Мадам уже выслушала всю странную историю' из уст мужа и теперь в праведном негодовании уперла руки в боки и принялась отчитывать Леони:
- Это постыдно, мадемуазель! И я хочу, чтобы вы запомнили! Мы... - Она умолкла и подошла поближе. - Ну-ну, та petite! He надо плакать! Tais-toi, mon chou!* Все будет хорошо, поверь мадам Марте!
______________
* Успокойся, деточка!(фр.)
Леони утонула в пышных объятиях, и вскоре хриплый голосок произнес:
- Я вовсе не плачу!
Мадам заколыхалась от сдобного смеха.
- Не плачу! - Леони высвободилась и села прямо. - Но только я очень несчастна и хотела бы, чтобы монсеньор был сейчас тут, потому что этот человек, конечно, найдет нас, а Руперт почти покойник!
- Так, значит, правда есть какой-то герцог? - осведомилась мадам.
- Да, правда, - ответила Леони с негодованием. - Я никогда не лгу!
- Английский герцог, alors!* Но они такие необузданные, эти англичане! Но ты, ты же француженка, деточка?
______________
* Здесь: значит (фр.).
- Да, - ответила Леони. - Только я очень устала и не могу больше разговаривать.
- Это я идиотка! - вскричала мадам. - Ты сейчас же ляжешь в постель, топ аngе*, а я принесу тебе горячего бульона с куриным крылышком. То, что надо, э?
______________
* Мой ангел (фр.).
- Да, пожалуйста, - ответила Леони. - Но как же милорд Руперт? Я боюсь, что он умрет.
- Глупышка! - попеняла ей мадам. - Говорю тебе, с ним все будет хорошо. Пустяки. Потерял немного крови, ослабел - вот и все. Скорее ты вот-вот умрешь от усталости. Ну-ка, идем со мной.
И Леони, измученная ужасом и напряжением последних двух дней, была уложена в чистую мягкую постель, накормлена, утешена и скоро погрузилась в сон.
Разбудили ее лучи утреннего солнца, лившиеся в окошко, и шум, доносившийся с улицы внизу. В дверях стояла мадам и улыбалась ей.
Она села на кровати, протирая глаза.
- Как так? - сказала она. - Уже утро! Я так долго спала?
- Уже девять часов, маленькая лентяйка! Теперь тебе получше?
- О, мне очень хорошо, - сказала Леони и отбросила одеяло. - Но Руперт... лекарь?..
- Doucement, doucement*, разве я не говорила, что это пустяк? Лекарь приехал, когда ты уже спала, деточка, и через минутку пуля была вынута, и, по милости Божьей, все обошлось. Милорд сидит, опираясь на подушки, и требует завтрак и тебя. - Мадам засмеялась. - А когда я приношу ему крепкий бульон, он срывает с головы парик и требует сырого мяса, как они едят в Англии. Dйpкches-toi, mon enfant**.
______________
* Спокойнее, спокойнее (фр.).
** Поторопись, дитя (фр.).
Двадцать минут спустя Леони впорхнула в комнату Руперта и увидела, что раненый герой сидит, обложенный подушками, довольно бледный, но в остальном такой же, как всегда.
- А, сорвиголова! Где мы, гром и молния? Леони покачала головой.
- Этого я не знаю, - ответила она. - Но они тут очень добрые, n'est-ce pas?
- Чертовски добрые, - согласился Руперт, но тут же нахмурился. - Эта толстуха не дает мне есть, а я дьявольски проголодался. Я готов быка съесть, а она пичкает меня вот этим!
- Съешь! - приказала Леони. - Он очень полезный, а бык совсем не полезный. Ах, Руперт, я боялась, ты умрешь!
- Черта с два! - бодро ответил Руперт. - Но я слаб как мышь, черт побери. Провалиться мне, если я хоть что-нибудь понимаю! Что с тобой произошло? И для чего, во имя того-сего, Сен-Виру понадобилось тебя похищать?
- Не знаю. Он напоил меня скверным снадобьем, и я спала и спала. Он свиное отродье. Я его ненавижу. И рада, что укусила его, а потом облила кофе.
- Да неужели, черт побери! Разрази меня, если я встречал другую такую девчонку! За это я пущу Сен-Виру кровь, вот увидишь! - Он торжественно кивнул и занялся бульоном. - А я гоняюсь за тобой, только Богу известно куда, без единого су в кармане, без шпаги и со шляпой трактирщика на голове! А что они думают дома, известно только Богу, и уж никак не мне!
Леони свернулась калачиком на кровати и выслушала просьбу: не опираться на ступни милорда. Переменив позу, она поведала о своих приключениях, а потом потребовала описания того, что произошло с Рупертом.
- Да я и сам толком не пойму! - сказал Руперт. - Я бежал за тобой до деревни и узнал там, куда поехала карета. А потом раздобыл лошадь и поскакал в Портсмут. Но мне черт знает как не повезло! Шхуна с тобой уже час как отчалила, а со следующим приливом оттуда отплывала только какая-то грязная посудина. Ну-ну! А что же я сделал тогда? Клянусь душой: не помню! А впрочем, вот что: пошел и продал лошадь. Дали за нее какие-то жалкие двадцать гиней, но хуже...
- Ты продал одну из лошадей монсеньора? - вознегодовала Леони.
- Да нет, это был одер, которого я забрал из кузницы. Его хозяином был... как бишь его?.. какой-то Мэнверс.
- А-а! - сказала Леони, успокаиваясь. - А дальше что? Ты замечательно все сделал, Руперт!
- Не так уж плохо, пожалуй, - скромно сказал Руперт. - Ну, я заплатил шкиперу этой лохани, и мы причалили в Гавре в час дня или около того.
- А мы уехали из Гавра только в два! Он думал, что ты за нами не помчишься, и сказал, что ему теперь опасаться нечего.
- Нечего, э? Я ему покажу! - Руперт потряс кулаком. - Так о чем я?
- О Гавре, - подсказала Леони.
- А, да. Ну, когда я за все расплатился, от моих гиней ничего не осталось, а потому я пошел и продал свою брильянтовую булавку!
- О! А она была такая красивая!
- Не важно. Но ты не поверишь, какого труда мне стоило сбыть эту проклятую штуку! Клянусь душой, по-моему, им втемяшилось, будто я ее украл!