У него вырвался стон.
— Хочу ли я? Да я просто с ума схожу от того, как хочу!
— Тогда целуйте меня, — выдохнула Сашенька и опять припала к его губам.
Все опасения и предубеждения осыпались с души Орлова сухим дождем. Стиснув в объятиях это тугое и одновременно мягкое тело, он впился в Сашины губы и с радостью ощутил, как обмякла она в его руках. В следующий миг Михаил бережно положил девушку на сено и принялся жадно целовать ее лицо и шею.
— Расстегни мне платье, — простонала Сашенька.
Орлов немедленно послушался, хотя руки у него тряслись от нетерпения и страха. Он так боялся причинить этой девочке боль, но в мир наслаждений невозможно войти другим путем. Саша наверняка знала о том, что ей предстоит, и была готова к этому.
Он поспешно расстегнул множество пуговок у нее на груди и увидел ту белоснежную пухлость, которая рисовалась в его воспаленном воображении. Впившись губами в ее мягкую грудь, он помог розовым соскам выбраться наружу и принялся ласкать их языком. А Сашенькино тело уже извивалось и выгибалось под ним, готовое на все безумства, возможные в любви.
«Да только любовь ли это? — некстати пронеслось в его мыслях. — Она ведь не меня любит… не меня представляет в эти мгновения… Имею ли я право воспользоваться ее минутной слабостью? Украсть то, что предназначено другому? Как она будет потом ненавидеть и проклинать меня!»
И он внезапно отпрянул от девушки, сел, отвернувшись, и сжал ладонями голову.
— Нет, Сашенька, это невозможно… Вы не хотите этого. Минутное безрассудство может лишить вас дальнейшего счастья. Вы же не выйдете за меня? Значит, я не имею права…
Она молчала, но, судя по шороху за спиной, оправляла платье. Потом соскочила со стога и принялась отвязывать лошадь.
— Куда вы? — встрепенулся Орлов. — Дождь еще не кончился!
Бросив на него взгляд, полный презрения, Саша легко запрыгнула в седло и пришпорила Рыську. Ни слова на прощание. Михаил Антонович с тоской следил за тем, как девушка мчалась под дождем к горизонту, за которым ей наверняка хотелось исчезнуть навсегда, раствориться в мутной серости. Чтобы только никогда впредь не испытывать подобного унижения, не быть отвергнутой мужчиной.
— Она будет ненавидеть меня в любом случае.
Орлов готов был плакать от беспомощности и от злости на себя.
* * *
— Я обманула его.
Сашенька произнесла это, стоя перед большим зеркалом в одной ночной сорочке. В комнате царил полумрак, и собственное отражение было смутным, едва узнаваемым. Ей начинало казаться, что из Зазеркалья на нее смотрит совершенно другая девушка, незнакомая, даже чем-то неприятная. Сашеньке виделась в ней распущенность и вульгарность, которые не были свойственны ей самой.
Свое поведение по отношению к Михаилу Антоновичу ей казалось чудовищным. Она была ничем не лучше уличной девки! И Орлов, с его тактичностью, с его душевным благородством, не мог не отшатнуться от той, кто так не походила на Сашеньку, певшую ему в Летнем саду…
Как он слушал ее тогда! Саша готова была поклясться, что на его глазах блестели слезы.
Орлов тогда всю дорогу восклицал:
— Ах, как мне хотелось бы слушать вас до утра! Сколько чистоты в вашем голосе, сколько силы!
А у Сашеньки осталось чувство неудовлетворенности. Она виделась самой себе птицей, которая хотела взмыть к облакам, а порыв ветра вынудил ее вернуться на землю. И теперь она беспомощно жалась на ветке, ощущая себя слабой и ненужной.
То же самое произошло и сегодня днем. Саше хотелось окунуться в пламя страсти, а ей позволили всего лишь чуть-чуть погреться около. Неужели Орлов почувствовал то, что она пыталась скрыть даже от самой себя? Закипавшее в ней желание было обращено вовсе не к нему… И совсем не Михаил Антонович, а Дмитрий явился ей той ночью, чтобы лишить ее покоя и рассудка.
А она обманула Орлова. Вернее, попыталась обмануть, ведь он легко разгадал, что на самом деле было у нее на душе.
— Как же я ненавижу его, этого Оленина! — вырвалось у Сашеньки, и она чуть не ударила по зеркалу кулаком.
Девушка быстро перебежала через всю комнату и юркнула под одеяло. Здесь, в спасительной темноте, еще раз как заклинание она прошептала, что ненавидит Оленина. Ведь он лишил ее не только надежды на взаимную любовь, не только уважения к себе. Из-за него Сашенька потеряла друга, которого она только что обрела.
Господи, что за глупость пришла ей в голову! Преподнести себя в дар нелюбимому мужчине только для того, чтобы отомстить Дмитрию. А уж она бы обязательно рассказала ему об этом и вдоволь насладилась видом его перекошенной от гнева смазливой физиономией.
Но вместо желанной мести Сашенька обрела душевный непокой и презрение к себе. Горечь вместо сладости. Как можно было подумать, что Михаил Антонович поверит в ее ложь, в ее фальшивую игру? Впрочем, если бы он хотел обмануться…
Сашенька выбралась из-под одеяла и с трудом отдышалась. Значит, и Орлову не нужна ее любовь. Иначе он позволил бы ей обмануть его.
