Джессику заставило обернуться смутное чувство тревоги. Высокий смуглый виконт Сен-Сир приближался к ней и Гвен. Несмотря на врожденную элегантность и светский лоск, несмотря на манеры, он выглядел не до конца прирученным хищником. Словно под холеной внешностью аристократа скрывалась дикая сущность, едва управляемый темперамент, о котором, казалось, опасно даже догадываться.
— Леди Стрикланд, — с любезной улыбкой обратился к ней виконт и взял протянутую для поцелуя руку.
— Лорд Сен-Сир!.. Мэттью и я всегда счастливы видеть вас у себя, а тем более по случаю такого события.
— Кстати, о событии, приведшем меня сюда. Теперь я совершенно уверен, что поступил правильно, когда однажды в воскресенье залучил графа Стрикланда в свой экипаж и отвез на Ладгейт-хилл.
— Так вот кто толкнул его на эту невозможную выходку! — воскликнула Джессика, невольно округляя глаза. — Милорд, должна признаться, отныне и навеки я сердечно вам благодарна.
Виконт мягко, почти кротко улыбнулся в ответ, и Джессика не могла не подумать, что в его характере есть иная сторона, не так часто и охотно раскрываемая, — сторона более человечная, чем привыкли видеть окружающие. Она повернулась к Гвен, начинавшей выказывать признаки нетерпения.
— Мне кажется, вы еще не знакомы… — И Джессика официально представила их.
— Рад знакомству, миледи, — произнес виконт негромко и как-то многозначительно, склоняясь к руке Гвен.
Та ответила сияющей улыбкой. Она была дивно хороша в это утро, с простой прической — блестящими локонами, ниспадающими на плечи. В ее глазах, действительно редкого ярко-зеленого цвета, читался интерес, превосходящий простую любезность. Джессика снова встревожилась.
— Гостеприимные хозяева предложили нам столько превосходных кушаний, что завтрак больше напоминает пир, — продолжал Сен-Сир. — Если ваш аппетит уже проснулся, миледи, не окажете ли вы мне честь и не присоединитесь ли ко мне за столом?
— Буду счастлива, милорд, — ровно ответила Гвен, но, хотя густые ресницы опустились, Джессика уловила вспыхнувший в ее глазах радостный огонек.
Она-то вовсе не была счастлива по поводу того, как повернулись события.
Сен-Сир заслужил репутацию самого отъявленного повесы во всем Лондоне. Говорили, что этот беспринципный и бездушный ловелас совратил половину светских дам. Что до Гвен, она была еще очень молода и почти не сталкивалась с сильным полом. Разумеется, ей нельзя было отказать в уме, а женщине умной не так-то легко вскружить голову. Однако девушка слишком носилась со своим стремлением познать жизнь, и кто знает, насколько далеко могла зайти в этом намерении?
Джессика посмотрела вслед удаляющейся парс и против воли признала, что эти двое прекрасно смотрятся вместе (рядом с высоким и статным виконтом Гиен выглядела особенно изящной). Однако в остальном они едва ли подходили друг другу. Сен-Сир представлял собой законченный тип циника, пресыщенного сверх всякой меры, в то время как Гвен каждое утро заново открывала для себя жизнь с ее красотами, чудесами и неожиданностями, словно беспечная птичка, преисполненная оптимизма. Правда, кое в чем эти два несхожих человека определенно походили друг на друга: оба с первого взгляда ощутили взаимную симпатию, оба испытывали величайшее отвращение к браку.
И когда Джессика сообразила это, все ее существо затрепетало от неприятного предчувствия. Во взгляде виконта она уловила знакомый и неприятный блеск: Сен-Сир смотрел на Гвен как на красивую игрушку, которую еще предстояло развернуть.
За плотно закрытой дверью кабинета Мэттью восседал в коричневом кожаном кресле. Напротив, отделенные от него широким столом, расположились капитан Бредфорд и адмирал Данхевеп. Перед каждым стояла большая чашка крепкого черного кофе.
— Итак, Вильньев наконец-то двинулся прочь от Феррола? — спросил Мэттью.
Недавно французский адмирал прорвал блокаду, поддерживаемую флотом Нельсона, и спешно двинулся прочь, к Вест-Индии, но по пути его перехватила эскадра сэра Роберта Кедлера, и после сражения, в котором победу не сумела одержать ни одна из сторон, Вильньев укрылся в одном из испанских портов.
