- Я знаю, это очень, трудный шаг, и это не та партия, которую кто-нибудь хотел бы для тебя, но горькая правда состоит в том, мой мальчик, что дела твои дрянь! Скажу со всей прямотой, что твое имя обязывает тебя ухватиться за любой достойный шанс выкарабкаться.
- Достойный?! - не выдержал Адам. - Продать себя дочери богатого простолюдина? Да нет! Не себя - свой титул!
- Ха! Не нужно разводить тут челтенхемских трагедий! Поверь, это честная сделка, из тех, которые заклю. - чаются чаще, чем ты думаешь. Да, да, у тебя возникло чувство к Джулии, которое ты считаешь вечной страстью! Господи, если бы мы все женились на своих первых возлюбленных, какое море неудачных браков образовалось бы! Выброси мою дочь из головы'! Ты можешь поверить, когда я говорю, чтр она годится в жены разве что отставному офицеру, не более...
- В этом нет необходимости, сэр! - вставил Адам. - Даже если я не сумел бы выбросить ее из головы, вы можете быть совершенно уверены, что у меня вообще нет мысли о женитьбе на ней или на ком-то другом!
- Да послушай, Адам! - попросил Оверсли. - Если ты думаешь, что мисс Шоли вроде своего отца, то это далеко не так! Она не красавица, но всегда казалась мне милой, благонравной девушкой. Поэтому не вижу причины, по которой она не сможет стать тебе хорошей женой. Она немного застенчива, это верно, но вполне разумна и никогда не даст тебе повода краснеть" за ее манеры. Что касается Шоли, не думаю, что и он может поставить тебя в неловкое положение. Он не навязчив. Да, я знаю, что у него есть пунктик относительно дочери, но сам он не мечтает быть допущенным в высшее общество. Можешь в это не поверить, но до сегодняшнего дня он никогда не переступал порога моего дома. Я.весьма ему обязан и действительно считаю, что мог бы по-настоящему в этом помочь ему, но об этом и речи не идет! Все, что он хотел от меня, так это посодействовать Дженни в знакомстве с теми, кого он называет важными персонами! Отказался даже от единственного приглашения, которое я ему послал, отобедать на Маунт-стрит, сказав, что с удовольствием пообедал бы со мной в Сити, но ко мне домой не пойдет. В нем много такого, что мне нравится, и нет в Сити человека, который заслуживал бы большего доверия!
- Уверен, что он весьма почтенный человек, - согласился Адам, - но у меня нет никакого желания жениться на его дочери.
- Спустись с небес, Адам! - сурово призвал Оверсли. - Говорят - и я в это верю! - что он один из богатейших людей в стране и что эта девчонка унаследует все его состояние! Он известен тем, что проворачивает дьявольски трудные сделки, но он не скряга, и, кажется, чем больше тратит на Дженни, тем становится счастливее. Женись на ней - и ты будешь кататься как сыр в масле всю оставшуюся жизнь! Ты не только сможешь сохранить.Фонтли, ты сможешь снова сделать его таким, каким они было при твоем дедушке. - Он положил руку на плечо Адама, стиснув его. - Послушай меня, ты, молодой дурень! У тебя нет никакого права отказываться от единственного предлагаемого тебе шанса восстанем вить то, что промотал твой отец! Если бы ты смог сделать это собственными силами, я бы не склонял тебя к этому браку, но ты этого сделать не сможешь. Ты говоришь о возвращении в полк, и, насколько я знаю, мог бы дослужиться до высших чинов. Но стоит только упустить из своих рук фонтан - и ты.уже никогда его не вернешь. Обдумай это, мой мальчик, и помни, что ты - глава семьи и в твоей власти помешать ее падению, если ты решишь приложить к этому усилия! - Его хватка стала еще крепче. - Не делай из этого трагедии! - сказал Оверсли грубовато-добродушно. - Это честная сделка: не нужно чувствовать себя так, будто ты предлагаешь кому-то фальшивую монету! Девушка знает, что ты ее не любишь. А что до, остального - я всем сердцем хочу, чтобы у тебя было время прийти в себя, прежде чем все это на тебя свалится, но, поверь мне, Адам, ты придешь в себя! Вот и все, что я хотел сказать... Боже правый, взгляни, который час! Мне уже нужно идти!
