Миссис Пикеринг надоело слушать. Она встала, набросила на плечи купальный халат и сунула ноги в розовые сизалевые пляжные туфли, украшенные на носках бледно-зелеными и голубыми ракушками.
– По-моему, это одни пьяные разговоры, – сказала она. – Пойду-ка я переоденусь. И ты не задерживайся. Тут ведь по удару гонга изволь быть на месте.
– Торгсен, конечно, пьяница, это верно, – сказал мистер Пикеринг. – Но факт остается фактом: он покупает на острове доллары и соверены. От этого никуда не денешься.
– Давай я возьму твои брюки, – предложила она. – Монеты переложу в сумку. Кстати, сколько ты за них платишь?
– Эти люди рады выручить на двадцать процентов меньше, чем они стоят, – сказал он. И алчно улыбнулся смуглыми шершавыми губами. – Вот и подсчитай, пока будешь одеваться.
Мистер Пикеринг надел очки и зашлепал к морю, похожий на полуголую двуногую лягушку. Некоторое время он плавал среди низких рифов, защищавших бухту от ветра. Вода была такой чистой и прозрачной, что в этих подводных садах видны были стайки голубых и оранжевых рыбок – маленьких, в несколько дюймов, и более крупных, в розовую и голубую полоску. Его нежно гладили водоросли, кое-где шоколадные, иногда ярко-желтые, они извивались вокруг него, словно угри, прикрепленные ко дну хвостами.
Выйдя из воды и вернувшись на свое место на пляже, он улегся на песок лицом вверх. Солнце пекло очень сильно, и не было слышно ни звука, кроме тихого плеска маленьких волн, лизавших ровный белый песок.
– Кто-нибудь да знает, – сказал сам себе мистер Пикеринг. – Должен знать.
В это мгновение он вспомнил о крабе; повернулся – а он тут как тут, к его удивлению и радости: замер на желтых проволочных ножках и не сводит с мистера Пикеринга странных, выставленных наружу вурдалачьих глаз.
– Часть зарыта на дне, – сказал мистер Пикеринг. – Или спрятана под водой. Это я выяснил.
– Ты ведь приехал отдыхать, – сказала его жена. – Розыски убийцы – не лучший способ восстановить силы после плеврита.
– Я не разыскиваю никакого убийцу, – отозвался он. – Я хочу найти деньги.
– Все равно, одно с другим связано, – сказала она. – Как бы то ни было, ты не отдыхаешь.
– Я прекрасно себя чувствую, – сказал он. – Ведь надо чем-то занимать голову. Нельзя все время сидеть просто так.
За три недели карибского солнца и невообразимой синевы карибских вод у мистера Пикеринга почти стерся из памяти мир жесткой конкуренции, который остался в Детройте. Порой он вынимал из бумажника рекламную карточку, над текстом которой они с компаньоном Чарли Мюллером долго ломали голову и результатом остались вполне довольны: «Страхуем что угодно и продаем все на свете». Теперь, на расстоянии трех недель, эти слова и название фирмы «Пикеринг и Мюллер, маклеры» выглядели призрачно, как бы сквозь легкую дымку. И Чарли Мюллер стал призрачным, и сама их главная контора, откуда мистеру Пике-рингу, его компаньону и шести стенографисткам открывался вид на замерзшее озеро и дальше на снежные канадские просторы. Удивительно, думал мистер Пикеринг, как целый мир может куда-то уплыть от тебя; удивительно и то, как другой мир, мир Торгсена, и убийства Мэкстеда, и Мэк-стедова золота, может быстро и незаметно занять место старого.
– Итак, я накупил на сто восемьдесят долларов, – сказал он.
– Давай посидим, – сказала миссис Пикеринг, – и посмотрим на закат.
Страсть миссис Пикеринг к закатам и восходам приводила их каждый вечер, перед ужином, на маленький мыс с восточной стороны бухты. Внизу, вдоль белого берега, росли изуродованные бурями пальмы, они так сильно выгнулись, что в розово-золотом свете заката странно походили на пылающие кривые сабли гигантских размеров. Огромное солнце уходило за горизонт, и от него на тишайшей морской глади разгорался настоящий пожар. На вершине мыса под бальзамовыми деревьями стояла скамья. Маленькие побеги паразитирующих на древесных ветвях розовато-лиловых орхидей удивительно напоминали бабочек; воздух был до духоты пропитан влажным приторным ароматом бальзамовых цветов.
– Посмотри на море, – сказала миссис Пикеринг. – У каждой волны – розовая верхушка. Нет, ты только посмотри – просто божественно! Через минуту все станет оранжевое, или желтое, или еще какое-нибудь – так быстро все меняется.
Мистер Пикеринг посмотрел и увидел на сверкающей поверхности моря, в четырехстах ярдах от берега, темную лодку, длинную и узкую, как пирога. В ней высоко громоздились какие-то предметы, напоминающие клетки для кур.
– Ребята ловят лангустов, – сказал он. – Поплыли ставить ловушки. Кстати, надо попробовать самому на них поохотиться.
– Теперь все красное, – сказала миссис Пикеринг. – Гляди! Все красное, как огонь.