— Никому я не нужна! — Ее голос задрожал, когда она произнесла это вслух.
Ей было так жаль себя. По щекам Саши текли слезы, и она размазывала их, некрасиво кривя рот, как маленькая девочка. От стыда за себя не хотелось жить.
Вскочив, Сашенька перебежала к столику с письменными принадлежностями и зажгла свечу. Что написать Михаилу Антоновичу? Какие подобрать слова, чтобы он понял ее, чтобы освободился от презрения к ней?
Ей пришлось смять несколько листов с начатым посланием, прежде чем получилось следующее: «Дорогой Михаил Антонович! Сомневаюсь, что вам удастся укорить меня сильнее, чем я сама уже сделала. Я сгораю от стыда. Я ненавижу себя и презираю, как никогда в жизни. Но молю вас, хотя бы вы не презирайте меня! Нет на земле другого человека, чьим уважением и симпатией я дорожила бы больше, чем вашим! Поверьте, на этот раз я не играю и не кривлю душой. Хотя вы чутко угадали, что в те минуты, которые мне стыдно вспоминать, я была не совсем честна с вами. Господи, как я проклинаю себя за эту глупость! Если бы вы были столь великодушны, чтобы простить меня! Этого я желаю больше всего на свете. Если б мы могли восстановить нашу дружбу… Быть может, я прошу невозможного. Но ведь никто не запретит мне мечтать о том, чтобы вернуться во вчерашний день и исправить все свои глупые ошибки. Если бы это сбылось на самом деле! Никогда-никогда я не посмела бы вести себя так, как в те минуты под дождем. Я была отвратительна! Я играла дурную женщину и даже не понимала, как вам омерзительно общение с такой распутницей. Что на меня нашло? Какое-то немыслимое затмение…»
Еще несколько раз извинившись за свое поведение и обругав себя последними словами, Сашенька сложила письмо и спрятала его в комод. Одна только мысль о том, что письмо могут прочесть родители, приводила девушку в ужас.
Когда она легла в постель, ей показалось, что в коридоре скрипнула половица. Однако Сашенька была так утомлена всеми этими переживаниями, что не смогла заставить себя подняться еще раз. Едва коснувшись головой подушки, девушка тут же погрузилась в мир тревожных и мучительных снов. Но ни один из них не запомнился ей этой ночью.
Проснулась Саша почти успокоенной. По крайней мере, то чувство стыда, которое вчера заставляло ее корчиться от муки, больше не разрывало ей душу. Сашеньке даже пришло в голову, что, может, все уляжется как-нибудь само, и письмо Михаилу Антоновичу отправлять не стоит. Но, устыдившись на этот раз уже своего малодушия, Саша открыла ящик комода.
Письма не было. Сашина рука беспомощно шарила под бельем, но ничего похожего на лист бумаги не находила. Девушка принялась лихорадочно вытаскивать вещи. Она опустошила весь ящик, но письма не было. Тогда девушка начала вытряхивать белье из следующего ящика. Но и здесь ничего не оказалось. У Сашеньки от страха замерло сердце: «Что это значит?»
Кто мог войти в ее комнату ночью, пока она спала, и выкрасть письмо? Видимо, этот «кто-то» подсматривал за ней и видел, куда именно Саша спрятала заветную бумагу. Но кому могло это понадобиться?
Первой пришла на ум Саше ее служанка Клава. Но девушка с гневом отогнала это подозрение, ведь Клава служила у нее уже несколько лет и знала ее чуть ли не с детства. Они всегда прекрасно ладили, и Саша относилась к бывшей крестьянке, скорее, как к наперснице. Хотя та была старше на добрый десяток лет, они могли шептаться и хихикать, обсуждая гостей, которые появлялись в доме Микульчиных. О Михаиле Антоновиче они тоже говорили. Клава находила его положительным и приятным господином. Сашу такие определения смешили, но она понимала, что большей похвалы от ее служанки трудно заслужить. Почему-то ее успокоило то, что Орлов понравился Клаве. Интересно, что она сказала бы о Дмитрии?
Отделавшись от подозрений насчет Клавы, она попыталась сообразить, кто еще мог беспрепятственно проникнуть в ее комнату.
Теперь подумалось о матери… Саша прижала ладони к вспыхнувшим щекам.
— Боже, только не это!
Если Анна Владимировна случайно заметила, как дочь что-то пишет, то вполне могла, бесшумно замерев за дверью, дождаться пока Саша ляжет спать, чтобы изъять у нее письмо. Любопытства ей не занимать, и со своей совестью она всегда может договориться, хотя всем известно, что читать чужие письма — это стыдно!
Осев прямо на выброшенное из комода белье, Саша зажмурилась и застонала от ужаса. Она раскачивалась из стороны в сторону и до боли стискивала пальцы. Девушке было яснее ясного, что жизнь ее отныне кончена. Мать сживет ее со света своими упреками.
К изумлению Сашеньки, когда она по третьему требованию спустилась завтракать, мать встретила ее как ни в чем не бывало.
— Ты что, душа моя, не захворала ли? Ждем тебя, ждем…
— Нет, я здорова, — торопливо заверила Сашенька и, присев к столу, опустила глаза.
Сергей Васильевич добродушно заметил: