Еще один оценивающий взгляд.
- Да нет... - задумчиво отказалась мать. - Мне уже не по возрасту.
- Но он же носит! - логично заметила Маня. - А градоначальник, мне кажется, постарше тебя не на один год.
- Что дозволено мэру, то не дозволено горожанину! - заявила Инна Иванна. - Если ты снова присосалась к телевизору, я пойду наверх!
И мать поднялась по лестнице на второй этаж квартирки - всегда тихий, полутемный и чуточку таинственный. Из маленького высокого окна струился почти неземной свет, до потолка можно было запросто дотронуться рукой даже не с Машиным ростом... и хотелось оставаться здесь как можно дольше, оторвавшись от всего существующего, забыв его и наплевав на все происходящее за этими стенами.
В глазах у Мани уже рябило и пестрело от лиц депутатов, громогласно и завораживающе суливших другую, совершенно прекрасную жизнь в новой, иначе обустроенной и бодро шагающей в великое завтра стране по имени Россия. Слушать их почему-то казалось слишком приятно и увлекательно. Интрига раскручивалась на глазах. Обещалки и увлекалки обладали чудовищной магнетической силой. Пока еще депутаты не начинали дебошей и драк в зале Думы. РОДы - разговор, объяснение, драка - появились немного позже. Политическая стилистика потрясала сначала своей вкрадчивостью, а потом - низостью и откровенностью. Впрочем, обогащение депутатов поражало значительно сильнее их словоблудия и лицемерия.
- У ума есть предел, но глупость беспредельна, - повторял отец. - Хотя даже она не освобождает от необходимости думать. Вся страна слушает пустую говорильню, еще раз доказывающую, что история всегда повторяется, но сначала в виде трагедии, а потом - в виде фарса. И нельзя заставить вурдалака пить морковный сок!
Маша вспомнила танки на улицах и недоуменные, ошарашенные лица военных и прохожих... У некоторых в глазах застыли животный ужас и страх. Страх завтрашнего дня.
- А чем все эти депутаты, по-твоему, отличаются друг от друга? - спросила как-то Маша Инну Иванну.
- Фамилиями, - довольно удачно сориентировалась мать. - А так яблоко от груши недалеко падает, и правая и левая руки совсем рядом!
В маленькой двухэтажной квартирке под чердаком часто остро пахло перекисью водорода: Инна Иванна усердно закрашивала свои седины. Она начинала опасно полнеть, поскольку яростно заедала все свои проблемы и мужа заодно. С помощью краски и кремов мать выглядела пока достаточно молодо, но становилась слезливо-сентиментальной, суетливой до жалости и часто жаловалась. Особенно после телевизионных новостей.
- У меня только давление повышенное, остальное - слух, зрение, память - все пониженное! И ужасное сердцебиение!
- Мне кажется, мама, было бы хуже, если бы сердце не билось, - заметила Маша.
- С тобой ничем нельзя поделиться! - тотчас взвинтилась Инна Иванна. - Ты вся в отца! Он тоже только твердит без конца свое заезженное: "начальник паники, начальник паники!" Шипит, как бикфордов шнур! Вставил бы лучше зубы! Боится! И уверяет, что для него это слишком дорого. Это для него-то! Вечно тайком от меня клал деньги на книжку! Ему все наши любые инфляции и дефолты нипочем. А у меня никакой паники никогда не было и нет. Вот, ты посмотри, сколько в этом месяце магнитных бурь! Значит, одышка и постоянные перепады давления.
И мать сунула Мане в руки вырезку из газеты.
- Мама, и ты туда же! - укоризненно сказала Маша. - Элька без конца талдычит об этих бурях... А дни магнитных бурь специально придуманы для того, чтобы все знали, когда нужно обязательно еле-еле таскать ноги. Иначе нам не догадаться. И вообще, "будет буря, мы поспорим и помужествуем с ней".
Она боялась жалеть Инну Иванну, потому что тогда обеим станет совсем плохо.
Теперь Маня довольно часто звонила матери.
- Мама, ты как себя чувствуешь?
- А я уже никак себя не чувствую! - привычно заявляла мать. - Старею в бесполезной борьбе с медициной и возрастом. Болит все, кроме очков!
После развода с отцом, прошедшего довольно мирно и спокойно, она очень сдала. Утеряла внутреннюю готовность жить.
Однажды Маша застала ее за пересмотром платьев в шкафу. Инна Иванна перебирала их слишком внимательно и придирчиво.
- Собираешься на бал? - сдуру ляпнула Маня.
- Да вот думаю, - неуверенно и необычно беспомощно отозвалась мать, - что бы надеть... Или лучше купить новое? Ты не посоветуешь? В субботу должен заехать отец, у него проблемы с новой книгой, просил помочь понабивать текст. Подвела очередная дура-машинистка. Интересно, на какие деньги он собирается издавать свой последний роман? Теперь за все надо платить.
