А потом, в один прекрасный день она сама стала владелицей этого огромного дома, похожего на мавзолей – в деревне его называли «Прихотью Фарли», – и она сразу же поняла, что никогда не сможет жить там, никогда не будет играть роль благородной владелицы поместья. Как-то в минуту прозрения она вдруг поняла с необыкновенной ясностью, что она должна сделать. Она должна стереть его с лица земли, как будто его никогда и не было. И она приказала снести его, разобрать по кирпичику, чтобы и следа от него не осталось. Она до сих пор помнит, какое мрачное удовольствие она испытала, когда его сровняли с землей.
И сейчас, четыре десятилетия спустя, она помнит, как сказала Блэки: «И сад тоже уничтожь. Выкорчуй полностью. Не хочу, чтобы от него остался хоть один розовый куст, хоть один побег». Блэки сделал все точно так, как она сказала, – выкорчевал до последнего корешка тот сад с розами, защищенный от ветра стеной, где Эдвин Фарли так жестоко и бесстыдно отрекся от нее и от своего ребенка, которого она тогда носила. И этот розарий исчез, словно по волшебству, буквально за несколько часов, как будто его никогда и не было. И только тогда она почувствовала наконец, что освободилась от Фарли навсегда.
Тогда-то Эмма и купила фабрику. Она постаралась дать рабочим нормальную зарплату, на которую можно жить; ввела оплату за сверхурочную работу и различные дополнительные льготы. Благодаря ей деревня безбедно жила многие годы, хотя частенько Эмме это обходилось недешево. Рабочие в каком-то смысле были частью ее самой – она вышла из их среды, и они занимали особое место в ее сердце, она питала к ним особую привязанность. Ей было грустно при мысли о том, что придется расстаться хотя бы с одним из них, но, судя по всему, выбора у нее нет. Несомненно, лучше, чтобы фабрика работала хотя бы с половинной нагрузкой, но все же работала, чем закрыть ее совсем.
– Кстати, Александр, ты что-нибудь из этих планов обсуждал с Китом? – спросила она, полуобернувшись назад.
– С дядей Китом? – переспросил Александр, и в его голосе послышалась та же растерянность, что появилась у него на лице. – Нет, не обсуждал, – признался он. – Во-первых, в последнее время я его редко вижу, и, во-вторых, он как будто не проявляет интереса ни к одной из фабрик, и меньше всего – к той, что в Фарли. Он вообще ни разу ничем не поинтересовался с тех пор, как ты выкинула его из завещания.
– Должна заметить тебе, что ты мог бы поосторожнее выбирать слова! – резко бросила Эмма и вернулась к письменному столу. – Я его не выкинула из завещания, как ты изволил заметить. Я обошла его, но в пользу его дочери, между прочим. Точно так же я поступила с твоей матерью – в твою пользу и в пользу твоей сестры Эмили. И с твоим дядей Робином – в пользу Джонатана. И ты прекрасно знаешь почему. Я не думаю, что нужно объяснять еще раз. И, кроме того, не забывай, что мое завещание вступит в силу только после моей смерти. Что случится еще не скоро, если это будет хоть как-то зависеть от меня.
– Или от меня, – произнес Александр, которого ее разговоры о смерти всегда выбивали из колеи.
Эмма улыбнулась ему. Она хорошо знала, как он привязан к ней, как искренне беспокоится о ней.
– Ну ладно, хватит о Ките… М-да… Конечно, я сознавала, что он не слишком ревностно относится к своим обязанностям. Но с другой стороны, я все же думала, что он ради приличия время от времени заходит в контору.
– Да, заходит, напускает на себя такой грозный и неприступный вид, что его как будто и нет, – объяснил Александр и добавил задумчиво: – Не знаю уж, что он делает все остальное время.
– Зная характер своего старшего сына, скорее всего, ничего особенного. Выдумкой он никогда особо не отличался, – сказала Эмма и презрительно усмехнулась.
Она мысленно взяла на заметку, что нужно будет поговорить с дочерью Кита Сарой о настроении ее отца. «Грозный вид… ну-ну… – подумала Эмма неприязненно. – Он сам во всем виноват. Нет, не совсем так. Ему помогли в этом Робин, и Элизабет, и Эдвина – все его союзники по заговору против меня». Видя, что Александр все еще смотрит на нее с ожиданием, Эмма закончила:
– Как бы то ни было, раз Кит заходит в контору редко, он не будет тебе мешать, как частенько бывало в прошлом. Начинай осуществлять свой план немедленно. Благословляю тебя.
– Спасибо, бабушка. – Он наклонился к ней и сказал убежденно: – Мы поступаем правильно.