Быстрое рукопожатие - и он исчез за дверью, огорчаясь от одного вида перекошенного лица Адама, но, как он позже признался своей супруге, не считая это дело безнадежным.
А на следующий день, после бессонно проведенной ночи, Адам написал мистеру Шоли, что принимает приглашение посетить его дом. Два дня спустя в наемном экипаже он отправился на Рассел-сквер "отобедать чем Бог послал".
Свидание было назначено на шесть часов. Виконт сначала решил, что следует явиться в дневном туалете, позднее его стали одолевать сомнения, и в результате он выбрал фрак, белый жилет, черные панталоны и шелковые чулки, составившие безупречный вечерний наряд. Возможно, он находил себя одетым чересчур парадно, но слишком будничная одежда, как он подозревал, могла быть воспринята как знак неуважения.
Потребовалось немало времени, чтобы добраться до Рассел-сквер, улицы сравнительно новой, появившейся на месте Бедфорд-Хаус четырнадцать лет назад, когда там снесли герцогский особняк. У Адама сохранились смутные воспоминания о том", как его ребенком привозили в Бедфорд-Хаус, но, пока кляча медленно тащилась по булыжникам, ему, в его подавленном настроении, казалось, что его увозят к черту на рога. Однако когда он, наконец, прибыл на место, то был приятно удивлен размерами и стилем новых застроек на площади. Она занимала довольно обширное пространство и была почти сплошь окружена кирпичными домами, достаточно внушительными, чтобы агенты по продаже недвижимости могли рекламировать их как "особняки, о которых мечтают". В центре находился огражденный сквер с несколькими живописно растущими деревьями, кустарником и огромной статуей человека, опершегося на плуг.
Заплатив извозчику, Адам по низким ступенькам поднялся к парадной двери дома мистера Шоли. Она распахнулась настежь, едва он успел поднести руку к массивному бронзовому молоточку, и его с поклонами пригласили в дом те, кто на первый взгляд показались ему взводом лакеев. На самом деле их было четверо, помимо дворецкого, куда более величавого, чем, его собственный, в Фонтли, проводившего его вверх по устланной малиновым ковром лестнице в гостиную на первом этаже и звучно объявившего о его прибытии.
Еще не истекло светлое время суток, но, хотя шторы на окнах не были задернуты, свечи горели и в великолепной хрустальной люстре, висевшей под потолком, и во всех настенных канделябрах. Мириады светящихся точек на какой-то момент ослепили Адама. У него возникло ощущение сумбурного сверкания, перемежавшегося с желтым атласом, позолоченными зеркалами, стульями и рамами картин, прежде чем его вниманием завладел хозяин, который устремился ему навстречу, выставив вперед руку, с многоречивым приветствием на устах.
- Заходите, милорд, заходите! - проговорил он радушно. - Я сердечно рад, что имею честь принимать вас, да к тому же точно в назначенное время, на что я и не надеялся после того нагоняя, который получил от своих дам здесь за то, что пригласил вас на обед к такому раннему часу! Да, да, я знаю, это не по-светски - обедать раньше восьми, но, надеюсь, вы нас простите. Дело в том, что, когда обед задерживают, я просто изнемогаю от голода. Однако не знаю, когда еще был так потрясен! Подумать только, ваша светлость приехал в наемном экипаже! Да если бы вы только сообщили мне, что не привезли в город своей карету, я бы послал за вами свою собственную! Ну уж обратно к "Фентону" вы не поедете на извозчике - это я вам обещаю! Эй, Баттербанк! Отправь кого-нибудь на конюшню сказать, что позднее нам понадобится экипаж!
- Глубокоуважаемый сэр, вы очень любезны, но, уверяю вас, в этом нет необходимости! - сказал Адам. - Прошу вас, не гоняйте из-за меня кучера!