— Насколько нам известно, за время пребывания в Ферроле его флот пополнился пятнадцатью испанскими судами, — ответил адмирал Данхевен. — Это только предположение, поскольку донесение не подтверждено.
Мэттью наклонился вперед, вцепившись ладонями в край стола. Новости, которых он ожидал так долго, привели его D лихорадочное волнение.
— Откуда же вам известно, что Вильньев направляется к Гибралтару, в Кадис?
— Так оценивает тактику противника адмирал Нельсон, и я полностью разделяю его мнение. Мы полагаем, что французы могут оказаться в Гибралтарском проливе в ближайшие дни.
Лицо адмирала Данхевена, продубленное солеными морскими ветрами, тоже выражало некоторое волнение: кустистые седые брови задвигались, крылья крючковатого носа побелели.
— Пойдет ли Нельсон на открытое столкновение?
— Без сомнения! — отчеканил адмирал. — Теперь, когда намерения французов ясны, англичанам остается только собрать все свои ресурсы для решительной борьбы.
— Что насчет «Норвича»?
— Он будет в составе эскадры.
Мэттью отстранился от стола и безотчетно выпрямился в кресле, словно мысленно уже стоял на мостике атакующего судна.
— Я должен выехать немедленно?
— Повестка на ваше имя еще не выписана, но это вопрос нескольких дней. Адмирал Нельсон намерен во что бы то ни стало одержать победу, а значит, призовет лучший командирский состав флота. Ваш опыт, капитан Ситон, и ваш безупречный послужной список говорят сами за себя. Можете быть уверены, что вам не придется оставаться в стороне.
Ответом был безмолвный кивок. Сотня различных мыслей пронеслась в голове капитана. С одной стороны, он ощущал радостную приподнятость, которую всегда испытывал от сознания, что ему вот-вот предстоит вести экипаж в сражение. С другой стороны, Ситон не мог не тревожиться о Джессике и малышке Саре, о Белморе и об отце — обо всем, что составляло теперь новый круг его ответственности. Мэттью чувствовал непривычное раздвоение души, которая одновременно и рвалась в море, и жаждала остаться с близкими. К несчастью, выбора не оставалось: был еще и вопрос долга перед Отечеством.
— Хочу заверить, что я всегда к услугам адмирала Нельсона. Подавая в отставку, я специально подчеркнул это и отправлюсь в Портсмут сразу по получении повестки.
Адмирал поднялся, Мэттью и капитан Бредфорд последовали его примеру.
— У вас не так уж много времени, капитан Ситон, поэтому лучше будет, если вы поскорее уведомите близких о скором отъезде.
— Я так и поступлю, сэр.
Сразу после беседы гости поднялись в свои комнаты, чтобы уложить вещи и приготовиться к отъезду в Портсмут. На какое-то время Мэттью овладел порыв присоединиться к ним. Многие месяцы и он сам, и весь экипаж «Норвича» томились ожиданием решающего морского сражения, два года подготовки и учений стояли за спиной каждого офицера и матроса. Но порыв был недолговечен. Стоило гостям скрыться из виду, как Мэттью пожалел, что война не закончилась без его участия. В этом случае он с полным правом и чистой совестью мог бы остаться в Белморе. И ему никогда больше не пришлось бы беспокоиться о судьбе поместья и его обитателей.
Все немногочисленные гости, задержавшиеся в Белмор-Холле, снова встретились в этот день за ужином, причем Гвендолин Локарт оказалась на противоположном конце стола от виконта Сен-Сира, рядом с графом Пикерингом. У нее не было ни малейших сомнений, что это не случайно. Очевидно, все подстроил упрямец и деспот граф Стрикланд… или даже сама Джессика. Так или иначе, это был заговор, имевший целью уберечь ее от «пагубного влияния» красавца Сен-Сира. Так рассуждала возмущенная Гвен, в душе, однако, признавая справедливость опасений хозяев дома.
Для нее не было секретом, что виконта считают повесой наихудшего сорта. Его имя было связано с громким скандалом, и до сих пор в свете ходили темные слухи о двойной смерти — жены Адама Аркура и ее любовника, Гарольда Кавендиша, от чьей руки оба они и погибли. Разумеется, как незамужняя девушка, Гвен не должна была знать ничего подобного, но, обладая живым и изобретательным умом, ухитрилась за один день по крупицам выудить сведения из дюжины разных источников. Как раз к ужину картина прояснилась.
Бедняга лорд Гарри, обнищавший отпрыск маркизы Хэвендаль, не имел ни единого шанса на спасение с тех пор, как завел близкое знакомство с роковой женщиной — Элизабет Аркур, виконтессой Сен-Сир. Доя того чтобы вертеть им по своему усмотрению, та сочинила душещипательную историю о том, как была против воли выдана замуж за отвратительного сластолюбца, безжалостного мерзавца Адама Аркура. По се словам, тот ночь за ночью насиловал ее, она же ненавидела его всем сердцем.
Надо сказать, здесь была доля правды. Виконтесса действительно ненавидела супруга — за презрение, которое тот к ней испытывал. Однажды открыв для себя, что леди Сен-Сир подарила свое расположение младшему конюху, Адам предпочел супружескому ложу спальни любовниц. Однако виконт так хотел наследника, что продолжал время от времени спать с женой, Элизабет, ненасытная в своих аппетитах, делала все, чтобы удержать возле себя такого прекрасного любовника, как Адам, а «для души» приблизила Гарольда Кавендиша, убедив его в своей страстной любви. Ему-то и пришлось пострадать больше других — во всяком случае, молодой человек прошел все муки ада, узнав наконец, как страшно ошибся. Женщина, которую он считал почти святой, связанной узами постылого брака с отъявленным негодяем, женщина с девственно чистой душой, на деле раз за разом мастерски обольщала мужа, не брезгуя для этого никакими средствами.
В запасе у судьбы есть много уловок. Как-то раз Элизабет перепутала дни свидания, и в ее спальне разыгралась ужасная трагедия: в припадке неистовства одураченный Гарольд застрелил виконтессу и ранил Адама ударом ножа, который потом всадил себе в грудь.
Говорили, что с того дня виконт Сен-Сир поклялся никогда больше не иметь дела с женщинами (за исключением постели, разумеется) и что он носит на спине шрам от ножа любовника своей жены. Виконт стремился всеми силами оправдать репутацию повесы, какого свет не видел; много пил, играл во все известные азартные игры, проводил много времени в заведениях с дурной репутацией. Ходили даже слухи, что этот человек в разное время лишил невинности нескольких молодых леди, едва окончивших пансион.
Гвен не усомнилась ни в едином слове. Да и как было усомниться, если каждый насмешливый и знающий взгляд виконта как бы говорил: да, я такой. Это был воплощенный кошмар для всех добропорядочных женщин… но, Господи Боже, как же он красив, как притягательно греховен! Стоило только встретиться взглядом с его внимательными, чуть прищуренными глазами, как внутри рождался трепет, просыпалась потребность изведать тайны, о которых Гвен только догадывалась после визита в «Падший ангел».
Вот и теперь, несмотря на разделявшее их расстояние, девушка то и дело ощущала на себе взгляд Сен-Сира, и ей не требовалось даже поднимать глаз, чтобы понять, что он устремлен на ее грудь.
Поза становилась все более неудобной, и Гвен повозилась на стуле, ощутив, как горячи ее ноги под подолом. На лице и в вырезе платья выступила испарина, собралась в капельки на висках и между грудями. Одна из капелек, щекоча, скользнула вниз, отчего по спине прошла волна сладкого озноба. Человек, сидевший напротив, пробуждал в памяти вес запретные мысли, фантазии и сны, когда-либо посещавшие Гвен, он был средоточием всего, о чем не принято говорить. Должно быть, его поцелуй мог украсть душу…
Разумеется, у нее и в мыслях не было позволить Сен-Сиру такую вольность… вернее, не было достаточно решимости для этого. Но чем дольше продолжался ужин и чем чаще дотрагивался до влажной кожи дерзкий взгляд, тем больше слабела Гвен, тем более смелыми становились ее мысли. Наконец, не в силах больше ждать, она ускользнула из-за стола под благовидным предлогом. Девушка даже не пыталась лгать себе, что ищет уединения — она надеялась, что виконт выйдет следом.
Стараясь бесшумно ступать по дорожкам, посыпанным толченым ракушечником, Гвен непрестанно обмахивалась веером: щеки пламенели так, словно последние полчаса она провела в невыносимой духоте. Весь этот вечер ее не оставляло странное напряжение, чем-то похожее на предчувствие.
