
- А я почем знаю? - без тени сочувствия отозвался он.
- Тебе не кажется, что ты поступил непорядочно по отношению к детям? Непорядочно и жестоко. Они так ждали этого Рождества... Может, мы все-таки могли бы на время забыть о нашем.., о наших разногласиях и встретить праздники вместе? Наши дела - это наши дела, но дети не должны страдать.
- Хорошо, я подумаю, - проворчал Дуг. - А теперь извини - у меня дела.
Впрочем, перед тем как повесить трубку, Дуг сообщил Глэдис название гостиницы, в которой остановился. Гостиница была не из лучших - Дуг вполне мог позволить себе что-нибудь посолиднее, и Глэдис стало ясно, что он пытается заставить ее почувствовать себя виноватой. Это еще больше разозлило ее, и она не вспоминала о Дуге до среды, когда он позвонил и сказал, что на праздники вернется домой.
"Только на Рождество и только ради детей", - заявил Дуг, и Глэдис поняла, что возвращение блудного отца вряд ли будет мирным.
В последние оставшиеся до Рождества дни она разговаривала с Полом каждый день.
Чаще он звонил ей, но несколько раз, когда ей особенно нужна была моральная поддержка, Глэдис звонила ему сама. Но в пятницу вечером, ровно через неделю после своего ухода, вернулся "из командировки" Дуг, и это все усложнило. Пол больше не мог звонить Глэдис, и ей приходилось под разными предлогами выходить из дома и разыскивать платный таксофон, чтобы поговорить с ним хотя бы несколько минут.
В понедельник был канун Рождества, и Глэдис позвонила Полу из будки возле бакалейной лавки, куда она в срочном порядке отправилась за изюмом и кардамоном.
- Нам обоим нелегко, не так ли? - грустно сказал Пол, услышав в трубке ее голос. В последние дни на душе у него было невыносимо тяжело. Даже Венеция с ее каналами перестала его радовать. Целыми днями Пол сидел на палубе и перебирал в памяти дорогие его сердцу дни и часы, которые он провел с Сединой. - Я все никак не могу поверить, что ее нет, - добавил Пол. - Странно, правда?
- Странно, - эхом отозвалась Глэдис. Она никак не могла взять в толк, почему люди так часто поступают наперекор здравому смыслу, своими руками превращая собственную жизнь в кошмар. К Полу это не относилось - он был нисколько не виноват в том, что Седина погибла, но вот все ли она сама сделала, чтобы спасти семью?
- Какие у тебя планы на.., выходные? - спросила она. Назвать предстоящую рождественскую неделю праздниками у нее просто не повернулся язык. Ей ужасно хотелось сделать что-нибудь для Пола. Накануне вечером Глэдис написала Полу небольшое веселое стихотворение. Утром она отправила его по факсу, и Пол сказал, что оно ему очень понравилось, но Глэдис понимала, что никакие стихи здесь не помогут.
- Ты не хочешь сходить в церковь? Венеция была для этого самым подходящим местом. Величавое убранство и тишина итальянских соборов должны были хоть немного успокоить его взвинченные нервы. Впрочем, Глэдис приходилось слышать и такое мнение, будто католические соборы подавляют человека, заставляя его чувствовать себя ничтожнейшей из земных тварей.
- Я бы сходил, но есть одна проблема... - невесело ответил Пол. - Я не верю в бога, а бог не верит в меня, так что обращаться к нему, наверное, нет никакого смысла.
- Я же не предлагаю тебе молиться, - возразила Глэдис. - Считай это.., экскурсией, которая тебя развлечет.
- Скорее разозлит, - упорствовал Пол. Он явно считал, что, если бы бог существовал, он бы ни за что не допустил гибели Селины. Поняв это, Глэдис надолго замолчала. Она не знала, что еще сказать, а спорить с ним о религии ей не хотелось. К счастью, Пол первым нарушил молчание:
- А ты сама собираешься в церковь?
- Вообще-то да, - призналась Глэдис. - Мы давно обещали детям сводить их на вечернее богослужение, но Сэм был слишком мал.
Она надеялась, что упоминание о Сэме заставит Пола подумать о другом, но он, похоже, даже не услышал ее.
- Знаешь, - сказал Пол неожиданно, - мне ее очень не хватает. И я просто не в силах это выносить. Иногда мне хочется закричать. Или вырвать себе сердце, чтобы оно не болело так сильно.
- Если ты не можешь не вспоминать Селину, - сказала Глэдис, пуская в ход самое действенное свое оружие, - то подумай о том, что бы она сказала, если бы видела тебя сейчас! "Возьми себя в руки, Пол! Нельзя горевать вечно!" - вот что она сказала бы.
Седина так любила жизнь! И ты должен жить, Пол, жить ради ее памяти!
Рано или поздно Пол придет в себя - все-таки он был сильным человеком, но сейчас ему было очень плохо, а она чувствовала себя совершенно беспомощной. Если бы он был рядом, она могла бы просто подойти к нему, положить руку на плечо или погладить по волосам, но Пол был в Венеции. С тем же успехом он мог находиться и на обратной стороне Луны.
- У Седины всегда было гораздо больше мужества, чем у меня, - сказал Пол.
- Ничего подобного, - с горячностью перебила Глэдис. - У тебя тоже достаточно мужества и стойкости. И я не сомневаюсь, что ты сумеешь выдержать все это. Надо только почаще напоминать себе, что все когда-нибудь кончается и в конце тоннеля непременно будет свет!
- А ты? Какой свет ждет тебя в конце твоего тоннеля? - глухо спросил Пол, и Глэдис почувствовала, как по телу пробежала дрожь, хотя в бакалейном магазинчике, откуда она звонила, было довольно тепло.
- Пока не знаю, - честно призналась Глэдис. - Ведь я еще только в самом начале пути. Но я верю, путь этот мой, иначе не стоило все это затевать.
- Да, - произнес Пол печально. - Ты начала раньше и движешься быстрее, чем я. Впрочем, у нас с тобой несколько разные ситуации...
И снова он погрузился в мысли о Седине, не сказав тех слов, которых Глэдис от него ждала. Он не попросил ее быть с ним, не предложил приехать, чтобы поддержать ее... Пол не мог думать ни о ком другом, кроме своей погибшей жены, но Глэдис от этого было не легче.
Пол словно подслушал ее мысли.
- Знаешь, Глэдис, - внезапно заявил он, - я мог бы сказать, что хочу быть с тобой. Но.., мне это просто не по силам. Я никогда не стану светом в конце твоего тоннеля. Я не верю даже в самого себя, где уж мне быть опорой и защитой для кого-то!..
"В особенности для женщины, которая на четырнадцать лет моложе и у которой еще многое впереди", - хотелось добавить ему, но он промолчал. Как бы сильно его ни влекло к ней и как бы сильно они ни нуждались друг в друге, Пол считал, что в итоге он ничего не сможет дать Глэдис. Он может только брать, а значит, их отношения, какую бы форму они ни приняли, изначально обречены.
Это пришло ему в голову только сегодня утром, когда, стоя на мостике "Морской звезды", он смотрел, как просыпается площадь перед собором Святого Марка.
- У меня ничего не осталось, Глэдис, - добавил Пол негромко. - Я все отдал Седине.
- Я понимаю, - сказала Глэдис. - Честное слово - понимаю, Пол. Не беспокойся - я ничего от тебя не требую и не жду. Мы можем, как прежде, оставаться добрыми друзьями и помогать друг другу в трудную минуту, пока.., пока мы оба не придем в себя.
Ну что ж, Пол высказался вполне определенно. Для Глэдис это было жестоким и внезапным возвращением из мира грез и фантазий к реальности, однако боль, которую она при этом испытала, сразу отрезвила ее. Да, от Пола она таких слов не ожидала, но он, по крайней мере, поступил честно. И Глэдис была благодарна ему за это.