Его возражение было отвергнуто, мистер Шоли заметил, что все его слуги, похоже, прижились у яслей и кормушек, а было бы лучше, чтобы они занялись каким-нибудь делом.
До этого момента внушительная фигура Шоли заслоняла от взора Адама двух других обитателей комнаты, но теперь он, вспомнил о своих обязанностях хозяина и повернулся, чтобы сделать необходимые представления. Сделал он это в своей манере, сказав:
- Итак, это наша миссис Кворли-Бикс, милорд, а это - моя дочь!
.Женщина с угловатыми манерами вышла вперед, протянув руку и произнеся голосом, выражающим непомерный восторг:
- Лорд Линтон! Как поживаете? Кажется, я прежде не имела удовольствия вас видеть, но наверняка узнала бы благодаря сходству с вашей любезной матушкой!
Адам пожал ей руку, отвечая с какой-то машинальной учтивостью. Он с радостью осознал, что интуиция не подвела его, когда побудила явиться во фраке. На миссис Кворли-Бикс было платье из лиловой тафты, с низким вырезом, со шлейфом и отделанное многочисленными лентами. Ее голову увенчивал тюрбан, на руках были лайковые перчатки, а помимо ридикюля, она держала веер.
Молодая дама, которая густо залилась краской и сделала легкий реверанс, когда взор Адама обратился на нее, была наряжена еще богаче, потому что, хотя платье из узорчатого французского муслина вполне соответствовало ее годам, оно настолько изобиловало кружевами, что из-под них видна была лишь очень малая его часть. Нитка изумительно красивого жемчуга охватывала ее горло; жемчужные серьги, несколько длинноватые для короткой шеи, свисали из ее ушей; несколько сверкающих браслетов украшали каждое запястье; и брошь из рубинов и бриллиантов была приколота к кружевам на груди. Парчовая шаль и отделанные блестками туфли довершали ансамбль, про который лишь такой пристрастный критик, как ее отец, мог подумать, что он к лицу молодой девушке.
Мисс Шоли не унаследовала крупность своего родителя. Было известно, что злые языки недоброжелателей описывали ее как маленькую толстушку. Адам был невысоким мужчиной, но ее голова доставала ему лишь до плеча. В ней угадывалась предрасположенность к полноте: девушка уже была пухлой и, вероятно, впоследствии должна была раздобреть еще более. Она определенно не была красавицей, но в ее наружности не было ничего отталкивающего. Глаза были не большие, но ясно-серые, широко раскрытые (за исключением тех моментов веселости, когда они сужались до сверкающих щелочек) и смотрели серьезно и вдумчиво; волосы, тщательно уложенные и завитые, имели пепельный оттенок; у нее был маленький, решительный рот; нос пуговкой и цвет лица, который был бы хорош, если бы она изжила неуместную склонность густо вспыхивать каждый раз, когда смущалась, Она была так не похожа на ммсс Оверсли, как только можно себе вообразить! Не было блеска в ее глазах, не было шарма в улыбке, никакой мелодичности в ровном голосе и ни малейшего намека на воздушность ни в лице, ни в манере держать себя. В то время как Джулия, казалось, плыла по.воздуху, эта ступала твердым, энергичным шагом; в то время как Джулия могла быть очаровательно игривой, эта была неизменно прозаичной. Она умела по достоинству оценить шутку, но не всегда улавливала юмор и, похоже, обладала скорее здравым смыслом, нежели чувствительностью.
Узнавание вовсе не пронзило Адама ослепительной вспышкой, но он сумел соотнести ее с той невзрачной девицей, которую слишком часто заставал на Маунт-стрит годом раньше. Он подошел к мисс Шоли, проговорив со своей подкупающей улыбкой и непринужденной учтивостью:
- Нет нужды представлять меня мисс Шоли, сэр, поскольку мы давние знакомые. Как много времени, кажется, прошло с нашей последней встречи!
Она подала ему руку, но ответила лишь быстрой, какой-то судорожной улыбкой и совсем мимолетным взглядом. Румянец на ее щеках стал еще гуще; ее смущение вызвало у Адама искреннюю жалость, и он попытался помочь ей пережить неловкий момент, отпустив замечание по поводу размеров Рассел-сквер, безусловно самой большой улицы в Лондоне.