В дальнем углу розария, под раскидистым вязом, находилась старая беседка, увитая плющом. Стоя у перил в густом и свежем облаке аромата, Гвен то поднимала беспокойный взгляд к луне, то обращала его в сторону особняка, окна которого частично виднелись в отдалении над шпалерами вьющихся роз. Забытый веер лежал на широких перилах.
Прошло не так уж много времени, и ракушечник дорожки захрустел под уверенными шагами. Гвен выпрямилась, стараясь в полумраке разглядеть идущего. Сердце ее подпрыгнуло и часто застучало, когда она узнала высокую фигуру виконта. Поднявшись по ступенькам, Сен-Сир не замедлил шага, пока не оказался прямо перед ней. В беседку проникало достаточно света, чтобы можно было видеть надменный изгиб рта и холодноватый блеск его глаз.
После недолгого молчания, показавшегося Гвен бесконечным, виконт заметил с усмешкой:
— Прелестное, но самонадеянное создание…
— То есть… как это? — пролепетала девушка, сбитая с толку.
Сен-Сир подчеркнуто медленно обвел взглядом ее пылающие щеки, упрямо вздернутый подбородок и часто вздымающуюся грудь.
— По большей части светские дамы так запуганы, что падают в обморок, увидев даже мою тень. Но к вам это не относится, не так ли, леди Гвендолин? Похоже, я нисколько вас не пугаю.
Он пугал се, еще как пугал, но Гвен скорее откусила бы себе язык, чем призналась в этом. Девушка небрежно попела плечами.
— Не понимаю, что в вас может пугать до обморока. Вы всего лишь человек из плоти и крови, а не исчадие ада, какие бы леденящие кровь слухи ни распространялись о вас.
— Значит, вам многое известно обо мне, — скорее для себя, чем для нее, произнес Сен-Сир.
— Я полагаю, мне известно все.
— Интересно, интересно… и что же, вас посвятили в самые пикантные детали?
— Я в этом уверена.
— Как лестно сознавать, что вызываешь столь живой интерес у молодой леди!
— Интерес объясняется очень просто, милорд. Как писательницу меня интересует жизнь во всех ее проявлениях. Я нахожу вас интригующим… как писательница.
— Ах да, писательница… я забыл, — с более мягкой усмешкой сказал Сен-Сир. — Мне это известно от Стрикланда.
— Вот как?
Виконт кивнул, и блик лунного света на миг посеребрил прядь волос на лбу.
— Он заговорил об этом, чтобы объяснить, как могло случиться, что я видел вас в «Падшем ангеле».
Гвен беззвучно ахнула, и ноги у нее подкосились. Подумать только, всего за пять минут этот человек ухитрился дважды ошеломить ее!
— Значит, тот вечер вы… вы провели в «Падшем ангеле»?
— Да, я там был. Знаете, леди Гвендолин, вам никогда не удастся сойти за мужчину, даже в мужской одежде и с усами. У вас слишком изящное сложение для этого, чему я только рад. Женщиной вы нравитесь мне куда больше.
Девушка не обратила внимания на последнюю фразу, занятая догадками насчет того, что мог делать виконт в притоне такого сорта.
— Мне представляется странным ваш выбор… вы не похожи на тех, кто чувствует себя как дома в подобных заведениях.
— То есть в борделях? Дорогая моя, вы и представить себе не можете, сколько мужчин предпочитает плотские радости духовным наслаждениям. Даже если эти радости приходится покупать.
— Я не о том! — В своем волнении Гвен не обратила внимания, какое рискованное направление принял разговор. — Ведь это заведение предоставляет свои услуги в основном тем, кто… кто… любит мучить. Мне казалось… я никак не думала… не думала, что вам нравится причинять женщинам боль!
Она не могла продолжать и поспешно отвернулась, чтобы скрыть свое потрясение. Внезапное чувство разочарования было острым до слез.
— Милорд, мне пора!
Девушка бросилась прочь, но была остановлена — мягко и в то же время властно. Рука ее дрожала так сильно, что виконт не мог этого не заметить, и Гвен мысленно произнесла проклятие.
— За последние восемь лет я открыл для себя множество запретных удовольствий. Что касается боли — что ж, когда все остальное уже не возбуждает, боль тоже может помочь. Кроме того, я не вижу причин отказать женщине, если ей нравится испытывать боль и она прямо говорит об этом.
— Мне нужно идти!