Потом она посмотрела на часы. Пора было возвращаться домой. Разговор у них получился в этот раз совсем не веселый. Сдерживая слезы, Глэдис торопливо попрощалась с Полом и пожелала ему счастливого Рождества.
- И тебе.., того же, - печально ответил он. - Надеюсь, будущий год будет для нас более счастливым. Мне кажется, мы этого заслуживаем...
И тут - вопреки всему, что они оба только что друг другу пообещали, Глэдис захотелось сказать Полу, что она любит его, любит давно, любит всем сердцем, но она сдержалась. С ее стороны это было бы безумием. Именно любви им обоим отчаянно недоставало, именно в любви они оба бесконечно нуждались, но принять этот дар они могли от кого угодно, только не друг от друга. Так сложились их отношения, и заветные слова, готовые сорваться с языка Глэдис, так и остались несказанными.
Домой Глэдис вернулась с тяжелым сердцем. Наконец-то она услышала ответ на вопрос, который задавала себе уже несколько месяцев, однако никакого облегчения она не испытывала. Правда, теперь Глэдис больше не обманывала себя, мечтая о том, что может случиться однажды, и не строила никаких иллюзий насчет того, что значат для Пола их отношения.
А они оказались именно тем, в чем все это время старательно убеждала себя Глэдис - дружбой, и не более того. Он сам сказал ей об этом. Теперь Глэдис не могла даже надеяться, что Пол окажется той спасительной соломинкой, за которую она могла бы ухватиться после того, как корабль ее брака, не выдержав житейских бурь, дал течь и стремительно шел ко дну. И, положа руку на сердце, Глэдис не могла осуждать Пола за то, что он не захотел исполнять эту роль.
Вечером они с Дугом и детьми посетили вечернюю рождественскую службу. Домой вернулись далеко за полночь. Глэдис поскорее отправила детей спать, чтобы положить под елку подарки. Только Сэм, отчаянно зевая, заявил матери, что ему еще нужно приготовить печенье для Санта-Клауса и морковку для его северного оленя, но Глэдис пообещала, что сделает это сама. Успокоенный, Сэм отправился в свою комнату.
Наутро дети проснулись едва ли не раньше обычного и первыми спустились в гостиную, где стояла елка. Когда свертки с подарками были открыты, дом огласился криками восторга, которые доставили Глэдис огромное удовольствие. Она выбирала подарки очень тщательно и теперь была вознаграждена. Даже Дуг был доволен. Глэдис купила ему отличный кожаный кейс с позолоченными замками и новый блейзер. Дуг подарил ей тонкий золотой браслет с брелоком в виде полумесяца. Иными словами, со стороны все выглядело мирно и очень посемейному, но Глэдис по-прежнему ощущала исходящую от Дуга холодную враждебность. Каждую минуту это могло вылиться в обидное замечание, в нотацию или новую ссору.
Рождественское перемирие оказалось недолгим. Глэдис очень боялась, что теперь, когда Рождество было позади, Дуг снова захочет уехать в гостиницу. Когда она осторожно заговорила об этом, Дуг сказал, что до Нового года хотел бы пожить дома. На работе ему дали несколько отгулов, что вместе с официальными выходными составляло чуть больше недели. Глэдис решила, что за это время Дуг успеет оценить то, от чего он отказывался. Но на деле все оказалось по-другому. Они ссорились чуть ли не каждый день, и Глэдис уже начинала жалеть о том, что пригласила Дуга вернуться на праздники домой.
Кризис, которого ожидала Глэдис, разразился сразу после Нового года. Она как раз готовила обед, когда в кухню неожиданно вошел Дуг. Лицо его было бледно, глаза метали молнии, а в руке он держал какой-то белый конверт. Остановившись перед столом, на котором Глэдис складывала полотенца, Дуг помахал конвертом у нее перед носом.
- Что это такое? - с пафосом спросил он. - Может быть, ты мне объяснишь?
Он бросил конверт на стол, и Глэдис с опаской взяла его.