К счастью, поскольку девушка продолжала держать рот на замке, ему ответил мистер Шоли, который с удовольствием рассказал об истории площади, обстоятельствах, побудивших его переехать сюда из района Саут-гемптон, и о цене, которую он заплатил за дом здесь.
- Расхаживать гоголем среди важных шишек в Мэй-фере - это не по мне, хотя, признаюсь вам, мы много их перевидали, подъезжающих к дому номер 65, теперь, когда здесь поселился этот художник! Они приезжают, чтобы с них нарисовали портрет, и хороши же они, с какой стороны ни посмотри! Ну, да им это на роду написано - вот что я скажу! Вы просто не поверите, милорд, но он сдирает с вас по восемьдесят или сто гиней за маленькую картинку, за которую я не дал бы и ста шиллингов!
- О, вы слишком саркастичны, мистер Шоли! - возразила миссис Кворли-Бикс. - Вы, наверное, знаете, лорд Линтон, что мы говорим о мистере Лоуренcе <Лоуренс, сэр Томас (1796 - 1830) - живописец и рисовальщик, самый модный английский портретист конца XVIII - начала XIX в.>. Какой талант! Я просто обожаю его картины и - да будет мне позволено это сказать, уважаемый мистер Шоли, - часто лелеяла мечту о том, что вы закажете ему портрет, чтобы запечатлеть образ нашей милой мисс Шоли.
- Гм, я действительно подумывал об этом, но когда он как-то завел речь о четырехстах гинеях за портрет в полный рост, - а это то, что хотелось бы сделать, потому что если уж я заказываю какую-то вещь, то мне ее делают как положено, - ну, я и откланялся. Решил, что это чистое надувательство! Хотя кто знает - может быть, я еще и надумаю, если дела пойдут так, как я этого хочу, - добавил он многозначительно.
- Наверное, вы, лорд Линтон, были знакомы с этой частью города, еще когда стоял Бедфорд-Хаус? Нельзя не жалеть о его исчезновении! Такой великолепный! А сколько воспоминаний с ним связано! Какую боль вы, должно быть, испытали, видя, как район застраивается заново!
- О нет! - ответил Адам. - По-моему, я наведывался в Бедфорд-Хаус всего лишь раз в жизни и был настолько молод в ту пору, что сохранил лишь смутные воспоминания о том случае.
- Но вы наверняка знакомы с герцогом? Он так сильно напоминает своего брата, покойного герцога, с которым вы конечно же часто виделись. Он был одним из друзей вашего отца, не так ли? Знаете, оба - страстные агрономы. Вы видели статую пятого герцога на площади? Одна из работ Уэстмакотта <Уэстмакотт, сэр Ричард - скульптор, автор памятников адмиралу Нельсону в Ливерпуле и Бирмингеме.>, выполненная в его лучших традициях - насколько я разбираюсь в этом деле!
- Ну, статуя красивая, большая, - признал мистер Шоли, - но никак не возьму в толк, зачем графу понадобился плуг, да и агрономия, ведь это занятие для фермеров, а не для герцогов. Каждый должен заниматься своим делом - вот мой девиз.
- О, я уверяю вас, любезный сэр, агрономия сейчас стала очень популярна! - воскликнула миссис Кворли-Бикс. - По-моему, мистер Кок Норфолкский ввел ее в моду, а он, знаете ли...
- Господи, мэм, что вы такое несете! - нетерпеливо воскликнул мистер Шоли. - А вот, наконец, и звонок к обеду! Дженни, дорогая, веди нас вниз, будем надеяться, ты заказала достойный обед для его светлости, даже если черепахи нынче нипочем не достать. Впрочем, я вас предупредил, милорд, чем богаты, тем и рады! - Он добавил это на тот случай, если Адам поймет его слишком буквально и забеспокоится. - Просто, хорошо и обильно - вот мое правило, и на стол никогда не подают ничего такого, что я не стал бы предлагать гостю, если он вдруг заскочит перекусить. Я не знаю, что Дженни предложит. нам сегодня, но уверен в одном: в доме Джонатана Шоли вам'не придется сидеть на бобах!
