Эмори сдержал слово - он советовался с нею почти по всем вопросам. Кроме того, он действительно стал с ней разговаривать, главным образом по ночам. Держа ее в объятиях после их соединения, он обсуждал с Эммой все события дня. Сначала их разговоры не клеились: Эмори чувствовал себя неловко. Однако он настойчиво продолжал, и вскоре это вошло в привычку, стало их ночным ритуалом. Покидая этим утром спальню, она призналась себе, что прошлым вечером ей этого не хватало.
В большом зале кипела жизнь. Шум голосов оглушил Эмму, когда она спустилась вниз. Эмори сидел на своем обычном месте, но как-то съежившись, и с мрачным видом поглядывал на окружающих, словно их беспечные улыбки и смех наносили ему обиду. Было очевидно, что его плохое настроение за ночь не улучшилось.
Сдержав вздох, Эмма изобразила на губах улыбку, чтобы весело поприветствовать мужа, но на полдороге к столу обратила внимание на собак перед очагом. Наморщив лоб, она замедлила шаг и с любопытством и тревогой подошла к ним поближе.
Как и у всех в замке, у собак были свои неизменные привычки. Днем они слонялись по двору, бродили вокруг замка, играли с детьми и, если требовалось, участвовали в охоте. В дождливые дни они стремились проникнуть на кухню, жалобным подвыванием и повизгиванием провожая повариху в надежде выпросить кусочек съестного. Ночью они пристраивались около очага и спали в тепле, но пробуждались сразу, как только появлялись люди, чтобы присоединиться к завтраку. Тогда они крутились около стола, мгновенно подхватывая нечаянно оброненные или брошенные им куски.
Сейчас собаки должны были находиться у столов, однако они продолжали спать, и это насторожило Эмму: не могли псы безмятежно дремать во время шума трапезы... если только они были здоровы...
Эмори сразу почувствовал появление Эммы в зале. Проклятие! Даже отдаленного ее присутствия было достаточно, чтобы его мужская плоть налилась своей особой щекочущей живостью. Улыбка же Эммы вызывала там такое... отвердение, что ему позавидовали бы камни Стонхенджа. Беда была в том, что одновременно размягчался ум. Блейк был в какой-то степени прав, но, убей Бог, Эмори не мог объяснить, почему с ним такое происходит. Сначала его расстраивало, что жене чересчур нравится с ним спать. Теперь его тревожило, что соединение с ним интересует ее лишь постольку, поскольку это необходимо для зачатия ребенка. В голове и чувствах Эмори был полный сумбур. Да-да, какая-то каша! Он просто утратил способность рассуждать здраво!
Наверное, жену его поведение ставит в тупик точно так же, как Блейка. Вне всяких сомнений, ей представляется вполне резонным соитие только ради потомства. А удовольствие тут ни при чем. Церковь так и утверждает: целью брака является продолжение рода. Но ему... Ему хотелось большего. Эмори не желал быть для Эммы лишь преградой между ней и Бертраном. Он хочет... А, дьявольщина!.. Он сам не знает, чего именно хочет... В этом вся беда.
"Может быть, ты ее любишь?" - вспомнил он слова Блейка и содрогнулся при мысли, что это действительно так. Эмори перебрал в памяти свои любовные впечатления. В его жизни их было очень немного. Однако это вовсе не означало, что, желая наверстать упущенное, он должен страдать. Особенно из-за женщины, думающей о нем как о племенном быке в хлеву.
Поморщившись от этой мысли, Эмори снова опустил глаза в кружку, стремясь найти ответ в ее мутных глубинах. Друг его оказался тем не менее прав. Эмма была особой, ни на кого не похожей. Эмори имел возможность не раз наблюдать обычных дам. Взять, к примеру, жену его отца. Красивая женщина, всегда готовая одарить милой улыбкой достойного ее благосклонности. А с недостойными, вроде слуг или пасынка, она была злобной и мстительной.
Встречал он и придворных дам. Эмори цинично усмехнулся при этих воспоминаниях. У него было впечатление, что они выслеживают мужчин, как охотники - лесную дичь, добиваются победы решительно и целеустремленно, как воины в жаркой битве. При этом они так хладнокровны, хитры и изворотливы!
Ничего подобного он не замечал в своей жене. Ее люди, будь то слуги или солдаты, искренне любили ее и уважали. Это было видно по тому, с какой готовностью бросались они исполнять любые ее распоряжения. Чего стоит один приказ, предписывающий всем носить одежду только черного цвета! Когда Эмори осведомился у Сиберта, почему они все одеты в черное, тот ответил просто: "Ее светлость захотела этого. Она в трауре. Вернее, была в трауре. Полагаю, что с ее новым замужеством трауру пришел конец".
