Той ночью неожиданно похолодало, хотя разница в температуре между днем и ночью в Антарапуре обычно несущественна. В приоткрытое высокое окно потянуло сырым холодом, от которого Дан успел отвыкнуть.
Дан проснулся от непривычного и неприятного ощущения, пересел в коляску и осторожно выехал на террасу.
Снаружи шел мелкий дождь, тихо шелестел в листве декоративных деревьев, которые выглядели в свете фонарей пожухлыми и скукоженными. За пеленой моросящего дождя обычно сверкающий город представлялся сплошным смазанным сиянием.
Дан посидел под мраморным навесом некоторое время, зябко поеживаясь, не в силах избавиться от какого-то гнетущего предчувствия. Он уже собирался возвращаться в комнату, когда произошло кое-что странное. Террасу медленно затопил белый непроницаемый туман. Дан таращился на него, а в голове царила полная тишина.
Разве в солнечном Антарапуре бывают туманы?
Вскоре клубы тумана поднялись выше самых высоких крыш, и Антарапур исчез. Дан запрокинул лицо, ощущая сырость, и увидел слабое свечение сверху. Желтые, зеленые, синие оттенки…
Что это? Северное сияние?
Дан наблюдал северное сияние миллион раз и не мог ошибиться. Сквозь пелену тумана просвечивало самое натуральное северное сияние.
Потрясенный, он крутанул обод колес и поехал вперед, к парапету, обрамлявшему террасу. На Дана сыпал мелкий холодной дождик. И при этом стоял плотный туман. Когда Дан подъехал к парапету между двумя деревьями, туман вдруг поредел, и перед Даном предстали не изящные здания с черепичными крышами и барельефами, не пышные сады и водопады, а прямоугольные дома на сваях, выкрашенные в разные дикие расцветки. Между ними, по грязной болотистой земле, ползли уродливые вездеходы и брели люди в дождевиках.
Дан в шоке озирался. Он находился уже не на террасе, а посреди сумрачного проспекта в Камень-граде, и из тумана к нему выходили беззвучные темные фигуры. Это были люди — в зеленоватых побегах, с затвердевшей, как древесная кора, кожей, выпадающими волосами и белыми глазами.
Прямо напротив него остановился сухой старик.
Григор.
Несколько тяжких мгновений дед смотрел на пораженного Дана белыми, как вареные яйца, глазами. Потом негромко, шелестящим, как дождь, голосом проговорил:
— Данис… ты ведь познал боль? Каково это было?
— Ужасно, — выдавил Дан.
Старик оглянулся на молчаливую толпу, похожую на его призрачное воинство, усмехнулся — не то грустно, не то зловеще.
— Вот и мы терпим боль, хоть по нам это и не заметно. Терпим вот уж много дней и ночей… Где тебя носит, Данис?
— Я не могу вернуться! Я не знаю дороги! Никто не знает!
Собственные оправдания показались Дану глупыми и надуманными.
— Никто не знает в городе городов Антарапуре? — уточнил Григор. И внезапно рявкнул так оглушительно, что у Дана заложило на миг в ушах. — НИКТО?!!
Дана почему-то совершенно не поразил тот факт, что Григор в курсе насчет Антарапура. Все на Бесконечных Землях знают Антарапур.
— Они тебе врут! — орал Григор, пуча белые глаза. Толпа позади него заволновалась. — А ты веришь! Ты просто попал к бездушным тварям… Они заполучили тебя, чтобы… Зачем ты им нужен? Подумай!
— Я не знаю… У меня ничего особенного нет…
— А может, есть? Напряги мозг!
Дан попытался напрячь, но виски пронзила резкая боль. Он зажмурился и закричал. Григор перебил его, голос старика наполнился вселенской мощью:
— Внук, приди скорей, прошу! Я хочу обратно, в старый мир… Я хочу на рыбалку на соленые озера… После прилива там много рыбы… Я бы приготовил ее для нас… Ты помнишь, как мы жили вдвоем?
Из-за боли Дана выдернуло из сна, понесло сквозь туманные миры навстречу реальности. Сон истончался и ускользал, как последние лучи заходящего солнца.
— Помню, деда… — прошептал Дан, лежа в постели, наяву.
Помогая себе руками, он повернулся на спину и сел. Огляделся. В комнате было темно, сквозь окна сочился свет города — обычный свет, а не северное сияние. Снаружи, как и во сне, моросил дождик, и было прохладно. Но не так холодно, как представлялось ему во сне. От неосторожного движения легкое одеяло упало на пол.
Дан никак не мог прийти в себя, осознать себя полностью проснувшимся. Впечатления от сна не выветривались из памяти. Он коснулся щеки и ощутил влагу, будто прогулялся-таки под дождем.
Но это был не дождь, а слезы.
…Весь день у него было скверное настроение. Как назло, накануне Керрту объявила, что это ее последний визит, как доктора, лечение завершено и она сделала все, что могла. Утро Дан провел в непривычном одиночестве, никто не веселил его, не рассказывал местные байки. Базиль что-то твердил об оптимизме, но Дан его давно не слушал. Он ничего не съел из того, что ему принесли молчаливые Служители, только выпил душистый травяной чай.
Ему было так плохо, как никогда прежде. Ничего физически не болело — но лучше бы болело: он бы отвлекся на эту боль и забыл о боли душевной. Даже на Заброшенной Земле ему не было так скверно.
Там он постоянно выживал, боролся, его поддерживала ярость и неистовое нежелание умирать. А здесь, в этих стенах, ни с кем сражаться не приходилось, все было тихо-мирно, и это сонное спокойствие вытянуло из него всю силу.
Все навалилось одновременно. В последнее время Киран и Ирис справлялись со своим наказанием быстро, наловчившись орудовать шваброй, и уходили, едва перемолвившись с Даном парой слов. Дан подозревал, что они жалеют о своей откровенности в первые дни.
Действительно, здесь сущий серпентарий: все друг друга втихую ненавидят и подозревают во всех грехах. И Киран с Ирис об этом прекрасно знают. Поэтому-то и прикусили языки.
Между тем время незаметно утекало, а Дан ни на шаг не приблизился к решению основной проблемы — спасению Камень-града. Он даже не выяснил, возможно ли в принципе это спасение. Живы ли дед и остальные?
Эх, если бы Дан точно выяснил, что они мертвы!..
Но нет, это до сих пор ему неведомо.
А незнание хуже всего.
Дан бы лучше еще раз прогулялся в Заброшенный мир, чем терпеть эти угрызения совести, которые больнее тысяч заблокированных чакр…
Надо что-то делать. И делать это надо немедленно.
…Этим же утром Дан впервые самостоятельно покинул комнату на коляске. Прежде он этого не делал, хотя никто ему и не запрещал. Дверь не запиралась, про три серебристые линии ему никто ничего не “официально” не объяснял. Просто Дан всегда был воспитанным человеком и в гостях не лез, куда не просили.
По тройной линии он проехал всю галерею, не встретив ни одной живой души. Оказался в другом здании, таком же пустынном, и на минутку остановился, прислушиваясь. Стояла тишина. Коридор, как и всюду в Академии, одной стороной открывался в сад, — то есть, по сути, был не совсем коридором, а очень длинным балконом. В дальнем конце от коридора-балкона вбок отходил еще один проход, без тройной линии. Стало быть, в этот проход Эмиссарам младшего звена ходить запрещено.
Насупившись, Дан решительно крутанул колеса и поехал именно туда. Он думал так: Шен Дамон должен жить где-то на территории Академии, как и остальные Эмиссары; живет он, скорее всего, там, куда молодым ход заказан, то есть где нет тройной линии. Дан будет ездить везде, где нет линий, пока не наткнется на Шен Дамона. Таков нехитрый план.
Есть немалая вероятность того, что его вернут на место насильно, но Дан не собирался просто так сдаваться. Если за него возьмутся Служители, они сильно пожалеют об этом. Если его перехватят маги, то Дан поднимет такой шум, что слышно будет во всем Антарапуре, и Шен Дамон, игнорировавший столько времени гостя, никуда не денется, явится.
В любом случае Дан не вернется в свою комнату, пока не отыщет Шен Дамона и не заставит его отнестись к проблеме Камень-града серьезно.
Если же Шен Дамон продолжит демонстрировать сучью натуру, Дан попросит вернуть его на Заброшенные Земли. Возможно, там он сам найдет мандалу, ведущую в Камень-град. Дан понятия не имел, как работает система мандал, но полагался на собственное магическое чутье.
Академия между тем выглядела так, будто все обитатели ее покинули насовсем. В саду вскрикивал павлин, ему вторила какая-то визгливая пичуга. Шумел фонтанчик. И все — больше никаких звуков.
Дан добрался до еще одного атриума, опоясанного балконами. Внизу виднелся бассейн с декоративными рыбками, лотосами и фонтаном. По краям росли деревья с широкими резными листьями. Пожилой Служитель в черной рубахе и саронге монотонно сметал метлой опавшие листья в сторонку, где лежал мешок.
“Кругом, куда ни плюнь, маги, а мусор метут метлами”, — подумал Дан.
Сейчас его раздражало абсолютно все. А еще была проблема лестниц. Допустим, он объедет третий этаж во всех зданиях, а потом? Наверное, придется немного поползать, как в старые и недобрые времена.