- Надо привыкать к новой жизни. У нас теперь рынок. Добрались, наконец, - опять неудачно брякнула Маня. - А то потом бродят вокруг какие-то разбитые осколки... Но в туалетах я не шуруплю... Всю жизнь прошлепала в джинсах...
Среди бедных, довольно безвкусных платьишек матери выбрать было практически нечего. Она, как и бабушка, никогда не отличалась пристрастиями к нарядам и косметике, почти полностью их игнорировала и носила, что ни попадя. Что это случилось вдруг с ней? Почему она так тщательно готовится к приезду отца? Ей просто одиноко или...
- Ах, вот как? Значит, надо привыкать? Мыслюха! - моментально вспылила Инна Иванна. - Рынок! Да какой это рынок? Базар! В следующий раз приводи с собой Антошку! Это моя заплатка! С ним я всегда легко нахожу общий язык, без всякого привыкания, а с тобой - нет! Наверное, я впала в настоящее бабушинство.
9
В конце девяносто второго умерла бабушка. Среди грома событий российского масштаба она исчезла слишком тихо и незаметно.
Предчувствуя свой уход, она как-то вечером позвала Машу к себе в комнату.
- Машуня! - сказала бабушка. - Я скоро умру...
- Ой, ну что ты...что с тобой... - забормотала испуганная Маня. - Вы с мамой прямо сговорились! Она тоже все время плачется о здоровье...
- Мне неведомо, как там мама, - неожиданно холодно и отстраненно заметила бабушка. - Она очень давно ко мне не заезжала... Но я ни на что не жалуюсь. Я просто понимаю. И пока я еще не ушла навсегда, мне хотелось бы тебе кое-что рассказать... Инна не решится это сделать никогда. А ты должна знать...
Бабушка вздохнула и замолчала. Машка насторожилась: о чем это она обязательно должна знать? И почему мать не решится рассказать ей об этом?
- Я всегда была против Инниного скоропалительного брака... - тихо продолжала бабушка. - Павел мне совсем не нравился. И его семья. Но дело не во мне: Инна не любила его. Что за жизнь без любви...
- Вообще-то мне об этом давно известно, - сказала Маня. - Не маленькая... А жизнь без любви... Она обыкновенная. Чем проще, тем лучше.
Бабушка снова вздохнула и с жалостью посмотрела на Машу.
- Глупенькая, что тебе может быть известно? И Павлу тоже. Ты - не его дочь! Наверное, ему эти открытия ни к чему... Но ты должна, наконец, услышать, что твой отец - совсем другой человек... Инне удалось все скрыть. Удивительно, как у нее так ловко получилось... Она, в общем-то, лишена всякой хитрости и пронырливости. Это был короткий и какой-то безумный роман... Она просто ненадолго свихнулась... Но почему-то не разошлась с Павлом. Меня она во многие детали не посвятила. Я хорошо знаю лишь одно: ты не его дочь... Вот и все...
Маша сидела молча, больно вцепившись ногтями в онемевшие ладони. Значит, вот почему ничего не бывает на свете без любви... Без нее и дети не рождаются... Так утверждала мать... И ее заявления делались не на пустом месте...
- Зачем ты мне рассказала об этом? - прошептала Маня. - А кто он?
Бабушка нахмурилась.
- Ты разделяешь мнение Инны? Она тоже всегда была уверена и продолжает считать, что тебе дополнительная информация ни к чему. Ну, уж Павлу во всяком случае... Но я думаю иначе. О твоем отце мне известно очень немного. Инна скрытная. Знаю только, что он жил в Мытищах. И она туда моталась к нему по пять раз в неделю.
Ужас стиснул Маню чересчур холодными и грубыми руками.
- Где... он жил? - с трудом выдохнула она.
Бабушка посмотрела на нее очень строго.
- Ты прекрасно слышала где. Но это было давно... Где он сейчас, я не знаю. Если хочешь, спроси мать. Его зовут Дмитрием. Кажется, он учился тогда в МГИМО...
Приехав когда-то в Стокгольм, Кончита страдала не слишком. Во всяком случае, так казалось Бертилу и многим окружающим. Она просто-напросто игнорировала знаменитый нордический темперамент, ровным счетом ни минуты не обращала внимания на постоянную прохладу вокруг и непрерывно пела и плясала, оставаясь верной своему драгоценному, незабвенному, горячему Мадриду.
Бертил лишь один раз в жизни видел ее в слезах. Это случилось, когда родился сын, и Берт решил дать мальчику шведское имя. Глаза Кончиты неожиданно намокли, и она посмотрела на Бертила с таким выражением, что муж тотчас отказался от своего намерения. Пусть называет, как хочет! Фамилия ведь все равно шведская! Так получился Хуан Хардинг - более странного и нелепого сочетания трудно было себе представить. Но чего хочет женщина...
К изречениям и сентенциям Кончиты Бертил привык довольно давно и не очень вникал в них, хотя иногда они его веселили и доставляли немало удовольствия. Эллен была напрочь лишена чувства юмора, как, впрочем, большинство шведок. Мама Берта по-прежнему оставалась счастливым исключением.