Майкл нахмурился, захваченный врасплох столь неожиданным и поразительным открытием. Юный Обри Хэбертон похищен внебрачным сыном своего отца, своим собственным сводным братом. Потом ему в голову пришла новая мысль.
- Значит, этот человек - ваш кузен, хотя и не по крови. Его отец намерен признать его? Если намерен, это может спасти вашу репутацию. Мы сможем пожениться, как собирались.
Элиза не ответила, но в выражении ее лица, во всей неподвижно застывшей фигуре Майкл прочел несогласие. Она... не хотела выходить за него замуж? Но почему?
- Должна ли я высказаться откровенно? - наконец спросила Элиза, воинственно вздергивая подбородок.
- Полагаю, должны, - заявил Майкл и по тому, как метнулся в сторону ее взгляд, понял, что она ожидала другого. Она рассчитывала, что он поступит как джентльмен и вернет ей ее слово без всяких дальнейших объяснений. Но Майкл вовсе не намерен был так поступать. Он восхищался ею прежде - ее тихой прелестью, скромными манерами. Они так подходили друг другу по своему темпераменту, положению в обществе, по своему состоянию, наконец.
Она была взволнована и даже угнетена чем-то, что, впрочем, не вызывало удивления, учитывая все происшедшее. Но это все пройдет и забудется.
- Так как же, Элиза? Я жду ваших объяснений.
С приглушенным досадливым восклицанием Элиза тряхнула головой. Ну почему он такой бестолковый? Неужели ему так хочется знать все мучительные подробности?
- Я просто... не могу. Вот и все.
- Он вас изнасиловал?
Элизу покоробило это слово, но она чувствовала себя виноватой: Майкл имел право сердиться на нее.
- Нет, - пробормотала она и, отвернувшись, принялась ощипывать листья папоротника в ближайшей "кадке.
- Нет? - В его голосе послышалось огромное облегчение - и растерянность. - Так в чем же... в чем же тогда дело?
Ей не хотелось говорить ему, но внезапно она подумала, что поступает нечестно. Собрав все свое мужество, Элиза взглянула Майклу в лицо. Он был красив. Невероятно красив. И благороден. Она должна была быть благодарна ему за то, что он по-прежнему готов взять ее в жены. Но не могла.
- Он... не изнасиловал меня. Но тем не менее я... уже не девственница.
Какое-то мгновение Майкл как будто силился понять смысл ее слов. Потом, побледнев, отшатнулся, и Элиза увидела, что он все понял. Так они и стояли, неотрывно глядя друг на друга в тусклом свете зимнего утра, просачивающемся сквозь стеклянные двери и высокие окна, пока Элиза наконец не отвела глаза. Теперь он знает, что она собой представляет.
Однако следующие же слова Майкла показали ей, что она ошибалась.
- Он вас обольстил!
- Он не может отвечать за все один...
- О, еще как может! И он ответит, потому что я убью этого ублюдка!
Элиза вздрогнула:
- Я же просила не называть его так.
- Почему? - настойчиво спросил Майкл. - Что вам за дело, как я его называю? В конце концов, так оно и есть. Он - ублюдок, который хочет погубить собственную семью.
- Это несправедливо! - крикнула Элиза, горя желанием защитить Киприана от нападок своего бывшего жениха. - Кто знает, как вы или я повели бы себя в подобных обстоятельствах!
- Я никогда не стал бы похищать собственного брата и насиловать собственную кузину!
- Он меня не насиловал! - закричала Элиза, к глазам ее подступили злые слезы. - Не насиловал! Я сама этого хотела. Я хотела его! - Она опустила голову, чтобы не видеть потрясенного лица Майкла, и прошептала: - Помоги мне боже, я люблю его...
***
Киприан Дэйр привычно наблюдал за погрузкой "Хамелеона". Бочонки с водой. Солонина. Вино и ром. "Хамелеон" должен был идти налегке, с трюмом, заполненным главным образом балластом, потому что Киприан собирался принять на борт во Франции, близ Руана, большую партию контрабандного товара для доставки одному из своих партнеров в Литлхэмптон. Но настоящая причина, по которой он покидал свою крепость на Олдерни, заключалась в том, что он не мог и далее оставаться один в тех стенах, где все напоминало об Элизе.
Хэбертон, без сомнения, не заставит себя долго ждать. От Элизы и Оливера он скоро узнает, где его сын, а Киприан не намерен дать этому человеку так легко сорваться с крючка. Впрочем, игра в кошки-мышки с ублюдком отцом уже не доставляла ему никакого удовольствия. Обри наслаждался всем происходящим и радовался жизни, а Элиза ушла.
Киприан бросил проверять окуляр секстанта и бессмысленно уставился в пустоту. Сейчас она, должно быть, уже вернулась в лоно семьи и встретилась с женихом. Как-то он отнесся ко всей этой ситуации? Действительно ли этот ее Майкл такой уж напыщенный осел? Отказался он от нее или принял с распростертыми объятиями?
Пальцы Киприана стиснули латунную подставку прибора. Ни один из этих вариантов ему не нравился, и если бы он не был так зол на себя, то посмеялся бы над собственной непоследовательностью. Она сбежала от него при первой возможности, но его гнев на нее и на всех, кто помогал ей, не продержался и дня. Она внутренне покинула его; он сам оттолкнул ее.
Тем не менее одна мысль о ее свадьбе с этим Майклом Джонстоном доводила Киприана до безумия. Он хотел, чтобы она вернулась, но знал, что это невозможно.
- Когда отплываем, капитан?
Киприан повернул голову на звонкий голос Обри. Мальчик щеголял в рваных штанах и свитере не по росту, простые чулки и грубые башмаки красовались на его худых ногах. Его темные вихры давно не знали стрижки, но кто сказал, что матросу обязательно быть подстриженным?
- Со следующим приливом, - коротко ответил Киприан.
- Вы оставите сообщение для Оливера, чтобы он знал, где нас найти?
Киприан криво усмехнулся:
- Не беспокойся, ему все скажут.
Обри пристально посмотрел на него:
- Вы ведь больше не сердитесь на Олли? Мы все виноваты, вы же знаете. И я, и Ксавье, и Ана тоже.
- Я знаю, кто виноват. - Усмешка исчезла с лица Киприана.
- Если бы Элиза не...
- Я не хочу говорить о твоей кузине, - обрезал мальчика Киприан. Обри чуть попятился, но взгляд его по-прежнему был устремлен на капитана.
- Она могла бы выйти за вас, а не за Майкла.
Киприан не ответил, но мальчишка не унимался:
- Вы ей предлагали?
- Занимайся своим делом. Если у тебя мало работы, могу добавить.
При этой угрозе Обри моментально испарился. Но его вопрос остался висеть в воздухе, подавляя Киприана своей сложностью.
Да, можно сказать, он предлагал ей. Но в самой оскорбительной форме, какую только можно было представить. О чем он думал? Почему так обидел ее?