Но сначала стоит попробовать другой вариант…
— Шен Дамон! — завопил он. — Нам пора поговорить!
Дан не сомневался, что никто ему не ответит. Ну, разве что Служитель встревожится, вызовет других Служителей, и те покатят коляску вместе с Даном на место. Вот тогда Дан начнет сопротивляться и поднимет шум.
Но до всего этого дело не дошло.
— Незачем так орать, — внезапно раздался голос позади.
Дан резко обернулся. Раньше от такого движения он бы судорожно трясся от боли битых десять минут. А сейчас — ничего, никакой боли.
Позади, опершись задом о низкие перила, спиной к саду стоял Шен Дамон. Выпуклые глаза глядели с еле заметным интересом, но в целом довольно равнодушно. Он точно думал о чем-то другом, о каких-то гораздо более важных вещах, нежели проблемы одного человечка из далекого, ничего из себя не представляющего мира.
— Чего ты хочешь? — протянул Шен Дамон. И зевнул.
Дан выпалил:
— Я должен помочь деду и остальным!
— А я должен помочь тебе, что ли?
Дан ожидал подобной риторики. Дамон не считает себя обязанным Дану и, собственно, прав. Человеку без совести (или делающему вид, что у него нет совести) трудно что-либо доказать. С такими можно разговаривать только языком силы (а это не вариант), торговли или манипуляций (тут нужен более изощренный ум, чем у Дана).
— Вы можете! — сказал Дан с громко бьющимся сердцем. — Можете найти дорогу до моей Земли…
— Уверен?
— Говорят, что вы самый сильный махасиддх в Антарапуре!
— Я даже примерно знаю, кто это говорит, — усмехнулся Шен.
Его тон и выбор слов чем-то немного расслабил Дана. Кажется, Шен Дамон склонен поговорить по-человечески.
— Мне кажется, — тише произнес Дан, — вы просто не хотите мне помочь.
— Думаешь, что я чего-то не хочу или хочу? Настоящий мудрец лишен желаний, но полон сострадания. А если про меня говорят, что я махасиддх, то я и мудрец, ха-ха! — Шен отлепился от перил и подошел к Дану. — Ладно. Я тебе помогу, Дан Данис Кременев. Но в свое время.
В груди у Дана дрогнуло.
— Когда это время наступит?
— Не знаю, — равнодушно сказал Шен Дамон.
— Вы издеваетесь? — после короткой паузы спросил Дан.
— Хм, ты уже задавал этот вопрос, Дан Данис Кременев. Почему тебе постоянно кажется, что я издеваюсь?
И Шен ловко щелкнул Дана по лбу, визгливо засмеявшись.
Дан с запозданием отмахнулся и завопил:
— Ты чокнутый упырь! И я не Дан Данис! Я просто Дан! Вы все тут не в себе! Одни — высокомерные гордецы в белом, другие злобные дебилы с комплексом неполноценности, а третьи просто моральные уроды! Я про тебя сейчас, Шен, твою мать, Дамон!
На самом деле Дан не думал настолько плохо об Ирис и Киране. Хотя оба задолбали своими сословными распрями. Но сейчас Дан был вне себя от злости и чувства полного бессилия.
Шен Дамон даже глазом не моргнул в ответ на вспышку. Сложив мощные руки на груди, сказал:
— Странное отношение к людям, которые тебя спасли. Или ты считаешь, что если тебя спасли, значит, обязаны выполнять все твои требования до самой смерти?
Да, именно так Дан и полагал. На месте Шен Дамона он помог бы гостю вернуться домой и исправить там дела, имея магические возможности.
Но то сам Дан. Здесь, в Академии, судя по всему, другие понятия.
Он прошептал:
— Я всегда знал, что никому нельзя доверять или на кого-то полагаться.
— А вот это ты зря. В мире все взаимосвязано. Ты родился, вырос и жив только благодаря другим людям. Одежда, что на тебе, — ее ведь кто-то сшил? Коляска, на которой ты катаешься, — ее ведь кто-то сделал?
Дан не дослушал. Упершись руками в подлокотники, вывалился из кресла и рухнул на колени. Потом упал на живот и пополз в сторону своей комнаты. Не нужна ему эта проклятая коляска, которой пеняет ему Шен Дамон!
Пучеглазый упырь, ничуть не смутившись от этой выходки, неспешно пошел рядом. Как ни в чем не бывало проговорил:
— Твой мир искажен одним из служителей культа Смарана. Глаз Смарана — вот что ты видел над своим городом.
Дан остановился, сцепив челюсти. Он уже пожалел, что выпрыгнул из кресла, но отступать не собирался. Он найдет путь домой сам.