Вместо того чтобы отпустить, виконт потянул девушку к себе и удивительно осторожным движением приподнял ее лицо за подбородок.
— Нетрудно догадаться, что у вас за плечами печальный опыт. Поверьте, вам я никогда не сделал бы больно, Гвен.
Эта неожиданная мягкость совершенно выбила ее из колеи. На глаза навернулись слезы, губы задрожали. Боже, все обернулось совсем не так, как она представляла!
— Мне не стоило приходить сюда… — едва слышно сказала Гвен, и слезинка прочертила влажную дорожку по нежной щеке.
Продолжая придерживать ее за подбородок, Сен-Сир коснулся влажного следа длинным смуглым пальцем.
— Да, это было неразумно. Но я рад, что вы так поступили.
Глаза его были очень близко — непроницаемые, полные серебристого лунного отсвета. А потом он наклонился и поцеловал ее. Это было едва ощутимое касание, легкое, как пушинка.
— Доброй ночи, леди Гвендолин.
— Доброй ночи, милорд! — пролепетала девушка и бросилась прочь, не осмеливаясь оглянуться, чтобы убедиться, что ее не преследуют.
Несмотря на воздушную легкость поцелуя, она ощущала на губах жар дыхания, ощущала даже вкус, которого не могла узнать! Там, где прикасалась его рука, кожа горела. Не замечая ничего вокруг, Гвен вихрем пронеслась через розарий и вскоре уже взбегала вверх по ступеням в свою комнату.
Ей почти удалось укрыться в этой безопасной гавани, но тут в коридоре появилась Джессика. У нее было очень тревожное выражение лица. Увидев подругу, графиня бросилась к ней:
— Гвен! Где ты была?
Та могла только смущенно отвести взгляд, зная, что на лице написана сумятица, царившая у нее в душе.
— Что-нибудь случилось? — не унималась Джессика. — Ты выглядишь очень бледной… и в то же время вся горишь!
Гвен вздохнула с досадой, чувствуя, однако, облегчение. Она знала, что подруга не отступит, пока все не выяснит. Да и кому еще открываться как не лучшей подруге?
— Это был Он! — выпалила Гвен, хватая Джессику за руку и втаскивая в свою спальню. — Вот, послушай, как бьется сердце! — Тут девушка с силой прижала руку подруги к своей груди. — Боже мой, я не знаю, как оно не выпрыгнуло наружу!
— «Он»? Надеюсь, ты говоришь не о Сен-Сире? Вес, что угодно, только не это, Гвен!
— О ком же еще могу я говорить? Разве есть еще кто-нибудь, кого можно назвать «Он»?
— Что верно, то верно. Я не встречала никого даже отдаленно столь опасного, как виконт Сен-Сир.
— Знаю. — Внезапно обессилев, Гвен со вздохом привалилась к двери. — Этот человек опасен, опасен тысячу раз, но Боже мой, Боже мой, как же он красив!
Джессика посмотрела в сияющие глаза подруги и молча покачала головой.
— Джесси, я просто не верю, что Адам настолько плох, как говорят!
— Так или иначе, он ни в грош не ставит брак. Поверь мне, виконт поклялся никогда больше не жениться.
— Вот и славно! Я тоже не хочу замуж.
— Это совсем не одно и то же, Гвен. Не пытайся делать вид, что не понимаешь.
— Хорошо, хорошо, пусть будет так! — воскликнула Гвен и нетерпеливо возвела глаза к небу. — Какая разница! Он всего лишь поцеловал меня, не больше.
— Поцеловал?!
— Ну да, и это был самый нежный, самый чудесный поцелуй, который только можно себе вообразить.
Некоторое время Джессика, нахмурившись, размышляла над полученной новостью.
— Странно… совсем не похоже на Сен-Сира… — Но потом она вскинула подбородок с самым решительным видом. — Думаю, совершенно не важно, как нежно этот человек поцеловал тебя. Тебе не следует больше встречаться с ним. Никогда. Обещай, что не станешь!
— Как нелепо с твоей стороны так вести себя, Джесси! Ты же знаешь, что я поступлю так, как сочту нужным.
— Ты заслуживаешь большего, Гвен. Найдется человек, который сделает тебя счастливой. Ты никогда не дождешься этого от Сен-Сира. Ради Бога, будь осторожной с ним. Обещай мне хотя бы это.
