Он переместил захват, просунул ладонь под Катин халат и стиснул пальцы на ее груди в ласке, в которой сочетались боль и наслаждение.
- Сюда? - спросил он. - Хочешь, я укушу тебя вот сюда?
Катя застыла от прикосновения мозолистой ладони Касатонова. Звук, вырвавшийся из ее горла, не имел никакого отношения к необходимости дышать.
Касатонов не мог различить, какие из ее восклицаний вызваны наслаждением, какие - болью, а какие - их смесью. Вот почему Катя возбуждала его, как ни одна другая женщина.
С каждым разом она подталкивала их обоих все ближе к смертельному порогу.
Может быть, на этот раз, думал Касатонов, ощущая знобкий страх и неудержимую похоть. Может быть...
Он развернул Катю лицом к себе. От этого движения ее халат распахнулся. Касатонов поднял левую руку. Кровь сочилась из ранок, оставленных ее зубами.
Касатонов мазнул ранками по ее бледной щеке. Кровь растеклась, напоминая красное вино, пролитое в снег.
- ... А может, укусить тебя в плечо? - продолжал допытываться Касатонов.
Он спустил халат Кати с плеча и ущипнул большим и указательным пальцем мышцу повыше ключицы.
Хотя Катя не издала ни звука, ее тело оцепенело от боли, и одновременно роковое вожделение пронзило живот.
Эта игра была ей не в новинку. Касатонов нередко причинял ей боль, иногда довольно сильную, но не оставлял следов.
- Или сюда? - вкрадчиво добавил он, просунув ладонь между бедрами Кати.
Она с шипением втянула воздух сквозь стиснутые зубы, когда смесь боли, блаженства и сексуального предвкушения наэлектризовала ее тело так, как удавалось только водке.
- Нет, - передумал Касатонов, - там я тебя кусать не буду. Это тебе слишком нравится.
Он ослабил руку на плече Кати и задвигал ребром ладони между ее ног, словно пытался распилить ее. Ребро этой руки убийцы было грубым, сплошь покрытым мозолями.
Катя видела, как этой же рукой он разбивал кирпичи. Она знала, что еще легче Касатонов ломает хребты и шеи.
Она медленно отдалась этой руке-оружию, думая о том, скольким людям она принесла смерть. И такая же смерть когда-нибудь придет за ней, если она ошибется и сделает неверный шаг.
Мысль об этом вызывала невыносимое желание.
- О, моя желанная смерть! странно-детским голоском протянула Катя. Обещаю тебе: я буду послушной девочкой.
- Послушной? Ты?
Ладонь Касатонова повернулась, срывая крик с Катиных губ. Содрогнувшись, она соскользнула с его руки, горячая и влажная, как кровь.
Он рассмеялся, чувствуя, как остатки его мужского достоинства пробудились к жизни. Только Кате удавалось дарить ему капли ни с чем не сравнимого наслаждения - все, что оставили ему афганцы. Только Кате, потому что она упивалась болью, которую вынес Касатонов.
Его изуродованное мужское естество возбуждало ее, как ни одно целое.
- Послушной ты становишься только при одном условии, - произнес Касатонов, быстро и грубо орудуя ладонью. - Когда тебе больно. Ты жаждешь боли сильнее, чем водки. И я доставлю тебе такое удовольствие, детка, может быть...
Катя задышала чаще. Несмотря на нежелание отдаваться Касатонову, она понимала, что теряет власть над собой.
Изощренная боль была бесподобна.
Телефон прозвенел дважды, прежде чем его сигнал проник в затуманенное наслаждением сознание Кати. Ее тело затвердело, словно охваченное звоном.
- Это не телефон в номере, - выдохнула она, - а мой, сотовый.
- Тогда за работу, детка.
Прежде чем телефон прозвонил в третий раз, Касатонов отпустил Катю, вытер ребро ладони о ее халат и забрал из бара бутылку водки.
Катя дважды резко встряхнула головой, оправила халат и прошла через комнату к своему дипломату. Нетерпеливо вытащив телефон, она нажала кнопку.
- Слушаю, - произнесла она холодным, сдержанным голосом, мгновенно возбудившим Касатонова.
Он глотнул водки прямо из горлышка бутылки и усмехнулся над собой и собственным жалким естеством. Он хорошо знал свои слабости.
И подозревал, что и Кате известно, каким беспомощным он становится рядом с ней. Если бы Касатонов был в этом уверен, Катина жизнь завершилась бы быстрее, чем рассчитывали они оба.
Водка скатилась по его горлу, холодная и обжигающая, как сама Катя.
- Говорите яснее, - произнесла она. - Ничего не понимаю.
Сквозь шумовой фон на другом конце линии донесся пронзительный голос с восточным акцентом. Спустя секунду другой голос заговорил в трубку на ломаном английском.
- Почетному гостю не позволили осуществить свои планы, - сообщил голос.
Катя узнала Миуро Таму, секретаря Юкио Коямы, раньше, чем поняла смысл его слов. Ее охватил страх, не имеющий ничего общего с наслаждением и смертью.
Столько хлопот, планов, убийств - и все напрасно! Ради этого дня она трудилась годами - да, много лет подряд.
- Сожалею, - сдержанно отозвалась она. - Мои гости и я сама с нетерпением ждали этой встречи.
- Она невозможна, невозможна, - тараторил Тама. - Немыслима!
Катя негромко щелкнула пальцами, привлекая внимание Касатонова. Когда он вскинул голову, она протянула руку к бутылке.
Касатонов подошел поближе и отдал ей бутылку. Катя приняла ее, но пить не стала. Она лихорадочно размышляла, как выведать необходимую информацию, но не выдать своих целей тем, кто может подслушивать разговор.
Тама говорил открытым текстом. Их разговор мог подслушать любой обладатель сотового телефона.
- Какова причина такого внезапного изменения планов? - осторожно поинтересовалась Катя.
Из трубки послышалась скороговорка японской речи: Тама с кем-то советовался.
Затем телефон взял сам Кояма. Его голос вздрагивал от сдержанного гнева.