Но сначала доползет до комнаты. Ох, и нелегко это будет! Он довольно далеко отъехал.
Дамон продолжал серьезно рассказывать:
— Смаран — один из темных богов из дальних миров. Очень могущественный и самый мерзкий. Уж поверь. Ты с ним в одиночку не справишься. Не отталкивай руку помощи.
— Руку помощи? — выдавил Дан. — Она меня бьет по лбу! И больше никакого толку от нее нет!
Дамон мгновенно растерял всю свою серьезность и дурашливым голосом сказал:
— Это уже помощь, между прочим! От щелчка твои мысли встанут на место, эмоции утрясутся и успокоятся. Не будешь впредь совершать необдуманных поступков. Будешь больше думать и советоваться.
— Да пошел ты!..
— Кстати, — пропустив мимо ушей ругань, сказал Шен, — когда мне надо как следует подумать, я советуюсь с неживыми предметами. Или деревьями. Они хорошо умеют слушать. И не разболтают мои грязные секретики!
Посмеиваясь, он отошел.
Дан, лежа на животе, оглянулся — Шен Дамон исчез.
Зато спустя минуту раздались шаги, и из-за угла вышел Киран. Несмотря на злобное сопротивление Дана, он помог подняться и усесться обратно в кресло.
Они вернулись в комнату Дана. Киран молча толкал коляску, а Дан подавленно сидел, сложив руки на коленях, сгорбившись; мысли его метались, как растревоженные мухи. Настроение было хуже некуда.
В комнате Киран припарковал коляску напротив кровати, а сам сел на край. Помолчал немного, глядя то на Дана, то на пол перед собой. И вдруг заговорил негромким голосом, но с чувством:
— Мир так устроен, понимаешь? Несправедливо. И он не должен быть справедлив, ведь само понятие справедливости мы, люди, и придумали! Почему мир должен идти на поводу у наших представлений? Нужно просто принять его как есть, принять свой статус и карму. Просто смириться со всем этим, освободиться от своих представлений и понятий, от которых одна беда… И идти дальше. Я выражаю тебе почтение, Дан. Я считаю, что ты проявил воинское упорство в достижении цели. Ты продержался на той Земле и не погиб среди монстров. Тебя, наверное, ждет великая судьба…
Он улыбнулся и добавил:
— Или смерть в расцвете сил.
Дан выслушал его внимательно. До него внезапно дошло, что Киран увидел в нем себя. Нашел в нем что-то, что отзывалось в сердце.
Дану стало неловко. Он не слишком красиво высказался о Киране совсем недавно.
— Спасибо, — сказал он глухо.
— И я подслушал конец вашего разговора с Шен Дамоном, — признался Киран. — Нельзя отталкивать руку помощи.
“Пошел он куда подальше, этот ваш придурочный Шен Дамон, — подумал Дан. — Мужик прокачался в магии и сдурел от власти, вот и ведет себя как баран, а вы в каждом его слове находите глубокий смысл, которого там не бывало никогда”.
Но он все же расслабился. Когда Киран поднялся, чтобы уйти, он тоже разоткровенничался:
— Мои родители пропали без вести в Арктике, во время экспедиции. Меня воспитывал дед по имени Григор Кременев…
Киран сел обратно, и Дан продолжил:
— Раньше он бухал, Григор. По-черному. И когда бухал, уходил из дома к собутыльникам, шлялся целыми сутками, а иногда и неделями неведомо где. Однажды ушел и оставил меня одного в запертом доме. Пропал на неделю. Мне тогда и восьми лет не исполнилось.
Киран сначала приподнял черные брови, потом нахмурился.
— На неделю? Ребенка?
— Еда-то была, — сказал Дан. — И я знал, что с ней делать, как разогревать и так далее. Но я был совсем один в доме, мне мерещилось, что всюду шастают чудища. Особенно страшно было ночью. Я спал на одеяле под кроватью. Думал: так безопаснее, ведь если я сам буду под кроватью, то там не сможет прятаться чудище. Но мне казалось, что теперь чудище лежит сверху и иногда свешивается, чтобы поглядеть на меня. Или что стоит в темном углу возле шкафа… Сколько я пережил!
Дан хихикнул, вспоминая былое.
— Соседи-то думали, что мы уехали в другой город. Я не кричал, боялся кричать. В доме перегорела проводка, и я не мог включить свет. Так и жил в полутемном доме. В нашем мире ночи очень длинные, а дни короткие, Киран. Но когда неделя кончилась и дед протрезвел и явился, я изменился, стал другим человеком. Во-первых, понял, что доверять кому-то и полагаться на кого-то нельзя. Только на себя. А во-вторых, что я могу победить чудищ в одиночку.