- Мне очень жаль, Рид.
- Мне ваша чертова жалость не нужна, - издевательски отозвался он. - И ничья не нужна. От такой жизни я очерствел и озлобился, и меня это устраивает. Я рано научился защищаться, потому что мне было ясно: заступаться за меня никто, черт возьми, не станет. Я ни от кого не завишу, кроме как от самого себя. Не доверяю ничему и тем более никому. И разрази меня гром, если я когда-нибудь опущусь до уровня моего старика.
- Вы придаете своим воспоминаниям слишком большое значение, Рид. Вы чересчур чувствительны.
- Я хочу, чтобы все забыли про Эверетта Ламберта. И не желаю, чтобы хоть один человек подумал, будто я имею к нему какое-то отношение. Никакого. Никогда.
Он сжал зубы и, вцепившись в отвороты ее жакета, притянул ее к своему разъяренному лицу.
- Я многое сделал, чтобы заставить людей забыть тот прискорбный факт, что я сын Эверетта Ламберта. И вот, когда его все почти забыли, откуда ни возьмись являетесь вы и начинаете всюду лезть, поднимаете вопросы, давно лишенные всякого смысла, напоминая всем и каждому, что к своему теперешнему положению я полз из трущоб, с самого дна.
Он с силой толкнул ее. Она отлетела и, ухватившись за калитку денника, едва устояла на ногах.
- Я уверена, что никто и не взваливает на вас отцовские грехи.
- Ах, вы так считаете? Но в маленьком городке, крошка, все иначе. Скоро вы сами в этом убедитесь, потому что вас начнут сравнивать с Сединой.
- Ну и на здоровье. Буду даже рада.
- Вы в этом уверены?
- Да.
- Осторожнее. Когда лезете в воду, не зная броду, неплохо бы подумать, чем это может кончиться.
- А если без околичностей?
- Возможны два варианта. Либо окажется, что вы во всем уступаете своей матери, либо вы обнаружите, что сходство с ней вовсе не столь уж лестно для вас.
- Это в каком же смысле? Он окинул ее взглядом:
- Мужчина при виде вас вспоминает, что он мужчина, - в этом вы на нее похожи. И, как она, умеете этим пользоваться.
- Что вы хотите сказать?
- Она была далеко не святая.
- Я и не думала, что она была святой.
- Разве? - вкрадчиво спросил он. - А по-моему, думали. Вы, мне кажется, создали сказочный образ матери и надеетесь, что Седина полностью ему соответствует.
- Какая нелепость, - решительно запротестовала Алекс, но тут же осеклась: в ее ответе слышалось просто детское упрямство. Более спокойным тоном она сказала:
- Что говорить, бабушка была убеждена, что Седина - центр Вселенной. Мне с детства внушили, что она была идеальной молодой женщиной. Но сейчас я сама стала женщиной - и достаточно взрослой - и понимаю, что мать была живым человеком со своими недостатками, как все люди.
Несколько мгновений Рид внимательно смотрел на нее.
- Не забудьте, я вас предупредил, - тихо произнес он. - Лучше возвращайтесь в гостиницу, уложите в чемодан свои модные шмотки и папки с судебными бумагами и мотайте в Остин. Что было, то было. Здесь нет желающих бередить темное прошлое в истории Пурселла - особенно сейчас, когда решается судьба лицензии на открытие ипподрома. Они бы скорее оставили Седину лежать тут, в конюшне, чем...
- В этой конюшне? - ахнула Алекс. - Мою мать убили здесь?
Она видела, что он проговорился случайно. Рид едва слышно чертыхнулся и отрывисто сказал:
- Здесь.
- Где именно? В каком деннике?
- Не важ...
- Покажите же, черт бы вас побрал! Мне до смерти надоели ваши уклончивые ответы да увертки. Покажите, где вы нашли ее в то утро, шериф.
Подчеркнув последнее слово, она напоминала ему, что по долгу службы он обязан блюсти закон и поддерживать правопорядок.
Не говоря ни слова, он повернулся и направился к двери, через которую она вошла в этот сарай. Возле второго от входа денника он остановился.
- Здесь.
Алекс замерла, потом медленно двинулась вперед и наконец поравнялась с Ридом. Она заглянула в денник. Сена там не было, просто голый пол с резиновым покрытием. Калитка была снята, поскольку денник пустовал. Он выглядел безобидным, каким-то безликим.
- После того, что тут случилось, лошадь в денник не ставили ни разу, сказал Рид и с пренебрежением добавил:
- Ангус ведь не лишен сентиментальности.
Алекс попыталась было вообразить окровавленный труп, лежащий на полу денника, но ничего не вышло. Она вопросительно взглянула на Рида.
Ей показалось, что скулы у него обозначились еще больше, а вертикальные морщины возле рта стали глубже, чем минуту назад, когда он злился. Посещение места убийства не прошло для него так легко, как он хотел бы.
- Расскажите мне, как это было. Пожалуйста. Он поколебался, потом сказал;
- Она лежала по диагонали, голова в том углу, ноги где-то здесь. - Носком сапога он коснулся пола. - Вся была залита кровью. Волосы, одежда, все.
Даже следователи, не раз расследовавшие убийства - Алекс их уже наслушалась, - и те обсуждают кровавые подробности с большими эмоциями. Голос Рида звучал глухо и монотонно, но на лице застыла боль.
- Глаза у нее были еще открыты.
- Который был час? - осипшим голосом спросила Алекс.
- Когда я ее обнаружил? - Она кивнула, не в силах сказать ни слова. Около половины седьмого. Уже рассвело.
- Что вы здесь делали в такую рань?
- Часов в семь я обычно начинал чистить конюшни. А в то утро меня беспокоила кобыла.
- Ах да, та, что накануне ожеребилась. Значит, вы пришли проведать ее и жеребенка?
- Ну да.