– Я знаю.
– И не волнуйся о тех, кого придется отправить на пенсию. С ними все будет в порядке. Обязательно.
Она бросила на него мимолетный взгляд и подумала: «Как я рада, что не Александра я подозреваю в предательстве и двуличии. Иначе я бы не вынесла. Это меня убило бы». А вслух сказала:
– Мне приятно, что ты принимаешь так близко к сердцу дела на фабрике в Фарли, Сэнди. Она тебе не безразлична, и для меня это важно. Я очень ценю твое понимание… Ты понимаешь, что для меня эта фабрика – не просто одна из многих. – Она слегка улыбнулась и покачала головой. – Ты знаешь, прошлое всегда остается с нами, оно заявляет свои права на какую-то часть нас. Я уже давно поняла, что от него никуда не спрячешься.
– Да, – коротко ответил он, но его взгляд говорил о большем.
– Я решила на следующей неделе съездить туда. Я сама объясню рабочим, какие перемены мы собираемся осуществить. Я сама скажу им о том, что некоторым придется уйти на пенсию, – я найду нужные слова. Они имеют право на это.
– Да, бабушка. И они будут очень рады, если ты приедешь к ним сама. Они же там все тебя боготворят – впрочем, ты и сама это знаешь.
– Не будь таким наивным, Александр. И не преувеличивай. Ты знаешь, терпеть не могу, когда преувеличивают.
Александр сдержал улыбку и помолчал, наблюдая, как она разбирает бумаги на письменном столе, слегка наклонив голову. Она говорила с ним отрывисто, даже немного сердито, но голос ее звучал смущенно-хрипловато, и он знал, что его слова ее тронули. Его позабавило, как она мягко отчитала его. Она немножко играла. Боже правый, да ведь вся ее жизнь – это одно большое преувеличение, цепь совершенно невероятных событий! Да и ее саму нельзя мерить обычными мерками, это – исключительная личность!
– Ты все еще здесь? – спросила Эмма, поднимая глаза, хмурясь и притворяясь, что сердится. – Я думала, что ты уже на полпути к конторе, ведь у тебя сегодня столько дел! Ну ладно, ступай!
Александр рассмеялся, вскочил со стула и, обойдя письменный стол, обнял Эмму и поцеловал в корону серебристых волос.
– Дорогая Эмма Харт! Во всем огромном мире нет никого, кто походил бы на тебя, – сказал он с нежностью. – Ни одного человека.
– Ни один человек на всем белом свете, кроме Эммы Харт, не додумался бы сделать такое нелепое предложение! – воскликнул Себастьян Кросс с негодованием, сверкая глазами и багровея.
– Это не она сделала такое предложение, это я, – ответила Пола самым холодным тоном, на который была способна, спокойно и твердо встретив его разгневанный взгляд.
– Чушь! Это говорит ваша бабушка – не вы! Сидя напротив него, Пола почувствовала, как напрягается, но удержала слова протеста, готовые сорваться с губ. Во всех деловых отношениях необходим самоконтроль, а с этим отвратительным человеком особенно. Она не позволит ему запугать себя, не взорвется в ответ на утверждение, что переговорами на расстоянии руководит ее бабушка.
– Вы можете думать, что вам угодно, – сказала она после небольшой паузы, – но независимо от того, кто выдвинул это предложение, оно именно таково, как я его обрисовала. Вам остается только принять его или отказаться.
– Тогда мы отказываемся от него, премного вам благодарны, – выпалил Себастьян, которого переполняли злоба и ненависть к ней, к ее необычной и в то же время покоряющей красоте, к ее богатству и могуществу. – Никто здесь не нуждается ни в вас, ни в вашей бабушке, черт побери! – добавил он, глядя на нее темными горящими глазами.
– Послушай, Себастьян, давай не будем торопиться, – сказал Джон Кросс примирительно. – И, пожалуйста, успокойся. – Он предостерегающе посмотрел на сына и повернулся к Поле. Все его поведение было неожиданно дружелюбным. – Будьте снисходительны к моему сыну. Вполне вероятно, что он очень огорчен. Ведь ваше предложение совершенно неожиданно для него. Он очень близко принимает к сердцу дела «Эйр коммюникейшнс», как и я. Он не хочет расставаться с компанией. Я тоже. Короче говоря, мы хотели бы больше того, мы твердо намерены сохранить за собой те посты, которые мы сейчас занимаем в компании: я – председателя правления, Себастьян – главного управляющего. Компании «Харт Энтерпрайзиз» придется согласиться с этим.
– Я не думаю, что это возможно, господин Кросс, – сказала Пола.
– Брось, папа! – почти закричал Себастьян. – Мы найдем деньги в другом месте.
