Да, непременно станет! Она сумеет его в этом убедить. Хотя по большому счету теперь ей уже все равно — будет ли ее муж зваться Вадимом или Владом. Главное, что он у нее определенно будет. А еще главнее — какой он у нее будет!
По всему выходило: не зря она ждала столько лет. Страдала от одиночества, тынялась по квартире короткими зимними вечерами, щедро поливала слезами подушку. А теперь за все свои страдания получит счастье небывалое. Вымученное, бесценное…
Что трусы? Мелочь, да и только. Зато во всем остальном… Не дурак — определенно. Не то чтобы сногсшибательно красив, но хорош, паршивец: и рост, и лицо — все при нем. И волосы — густые, жесткие. Такой, наверное, нескоро начнет лысеть. Что может быть хуже лысеющего мужчины? Только маленький, плюгавенький лысеющий мужичонка. Но это все не про ее Бахарева.
А главное… Наталья Петровна мечтательно прищурилась. Главное в Бахареве тоже присутствовало. Страсть. Видимо, любовник более чем замечательный. Вон, с какой легкостью отозвался на ее призывные взгляды. Ну пусть не только взгляды. Пусть не просто призывные, а откровенно многообещающие, даже требовательные. Впрочем, Наташа не слишком хорошо помнила тонкости и уж тем более не могла знать, что отражалось в ее взгляде в ту ночь. Что увидел в них Влад? Или Вадим. Может, всего лишь кокетство? Или легкий намек? А может, что-то более откровенное? Она знала одно — когда прижалась к Бахареву, чтобы шепнуть на ухо какую-то глупость, почувствовала, что больше не выдержит. То ли слишком давно у нее никого не было — что, увы, правда: чаще всего кавалеры у Наташи появлялись тогда, когда она хотела добиться повышения по службе, в последнее же время ничего подобного не наблюдалось. То ли и в самом деле не кого попало хотела, и именно Влада? Факт то, что в его объятиях почувствовала, что теряет сознание. Ноги едва держали, вокруг все кружилось, мелькало… А от Вадима так невыносимо вкусно пахло мужчиной…
То есть… никакого определенного запаха Наталья не почувствовала. Вернее, не смогла бы разложить его на составляющие: пахло ли от Бахарева одеколоном, водкой или только что съеденной сырокопченой колбасой. Просто в его объятиях она растворилась в чем-то таком терпком, сладковато-горьком, жестком и мягком одновременно, черном с отчетливым оттенком красного и почему-то едва уловимого желтого. В корице, табаке — хоть Вадим и не курил — и в цитрусах. В сосновом бору, в праздничных огнях, в одуряющее-монотонном буханье музыки, в опьяняющих брызгах шампанского…
В кои веки она почувствовала себя женщиной. Не карьеристкой, преодолевающей очередной барьер в постели вышестоящего начальника, а настоящей женщиной, от дикого желания готовой отдаться предмету вожделения на глазах изумленной публики. Не то чтобы раньше ей не доводилось обжиматься с мужчинами, не имеющими отношения к ее карьере. В ту предновогоднюю ночь Наталья Петровна почувствовала нечто небывалое: она хотела! По-настоящему, по-звериному. Не для порядка: ах, что-то давненько я этим не занималась. Не для здоровья: говорят, женщина должна делать это не менее десяти раз в месяц — только тогда она будет оставаться в тонусе.
Нет, единственный — пока единственный! — раз в жизни она почувствовала себя настоящей женщиной. Желающей и, что не менее важно — желанной. Руки Бахарева сказали Наташе куда больше, чем она смогла увидеть в его глазах. Вадим прижимал ее к себе так тесно… Или это она сама к нему прижималась? Так рьяно, жадно тискал ее тело… Наталья Петровна не только впервые в жизни готова была отдаться на месте. Самое главное — она впервые в жизни почувствовала, что ее готовы взять на месте. Ее, не она! Она была желанна, нужна, необходима до потери сознания. И сама желала, жаждала, алкала. И тоже до полной потери сознания. Лишь в самый последний миг, чудом удержав себя на ногах и в уме, она отвела Влада в кабинет, где им никто не смог бы помешать.
И им в самом деле никто бы не помешал, если бы она сама не испортила все своим истерическим хохотом. Какая дура! Как она могла смеяться в ту минуту, когда они практически уже слились воедино? Когда до цели оставался не то что один шаг — один вздох, одно легкое движение рукой! Оставалось только сдернуть с него совершенно дебильные трусы, и в тот же миг он был бы весь ее, без остатка. Каждой жилкой своей, каждой клеточкой безраздельно принадлежал бы ей одной. Надолго, на века. Но она почему-то расхохоталась. Дура.
Ничего, еще не поздно все исправить. Она не станет ждать до вечера — зачем? В ее положении дорога каждая минута. Они должны сегодня же прояснить ситуацию. То есть… Ничего они не будут прояснять, они просто нагонят то, что упустили полмесяца назад. Кто бы знал, как нелегко было Наталье пережить эти две недели! Две недели мучений, страданий, неопределенности. Как она жалела о своей несдержанности! Каждую ночь ласкала свое тело, пытаясь обмануть себя, что не ее руки теребят грудь, а руки того единственного в мире мужчины, что заставил ее желать по-настоящему. Бесконечно злилась на него за эти идиотские трусы, потому что именно из-за них все сорвалось в последний момент. Пыталась заставить себя забыть то чувство, которое уже не чаяла испытать: когда тело, кажется, умирает от желания, изнывает, стонет, кричит, требует. Жажда. Настоящая жажда. Жестокая, беспощадная, жаркая. Непередаваемо страстная, мучительно-томительная, сладкая…
И в то же время до истерики боялась забыть. Забыть, каково это — чувствовать себя по-настоящему желанной тем, кого сама желаешь до потери пульса. Две недели бесконечных страданий, мучительных раздумий, колебаний: будет еще что-то, получится ли? Или лучше сконцентрировать внимание на новом объекте? В принципе, не было ничего сложного в том, чтобы место Бахарева занял следующий соискатель. Наталья Петровна с легкостью могла бы создать Вадиму совершенно невыносимые условия на работе, он бы сам в два счета уволился. А она со спокойно совестью объявила бы очередной конкурс на замещение вакантной должности своего будущего супруга. По совместительству исполняющего обязанности менеджера проектов.
Однако в конце концов пришла к выводу: не хочет она кого попало. Не хочет новых конкурсов, бесконечных поисков. Она уже нашла того, кого искала. Она нашла не Бахарева, нет. Наталья нашла мечту. Свою мечту. Того, кого она сумеет желать по-настоящему. С кем ей не придется играть страсть, изображая оргазм. Того, с которым при всем желании не сможет удержаться от сладострастного стона, даже если вокруг будет миллионная толпа. Любой соискатель — это тайна, покрытая мраком. Может, окажется фантастическим любовником и при этом образцово-показательным мужем, а может, за мужественной внешностью будет скрываться громкий пшик.
А вот Бахарев — однозначная удача. Стопроцентное попадание в десятку. С ним удовольствие гарантировано. И, что не менее важно — из него получится восхитительно-послушный муж. Возраст, служебное положение сами собою будут обязывать его к абсолютному послушанию. Наташа сумеет вылепить из него идеального мужчину, по образу и подобию своему. Ой, нет. По вкусу своему. Так, чтобы ни единого недостаточка, даже самого крошечного и безобидного, в нем не осталось.
Решено. В обеденный перерыв Наталья Петровна съездит в магазин эротического белья, подберет там что-нибудь с бантиками. И непременно кружевное — чтобы сочеталось с его любимым бантом на трусах. А вечером… Она не станет приставать к Владу в офисе — к чему смущать его неблагожелательными взглядами завистников? Наташа найдет возможность поговорить с ним вне офиса. То есть говорить-то им как раз и не придется. Она только скажет ему, как ей понравились его бантики. По ее глазам он непременно поймет, что она серьезна, как никогда. Поверит. Сядет в машину. И больше никогда не покинет ее.
Целых две недели Вадик был неотлучно при ней. Юля так привыкла, что он рядом, что он заботится о ней каждую минуту. И самой было приятно заботиться о нем. Правда, последнее время это давалось ей не без труда, но тем дороже, наверное, ее внимание было Вадиму. Кряхтя и смущенно улыбаясь, будто извиняясь за это свое кряхтение, за неуклюжесть, за то, какая большая она теперь стала, Юля поднималась из кресла и переваливаясь уточкой брела на кухню сооружать любимому чаек. На праздники было наготовлено много всего, вкусного и аппетитного, и она старалась почаще кормить мужа: хоть немножко побаловать бедолагу — извелся, поди, с такой-то ни на что не годной женой. А заодно чтоб продукты не пропали.
Новогодние каникулы оказались очень кстати не только Вадиму, но и Юльке. Если Вадим устал от работы и ежедневных ранних пробуждений, то Юля устала от одиночества и беременности. От последней, увы, отдохнуть пока еще было невозможно, зато от одиночества… эти две недели посреди зимы и впрямь стали для Юльки отпуском.
Каждый день они с Вадимом гуляли. Ему-то хорошо, он запросто помещался в своей прошлогодней дубленке. Юльке же приходилось вышагивать в материной шубе. Шуба была большая — мама, слава Богу, тоже не маленькая — однако даже она едва сходилась на вздувшемся, как пляжный мяч, Юлькином животе. Так хотелось уже поскорее родить, сбросить лишний вес, стать снова, как раньше, шустрой и быстрой. Хотелось скорее увидеть крошечку, так потешно толкающуюся в животе. Понянчить ее, нарядить в белый с рюшечками чепчик. Закутать в белоснежный стеганный конверт, чтоб кроха не замерзла, и прогуливаться по улицам с Вадиком и розовой в ярких цветочках коляской.
Ни коляски, ни белоснежного атласного конверта не было еще и в помине — все знакомые в один голос убеждали будущих родителей ни в коем случае ничего не покупать заранее, чтоб с малышкой, не дай Бог, не случилось чего-то нехорошего. Но Юля знала — все равно у малышки будет и белый конверт, и непременно розовая в цветочек коляска. Она уже все присмотрела в магазине, и Вадиму строго-настрого наказала купить именно такую коляску и такой конверт.
А пока они гуляли вдвоем с мужем. Нет, все равно втроем, только малышка не посапывала мирно в коляске, а буйно толкалась в мамином животе. И сосала пальчик — врач показала Юле на УЗИ, это было так трогательно и потешно. Кроха… Какая она, их с Вадиком кроха? Как они ее назовут? Опять же из суеверия они до сих пор не обговаривали этот вопрос, но про себя Юля уже решила, что назовет дочку Мартой, если вдруг паче чаяния дотянет до марта. Или же, если верны все-таки подсчеты самой будущей мамаши, а не доктора, и девочка родится в середине февраля, будет Региной или Кристиной — это они еще обсудят с Вадимом. Юля склонялась к Кристине, но их в последнее время стало так много, что эта многочисленность ее несколько коробила, хотя само имя очень нравилось. А может, назвать девочку Снежаной? Кстати, подойдет на любой случай: снег одинаково органично сочетается как с февралем, так и с мартом. Нужно будет подумать. По крайней мере, "Снежана" звучит лучше, чем "Регина". Хотя и "Регина" — тоже ничего.
Две недели сказки. Снег, минимум машин, практически тишина. Людей на улицах тоже попадалось не слишком много — кто-то отсыпался, кто-то тупо сидел перед телевизором, кто-то стремился в центр, к главной елке и Дедам Морозам, тут и там предлагающим сфотографироваться по сходной цене. А кое-кому посчастливилось уехать на праздники на юг, туда, где всегда жарко.
Юля им не завидовала. Поездить, мир посмотреть — это да, очень хотелось. Но только не на новогодние праздники. Она вообще любила зиму, снег, а Новый Год — так просто до слез обожала. Наверное, она все еще оставалась ребенком. Глупо, конечно, но в свои двадцать пять она все еще верила в чудо. Хотя — какие уж тут чудеса, когда рядом — любимый муж, а дочечка — и того ближе. Разве бывает что-то чудеснее этого? Если бы только не разъедал душу липкий страх. Сколько бы Юля ни успокаивала сама себя, что теперь уже не те времена, что нынче при родах практически не умирают — слава Богу, в двадцать первом веке живем — а от страха никак не могла избавиться. Вроде и хотела родить поскорее — сколько ж можно таскать на себе такую тяжесть, спина порой болела невыносимо — и в то же время панически боялась родов. Оно-то верно, двадцать первый век, и все-таки процент смертности все еще не был равен нулю. И пусть он был смехотворно мал по сравнению с процентом благополучных исходов, но вдруг именно она, Юлия Бахарева, войдет в тот маленький, но жуткий своей безысходностью процент летальных исходов. Как они тогда без нее, Вадик и маленькая Снежана? Или Регина. А может, Марта — в данном случае без разницы. Главное, что предстоит им жить без нее, без жены и без матери. Как они справятся, как выживут без нее? А вдруг очень даже легко справятся? Вдруг даже не заметят ее отсутствия? Вдруг Вадик быстро найдет ей замену?
Вадим ушел на работу, и Юльке стало ужасно грустно, как будто он ушел навсегда. Пожалуй, теперь ей придется снова привыкать к тому, что он все время на работе. Раньше, когда она сама работала, было намного легче. Теперь же дни тянулись до обидного медленно. Особенно этот день, пятнадцатое января. День, когда Юля впервые после новогодних каникул осталась одна.
К счастью, ближе к вечеру пришла мама, и Юльке стало веселее. А потом… О чудо! Нет, все-таки Юльке определенно повезло с матерью — ну кто бы еще ее так понял, как ни мама?
— Что ж ты мучаешься, глупая. Иди, встреть его. Вспомни — тебе было приятно, когда Вадим тебя встречал с работы? Вот и ему будет точно так же приятно.
Почувствовав слезы умиления на глазах — да что ж она стала такая слезливая? — Юлька пробормотала:
— Мамочка, ты прелесть!
На всякий случай, чтобы дочь не поскользнулась на дороге, мать довезла ее прямо до офиса "Макнот".
— Мне подождать с тобой?
Юлька просияла:
— Нет, мамочка, спасибо. Я не хочу, чтобы ты потом поздно возвращалась одна. Ты иди, а я подожду Вадика. Видишь, тут и скамейку специально для меня организовали.
Скамейка стояла там давным-давно, с тех времен, как было построено само здание. Но все равно Юльке казалось, что это кто-то намеренно позаботился об ее удобстве. Помахав на прощание матери, она в очередной раз взглянула на часы: без пятнадцати шесть. Отлично. Ждать осталось совсем недолго. А потом… Они не будут толкаться в переполненном транспорте. Они погуляют часок, пока схлынет волна спешащего домой народу, а потом спокойненько доедут с удобством. По дороге зайдут в магазинчик на остановке, купят чего-нибудь вкусненького — к счастью, нынешняя зарплата Вадима позволяла им час от часу побаловать себя чем-нибудь этаким. А ему ведь еще и премию неплохую выплатили. Но премию они не станут тратить — она пригодится им потом, когда Юлька уже родит, и нужно будет покупать столько мелочей для их ненаглядной малявочки. Все эти пеленки-распашонки, шапочки, пинеточки. И, конечно же, белый атласный конверт, такой нарядный и торжественный. И обязательно коляску. Розовую в цветочек.
Мечты о скором будущем скрасили ожидание. Однако удобную скамейку пришлось покинуть — она стояла на самом ветру. Даже теплая мамина шуба не спасала от холода. Часы показывали уже без двух шесть, а потому Юля без особого сожаления поменяла место дислокации на более удобное: за углом не так дуло, к тому же все выходящие из офисного центра были видны, как на ладони. А ждать, судя по всему, осталось совсем немножко.
Кажется, Бахарев еще никогда не ждал окончания рабочего дня с таким нетерпением. Он вообще старался успевать выполнить все намеченные дела до шести, чтобы не задерживаться лишний раз, а в этот вечер и вовсе спешил поскорее покинуть такой неуютный офис, где каждый друг другу волк, где в любой момент можно было столкнуться с Чуликовой, или просто нарваться на чей-то неласковый взгляд.
Выскочив на свежий воздух, вздохнул с облегчением: слава Богу, все прошло благополучно, как будто ничего не произошло. И то дело — за давностью можно было и забыть о мелких неприятностях. Видимо, Чуликова и сама тогда перебрала, а теперь точно так же жалеет о происшедшем. А может, вообще забыла — она ведь тоже здорово была навеселе. Вот и славненько, пусть ничего не помнит. И Вадим все забудет. Уже забыл.
Он почти подошел к дороге, когда его негромко окликнули:
— Вадим Алексеич!
От этого голоса его бросило в дрожь. Помяни черта, он тут как тут.
Наталья Петровна догнала его, взяла под руку:
— Доведите даму до машины, здесь так скользко.
Дорожка была расчищена от снега и на всякий случай даже посыпана песком. Однако Бахареву ничего не оставалось делать.
Машина, серо-голубой Фольксваген, стояла метрах в пяти от дорожки, заехав передними колесами за бровку. Чуликова остановилась, повернулась к провожатому:
— Ты домой? А может, ко мне?
Вадим обалдел от внезапного перехода на "ты", не успел ничего ответить.
— Влад, ты извини, что я тогда…
— Вообще-то я Вадим.
— Да, я знаю, извини. Я просто не ожидала — согласись, такую фишку нечасто встретишь.
Ласково погладив рукав его дубленки, добавила, мило улыбнувшись:
— Поехали ко мне, не пожалеешь. Сегодня все будет по-другому, обещаю. Ты будешь приятно удивлен — я специально для тебя купила новое белье. Правда, малинового не нашла, зато все в бантиках. Ты будешь в восторге!
Бахарев застыл от ужаса и ее откровенности: она ничего не забыла! Больше того, она требует продолжения банкета. Язык не повиновался, а потому он просто покачал головой. Не слишком уверенно, вернее, испуганно.
— Не волнуйся, это не надолго. А потом я в целости и невредимости верну тебя жене. Дома нам никто не помешает. Только ты, я, и твои трусы. И мои, тоже все в бантиках.