Он мог бы не утруждать себя. К этому времени у Адама сложилось ясное представление о том, что стоит перед ним, и он ничуть не удивился шерен-те кушаний и гарниров, от которых ломился длинный обеденный стол, заставленный до самого буфета. Поскольку обед был неофициальным, подали только одну смену блюд, чему не мог не порадоваться Адам. Он был не бог весть каким едоком и за несколько последних лет привык к походной еде, которая чаще всего состояла из заячьего супа и тощего цыпленка, и воздать должное даже одной смене блюд, состоявшей из дюжины яств, было для него сущим наказанием. Мистер Шоли, взмахнув рукой, сказал:
- Прошу к столу, милорд! - и затем уже-мало участвовал в разговоре, отвлекаясь от столь серьезного дела, как поглощение пищи, лишь на время, достаточное, чтобы извиниться за отсутствие деликатесного палтуса, порекомендовать сладкое мясо или потребовать еще соуса.
Мисс Шоли спокойно объяснила. - что недавние штормы сделали невозможным промысел палтуса, и Адам, лишь бы что-нибудь ответить, дал ей юмористическое описание одной из наименее аппетитных трапез, которой его как-то потчевали в Испании.
Она улыбнулась в ответ:
- Но на одной из ваших квартир для постоя - я помню, что вы рассказывали нам об этом, - всегда была пенелла, и весьма отменного вкуса. Я правильно произнесла это слово?
- Да, абсолютно верно, и она была хороша! Что-то вроде тушеного рагу, которое никогда не снимали с огня у меня на глазах, но что туда клали, я так и не узнал - всего понемногу, как я подозреваю!
- Я не любитель тушеного рагу, - заметил мистер Шоли. - Объедки - вот что это такое, и соответственно едят их на кухне. Позвольте мне угостить вас кусочком ветчины, милорд!
Адам отказался; и миссис Кворли-Бикс, возможно из благого побуждения поддержать разговор, принялась перечислять всех отпрысков благородных семейств, служивших в те времена на Пиренейском полуострове, чьи родители были ее давними знакомыми или дальними родственниками. Она нисколько не сомневалась, что все они были хорошо известны его светлости, но, поскольку тех, кто не состоял в кавалерийских полках, следовало искать в 1-м полку гвардейской пехоты, он не смог дать удовлетворительного ответа и был благодарен хозяину за то, что тот перевел разговор на другую тему, хотя и мог бы упрекнуть его за то, в какой манере это было сделано.
- А ну их к лешему - лорда Такого, достопочтенного Сякого! - сказал мистер Шоли. - Отведайте лучше кусочек утенка, милорд!
Адам согласился на утенка и, пока хозяин вырезал несколько ломтиков с грудки, поспешил предупредить любые дальнейшие расспросы относительно его армейских знакомств, спросив мисс Шоли, читала ли она последнее стихотворение Байрона. Ее ответ удивил его, потому что, вместо того чтобы немедленно разразиться восторгами, она быстро покачала головой и сказала:
- Нет. И не собираюсь, потому, сдается мне, оно - об очередном варварском восточном персонаже и так же изобилует окровавленными мечами, как и "Гяур", который показался мне ужасным.
- Ах, перестаньте, мисс Шоли! - воскликнула миссис Кворли-Бикс, всплескивая руками с нарочитым испугом. - Божественный Байрон! Как вы можете так говорить? "Абидосская невеста"! Первые строки! "Знаешь ли ты землю, где кипарисы и мирты - символы деяний, которые совершаются в их краях..."
- Да, это очень хорошо, но следующие строки кажутся мне нелепыми. Ярость стервятника может переплавиться в грусть, хотя это кажется очень маловероятным, но почему любовь дикого голубя должна привести к помешательству и преступлению, я не могу себе представить. И к тому же, добавила она решительно, - я в это не верю!