– Думаешь, они действительно ловят лангустов? – произнес мистер Пикеринг. – Может быть, и нет. Знаешь, я совсем не уверен. – Он вдруг встал со скамьи, спустился по ступенькам, вырубленным в черной скале, и остановился у кромки моря.
У низкого острова лодка встала. Вглядываясь в суденышко, окруженное красно-зелеными закатными водами, мистер Пикеринг видел, как ловушки-клетки одна за другой плюхались в море. В лодке орудовали два темнокожих паренька в рваных серых рубахах и широкополых фетровых шляпах. Было видно, как ловушки, одна за другой падая в воду, взбивали на нежной глади фонтанчики белых брызг. Потом вдруг и сам островок будто вытолкнуло из разлитого вокруг жидкого пламени, и он выступил так четко, что мистер Пикеринг схватился за голову. Его осенила блестящая мысль.
– Ага, вот оно что, – сказал он. – Ставлю миллион против доллара, что Мэкстед там их и спрятал. Торгсен говорит, они на дне – и я что хочешь готов прозакладывать, что попали они туда вот так.
Голос его странным двойным эхом отразился от воды и скал, и он спохватился, что говорит сам с собой. Он побежал по ступеням вверх. У самого обрыва в восторге замерла миссис Пикеринг, опершись на низкую бетонную ограду. Она вскрикнула от неожиданности, когда мистер Пикеринг, подбежав на резиновых подошвах, вдруг схватил ее за локоть.
– Ой! Ты меня напугал, честное слово. Солнце как раз садится – погляди, заметно даже, как оно движется. Гляди – опускается, опускается!
– Я все вычислил, – сказал мистер Пикеринг. – Очень просто. До очевидности. Мэкстед любил всяких редких рыб. Он постоянно плавал около рифов – Торгсен говорит, целые дни тут проводил. Итак, что он делает? Он прячет свои денежки здесь – здесь до черта всяких рифов и отмелей, прячь что угодно, никто никогда не узнает. Ну, не никто, конечно, кое-кто знает. Торгсен вот знает.
– Так быстро темнеет, – сказала она. – Погляди, только верхушечка солнца осталась. Похоже на ноготок – красный лакированный ноготок. Правда, похоже?
– Угу, – отозвался он. – Красиво. Видишь – ловцы лангустов гребут назад. Забавно, что они всегда возвращаются в одно и то же время.
Алая верхушка солнца с захватывающей дух быстротой скользнула за горизонт, а по раскаленному морю еще перебегали ярко-оранжевые блики, и к ним постепенно добавлялись мазки нежной зелени. Вдруг воцарилась такая мертвая тишина, что стал слышен плеск единственного кормового весла на уплывавшей лодке.
– Скоро светляки полетят, – сказала миссис Пикеринг. – Мне они так нравятся.
До этой поездки на юг миссис Пикеринг никогда не видела летучих светляков, и в первый раз их газово-зеленый танец в жаркой субтропической тьме поразил ее почти так же, как поразила ее мужа первая встреча с крабом на песчаном берегу.
– Да, кстати. Ты знаешь, я кое-что о них выяснила, – сказала она. – Я прочитала в журнале, пока ты был сегодня на острове, что этот их свет служит сигналом.
– Каким сигналом? – спросил мистер Пикеринг. – Об опасности?
– Нет. Это как азбука Морзе – или, скорее, как морской семафор. Каждый светит со своим кодом – скажем, один-два-один или два-один-один или что-нибудь другое – и это сигнал от самки к самцу.
– О чем?
– О любви. Ну, о продолжении рода. Самец имеет свою длину волны или как там это называется – один-два-один, и он ищет самку, подающую сигналы на той же длине волны.
– И тогда они спариваются?
– По-моему, это восхитительно, – сказала она.
Мистер Пикеринг на этот раз промолчал, а его жена сидела как завороженная, не спуская глаз с моря. Все цвета смягчались и сходили на нет, растворяясь в одном – вернее, так казалось, если не вглядываться, как она, сквозь приспущенные веки; а она видела, что это не один цвет, а переливы пятидесяти или даже ста оттенков, каждая волна – отдельный нежнейший мазок кисти.
– Забавно, – сказал мистер Пикеринг. – Как только упоминаешь об этом убийстве, все начинают говорить о цене на бананы или еще о какой-нибудь хреновине. Никто не хочет говорить.
– Их можно понять, – сказала она. – Прошло десять лет, почему надо это ворошить? Все прошло и забыто. И слава богу.
– Нет, не прошло и не забыто. Убийца здесь, на нашем острове. И ничего хорошего тут нет. Ты ведь знаешь, что за одним убийством иногда следует второе.
– Ну, допустим. У тебя что, есть версия?
– Пока нет, – ответил он. – Но, может быть, будет, когда я завтра съезжу на Кошачью отмель. Это просто риф, покрытый песком, с той стороны Скалистого острова. Отсюда не видать. Но я голову даю на отсечение, что часть золота лежит там.
– Как быстро стемнело. А вода синяя-синяя, только маленькие желтинки на ней. Чувствуешь, как меняется ветер?
В течение дня дующий с моря бриз нес свежесть и тепло, увенчивая темно-синие волны белоснежными коронами. Ночью ветер дул с гор.
– Разве никого не судили тогда и не оправдали? – спросила миссис Пикеринг.