– Нигде вы их не найдете, – не удержавшись, ледяным тоном сказала Пола, протягивая руку к своей папке с бумагами, лежащей на столе. Встреча проходила в комнате для заседаний. Она встала и, как бы ставя точку, сказала: – Поскольку мы, судя по всему, зашли в тупик, очевидно, что нам нечего больше сказать друг другу. Я думаю, мне лучше уйти.
Джон Кросс вскочил со стула и взял ее за руку.
– Пожалуйста, сядьте, – сказал он спокойно. – Пожалуйста. Давайте еще немного поговорим об этом.
Пола в нерешительности посмотрела на него. На протяжении всей их относительно короткой встречи, в отличие от своего сына, который был груб и враждебен, Джон Кросс стоял на своем, не уступая ни в чем, всем своим спокойным видом показывая, что твердо решил добиться принятия своих условий, несмотря на их предварительную договоренность. И вот теперь она впервые заметила в нем признаки колебаний. Сознавал он это или нет, но последние месяцы, когда он жил в постоянном напряжении и тревоге, не прошли для него бесследно. Проблемы его компании, терпящей крах, явно отражались на его лице – усталом, с заострившимися чертами и покрасневшими глазами, в которых можно было увидеть тихое отчаяние и намек на не свойственное им раньше выражение панического страха. «Он знает, что я во всем права, – подумала она, еще раз мысленно оценивая этого человека. – Но ни за что не хочет в этом признаться. Глупец». Тут она мысленно одернула себя. Человек, стоящий перед ней, создал «Эйр коммюникейшнс» с нуля, поэтому его вряд ли можно считать глупцом. Заблуждающимся – да. И очень жаль, что он страдает весьма серьезным заболеванием – родительской слепотой. Он уже давно приписывает своему сыну такие качества, которых у Себастьяна никогда не было и вряд ли когда-нибудь будут. В этом-то и лежит главная причина его краха.
– Хорошо, – наконец ответила она, присаживаясь на самый краешек стула. – Я останусь еще на несколько минут, чтобы выслушать вас. Но, откровенно говоря, я действительно думаю, что мы зашли в тупик.
– На мой взгляд, это не совсем так, – ответил он, чуть улыбнувшись. Он взял сигарету и закурил, и в каждом движении чувствовалось почти не скрываемое облегчение от того, что она согласилась остаться. – Видите ли, ваше предложение действительно несколько нелепо. Нам нужны средства, источники финансирования. Мы не хотим, чтобы нас поглотила другая компания, а мы сами оказались выброшенными из своей же собственной компании. Совсем не на это мы рассчитывали, когда обратились к вам, – закончил он и несколько раз кивнул, как бы подкрепляя свои слова.
Пола смотрела на него с удивлением и любопытством.
– Вы точно определили суть проблемы. Не забывайте – это вы пришли к нам. Мы не навязывали вам себя. И вы, безусловно, достаточно хорошо знали, что такое «Харт Энтерпрайзиз», чтобы понять, что мы никогда не вкладываем деньги в компании, где дела идут плохо. Мы приобретаем их, реорганизуем и находим для них новых руководителей. Наших руководителей и управляющих. Другими словами, мы добиваемся того, чтобы эти компании работали ритмично и эффективно и приносили прибыль. Нас не привлекает финансирование компаний, принадлежащих другим людям и продолжающих катиться по наклонной плоскости. В этом нет смысла.
Джон Кросс поежился от этого явного выпада в его адрес, но не стал возражать, а сказал:
– Да-да, совершенно верно. Так. Но я думал… Может быть, мы могли бы прийти к какому-то компромиссу…
– Отец! Не смей! – гневно вскричал Себастьян. Его давно уже подмывало вмешаться.
Отец предостерегающе поднял руку и нахмурился:
– Выслушай меня до конца, Себастьян! Пола, как мне кажется, вот что мы могли бы сделать. Ваша компания, «Харт Энтерпрайзиз», могла бы приобрести пятьдесят два процента акций компании «Эйр коммюникейшнс». Вот вам и тот контроль, на котором вы настаиваете. Вы создаете новое руководство, реорганизуете компанию, как считаете нужным, но вы должны согласиться на то, чтобы мы остались в…
– Отец! Что ты такое говоришь? Ты в своем уме? – буквально проревел Себастьян, лицо его еще больше побагровело. – С чем же в результате останемся мы? Я тебе скажу – мы останемся с носом. Господи! Боже мой!
– Себастьян! Я тебя очень прошу, – вскипел Джон Кросс, от его прежней невозмутимости не осталось и следа. – Хоть раз в жизни дай мне закончить!