Сообщив это, дворецкий впал в задумчивость, явно размышляя о требованиях этикета в данном случае. Эмори переспросил его:
- И вы ее послушались, не возражая?
- Да, милорд.
- Но почему?
- Почему? - Сиберт был озадачен вопросом. - Чтобы доставить ей удовольствие.
Этот простой ответ говорил о многом. "Чтобы доставить ей удовольствие!" Не из страха наказания, не по обязанности, но для того, чтобы ее порадовать. Люди Эммы очень старались угодить своей хозяйке. А она, в свою очередь, неустанно заботилась о них.
Об их здоровье, еде и прочих нуждах. Она взяла под свое крыло и его солдат, бесконечно врачуя их раны. Тревожный возглас Эммы отвлек его от этих размышлений. Жена его опустилась на колени перед собаками, лежавшими у очага. На лице ее был написан ужас. Эмори нахмурился, встал из-за стола и двинулся было в ее сторону, но тут в большой зал ворвался Маленький Джордж и, торопливо подойдя к Эмори, доложил:
- К замку приближаются гости.
- Кто?
- Я не смог разглядеть их знамя. Они еще слишком далеко.
Эмори озабоченно уточнил:
- Военный отряд?
- Нет. Для этого они слишком малочисленны.
- Возможно, это вернулся лорд Рольф? - предположил Эмори, пожимая плечами, и повернулся к Эмме: - В чем дело, жена?
Эмма, присев на корточки, непонимающе уставилась на лежащих неподвижно собак:
- Они мертвы.
- Мертвы?! - Восклицание Эмори обратило к ним внимание всех находившихся в большом зале.
Многие направились к очагу.
Эмма вздохнула, сама едва веря в случившееся. Судя по окоченевшим телам всех трех собак, они были мертвы уже несколько часов.
- Да, муж мой, все три собаки мертвы.
- Это что, чума какая-то, миледи? - прошептала Мод, опускаясь около нее на колени.
- Нет, - угрюмо пробормотала Эмма, бросая на служанку укоризненный взгляд. Одно упоминание слова "чума" вызывало всеобщую панику. Она приподняла голову одного из несчастных животных и осмотрела глаза и пасть. Хмурые складки пересекли ее лоб.
- Так, может, это сыпняк? - настаивала Мод.
- Нет! - громко заявила Эмма, заметив, что по толпе пробежал испуганный шепот и люди стали отходить от них. - Это яд.
- Яд?! - ахнула служанка.
- Яд? - Взгляд Эмори остановился на миске с водой, стоявшей рядом. Это ты их отравила!
Обвинение Эмори прогремело в тишине холла и поразило Эмму, как удар молнии.
- Что?.. - потрясение прошептала она.
- Ты их убила. Отравила своими травами. Эмма возмутилась:
- Да ты с ума сошел! Зачем мне травить своих псов?
Эмори не сводил глаз с миски с водой.
- Не псов - меня! Ты меня пыталась отравить! - воскликнул он. - Разве не ты влила мне вчера за ужином в кружку какое-то зелье? - Эмори схватил Эмму за плечо и сильно потряс. - Говори, вливала?!
- Да! - выкрикнула Эмма, и он сразу отпустил ее, чуть не отбросив от себя.
- Я вылил тот напиток, что ты поднесла, в миску, поставленную с вечера для собак. И вот теперь они мертвы... отравлены. Яд был в моей кружке.
Эмма замерла при этом ужасном известии. Присутствующие в зале затаили дыхание, ожидая ее ответа, но еще до того, как она открыла рот, на ее защиту поспешил Олден.
- Может быть, это роковая случайность? - предположил оруженосец Эмори, стремясь выгородить Эмму. - Ведь эти травы, милорд, так похожи! Я их совсем не могу различить. Может быть... - Он замолчал, пытаясь найти объяснение тому, как могла его обожаемая хозяйка поставить под угрозу жизнь мужа.
Эмма готова была дать ему пощечину. Одно то, что юноша искал ей оправдание, говорило о его уверенности в том, что источником яда был ее отвар. Одного взгляда на растерянные и смущенные лица окружающих было достаточно, чтобы понять: все они сомневаются в ее невиновности.
- Я ничего не напутала и не травила своего мужа! - яростно закричала она, теряя над собой контроль.