— Ну хорошо, обещаю.
Но едва слова были произнесены, как Гвен внезапно поняла с кристальной ясностью, что не хочет, решительно не желает быть осторожной. Если бы речь шла о ком-то другом, но с Сен-Сиром это было выше се сил. С ним ей хотелось стать смелой и предприимчивой, даже безрассудной, чтобы понять о нем все, а заодно и разобраться в себе. Интересно, последует ли он за ней в Лондон, как последовал в залитый лунным светом сад? Девушка и хотела, и боялась этого.
Последние из гостей покинули Белмор-Холл на следующий день. Джессика приняла все возможные меры, чтобы маленькая Сара не попалась никому из них на глаза. Только Гвен и леди Бейнбридж она сочла возможным познакомить с девочкой, и обе тотчас прониклись симпатией к белокурой малышке.
— Неужели Сара и в самом деле не разговаривает? — недоверчиво спросила Гвен. — Я имею в виду — не говорит ни единого словечка?
— Никогда.
— Но можно утверждать, что она все понимает. — Понизив голос, Гвен едва заметно кивнула в ту сторону, где девочка сидела в креслице-качалке, тихонько покачиваясь.
— Конечно, понимает! Мы общаемся на удивление живо, несмотря на эту маленькую странность. К сожалению, у Мэттью это получается намного хуже. Он ведь почти не имел дела с детьми, откуда же ему набраться опыта? Мне кажется, муж чувствует себя неуютно в присутствии Сары.
— Зато ей Мэттью нравится. Когда он в комнате, девочка следит за каждым его движением, буквально глаз с него не сводит.
— Может, это оттого, что он часто делает ей подарки и порой берет с собой на конюшню посмотреть на лошадей. Но разговаривать с ней Мэттью не умеет… да и вообще он не слишком разговорчив. В этом они с Сарой похожи.
— В таком случае они, возможно, общаются между собой намного лучше, чем тебе кажется.
— Возможно.
Женщины стояли в дверях детской, наблюдая за тем, как малышка играет с тряпичной куклой, которую смастерила для нее Виола. После слов подруги Джессике невольно пришло на ум, что, каким бы скудным ни было общение Мэттью с девочкой, все же он понимал ее лучше, чем собственную жену.
— Такая крохотная и такая милая, — задумчиво продолжала Гвен. — Надо же, ее волосы даже светлее, чем твои. Поразительно! Вы, все трое, светловолосые и синеглазые… Скажу положа руку на сердце, что ребенок вполне мог бы сойти за вашего. Со временем можно будет смело выдать Сару за вашу дочь, хотя и не знаю, как это устроить.
— Со временем, когда она привыкнет. Пока мне трудно загадывать на будущее. Как раз по этой причине я приложила столько усилий, чтобы девочка не попалась на глаза гостям. Сара и без того слишком скованна, не хватало, чтобы кто-нибудь напугал ее еще больше.
— Знаешь, Джесси, а ведь у меня было счастливое детство… до того дня, как мама вторично вышла замуж. Я совершенно не помню отца, он умер, когда я была совсем маленькой, но долгие годы я представляла его себе в виде могучего рыцаря в сверкающих доспехах. Если бы не это, я могла бы легче приспособиться к жизни с лордом Уорингом. — Гвен подавила вздох и перевела взгляд с ребенка на подругу. — Мне хорошо известно, что значит подвергаться жестокому обращению, и я могу понять Сару, как немногие другие. Ей очень повезло, что судьба столкнула се с тобой и лордом Стрикландом. Теперь девочке ничто не грозит.
— А как насчет тебя, Гвен? — Джессика порывисто стиснула руку подруги. — Что сделает с тобой лорд Уоринг за бегство из дома? Ты ведь нарушила его запрет, приехав в Белмор.
— Кто знает! — Гвен постаралась, чтобы это прозвучало беспечно, но тревога сквозила во всей се фигуре. — В последнее время отчим только и делает, что таскается по притонам. Может быть, леди Бейнбридж и впрямь сумеет отвести от меня грозу.
— Ты все время повторяешь, что не выйдешь замуж. Разве замужество не лучший выход из этой ситуации?
— Для меня замужество станет всего лишь сменой одного хозяина на другого, а я хочу сама распоряжаться своей судьбой. Не волнуйся, Джесси, со временем я придумаю, как обрести свободу.
