Когда к очередям под «Мэдисоном» добавился еще и честный швейцар, там и вовсе житья для таксистов не стало. Не только на меня, на многих матерых кэбби произвел гнетущее впечатление отказ Фрэнка взять у Шмуэля доллар. «Мэдисоновские» аэропортщики расползались по городу в поисках новых пристанищ…
«Число посадок» – жестокий показатель количества пассажиров, воспользовавшихся моим кэбом, – росло ото дня ко дню: 28, 36, 42, 53…
Деньги, конечно, я зарабатывал, но давались они – кровью. По утрам все чаще не было у меня сил подняться, и все чаще я не мог донести пригоршню воды до лица.
А знойное лето между тем превращало Манхеттен в раскаленную духовку; приходилось поднимать стекла и включать кондиционер.
«Как у тебя тут чудесно!» – говорили мне пассажиры, усаживаясь в чекер. Но за эту поблажку, за пользование кондиционером, таксист расплачивается не только перерасходом горючего. Понежится кэбби минут эдак сорок в зефирно-ласковых струях, – бац! – на приборной панели загорается красный сигнал, и одновременно беспомощный чекер останавливается посередине авеню. Отключился, не выдержав нагрузки, двигатель. Стой теперь и жди, пока он – остынет.
Пришлось вернуться под «Мэдисон», в русскую стаю. Опять Начальник, Длинный Марик, Скульптор; одни и те же, осточертевшие рожи – глаза мои бы их не видели! Постоишь часа два – получишь клиента на десятку – в «Ла-Гвардию»… Как носильщики, которые будучи не в состоянии взвалить на плечи чересчур тяжелую ношу, вынуждены уменьшать ее вес (хотя из-за этого им придется вместо одной ходки делать две), мы расплачивались за потерянные у отеля часы – ночной работой, а утром, не отдохнувшие, не имея сил крутить баранку, снова становились под отель… На скользкую я ступил дорожку…
Стояли мы как-то возле «Мэдисона», вдруг глядь: к нашей очереди пристраивается «форд» – 2W12. Медальон Узбека, а за рулем – пуэрториканец. Подходит к нам.
– Давно стоите?
– Пять минут. Три машины ушли в Коннектикут.
Засмеялся, оценил юмор.
– Рентуешь? – настороженно интересуется Помидор.
– Нет, моя, – погладил пуэрториканец крыло машины.
– У русского, что ли, купил? – допытывается Помидор.
– Откуда мне знать: у русского или у китайца. Я купил у брокера…
Узбек жил на отшибе от русской колонии, где-то в Бронксе; никто не знал ни имени его, ни фамилии. Только номер медальона – 2W12 – мы, таксисты, помнили. Куда девался Узбек, ни один из нас не имел понятия.
– Отняли у него медальон – продали за долги!
– Не имеют права: он болеет!
– Его на коляске возят…
– Пятки давно сгнили! – высказался Доктор. Но было непонятно, прослышал ли он что-нибудь или просто хвастает своей прозорливостью: – Помните, поцы, что я ему говорил?
Мы помнили… Вот уж кто не стоял под отелями, так это Узбек. Что сталось с нашим товарищем? Что будет с каждым из нас?..
Единственной отрадой служила нам болтовня о нашем таксистском герое. Нашим знаменем стал доблестный Риччи. Слава его поднялась на гребень новой волны, когда из больницы вернулся Шон.
Риччи не струсил, не смылся. Стоял, как ни в чем не бывало, дожидался аэропорта. Шон больше не пытался наводить у отеля порядок, мы злобно посмеивались…
Звезда Риччи закатилась внезапно, как и взошла: он украл у Фрэнка портативный телевизор. «Мэдисон», как и многие отели, имеет два подъезда: центральный и боковой. Когда Шон вернулся, новичка Фрэнка перевели на второстепенный пост, и там, в швейцарской каморке при боковом входе, наш герой совершил постыдную, во вред всем таксистам кражу и с тех пор у «Мэдисона» больше не появлялся…