Джессике от души хотелось верить, что эти мечты могут сбыться, но она лучше знала жизнь.
Несколько часов спустя Джессика помахала в ответ на прощальный жест подруги, которую уносил в Лондон элегантный черный экипаж леди Бейнбридж, и не вернулась в дом до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Как ей хотелось изобрести какой-нибудь — любой — способ, чтобы помочь Гвен! Но что она могла сделать в сложившихся обстоятельствах? Наверху, в детской, ждала ее возвращения маленькая Сара, и Джессика подумала о том, как приятно помочь хотя бы одному человеческому существу. Теперь, когда последние гости разъехались, можно проводить больше времени с девочкой.
И с мужем, если он допустит это.
К несчастью, в последующие дни Мэттью снова от нее отдалился. Он казался настороженным и обеспокоенным, словно его томило некое тягостное чувство, которое Ситон, изо всех сил старался не выдать.
Соответственно росла и тревога Джессики. Она снова и снова спрашивала себя, что происходит с Мэттью. Однажды между ними уже вставала невидимая стена, но на этот раз было даже хуже. Что лежало тяжелым грузом у него на душе, что было причиной его угрюмой сосредоточенности? Каролина Уинстон или что-то другое? Проще всего было бы предположить, что его волнует ход военных событий, тем более что это странное состояние овладело им вскоре после разговора с адмиралом Данхевеном. Но если Мэттью намерен вскоре отправиться на войну, почему не скажет об этом, почему не предупредит заранее?
Джессика изнемогала от желания начать расспросы, но ее удерживал страх. Кто знает, что могла она услышать в ответ? До сих пор они с Мэттью не обсуждали своих чувств, не пытались строить планы на будущее. Граф вел себя как заботливый и внимательный супруг, в постели был необуздан, но все это еще не означало любви. Это также не говорило о том, что муж не мыслит без нее будущего, что он хотя бы окончательно принял ее в качестве спутницы жизни. В конце концов, их социальное положение было слишком неравным и никогда не могло сравняться, и не важно, насколько безупречной была маска истинной леди, которую она носила.
Потому-то с каждым днем Джессика все сильнее чувствовала, что почва уходит из-под ног. У нее не было ни малейшего представления о том, куда движется ее жизнь, будущее было скрыто дымкой неопределенности. Она была уверена лишь в том, что муж страстно желает ее как женщину, что всегда желал, но не настолько, чтобы связать с ней жизнь. Джессика воспользовалась обманом, чтобы женить его на себе, и чувствовала вину за это, пусть даже сам Мэттью совершил поступок, толкнувший ее на обман.
За всеми этими мыслями она совершенно выбросила из памяти события, благодаря которым в доме появилась Сара. Тем большим сюрпризом оказался один из дней.
Джессика стояла у доски в классной комнате и набрасывала мелком приблизительную карту Англии: на этот раз детям предстоял урок истории. Осторожное покашливание, раздавшееся у двери, привлекло ее внимание.
— Прошу простить меня, миледи, — сказал дворецкий с легким поклоном.
— Что случилось, Оззи?
— Из городка только что явился один из тамошних мальчишек. Он передал мне вот это с настоятельной просьбой не показывать никому, кроме вас.
Джессика посмотрела в сторону класса. Все шесть пар глаз с любопытством уставились на нежданного гостя. Она поспешила забрать то, что протягивал ей дворецкий.
— Благодарю, Оззи. — Подождав, пока дворецкий выйдет и направится к дому, Джессика постаралась непринужденно улыбнуться детям. — Когда справитесь с заданием, можете расходиться. Сегодня уроков больше не будет.
Шесть голов послушно склонились к тетрадям. Заскрипели перья, зашуршали листы тетрадей. Убедившись, что все погрузились в работу, Джессика вышла прочесть письмо. Еще не зная, что в нем, она интуитивно встревожилась и не сразу сумела сломать печати. На листке было несколько строк, написанных незнакомым почерком, но стоило начать читать, как сердце испуганно заколотилось. Не важно, кто писал, — подобное послание мог составить только один человек.
Дэнни!
Попросту говоря, ее братец снова требовал денег. Очевидно, он находился поблизости от Белмора и следил за деятельностью обитателей поместья, так как прекрасно знал, что хозяина нет дома. Накануне вечером Мэттью отправился в Биконсфилд на важное мероприятие — ежегодную встречу местных землевладельцев и арендаторов — и должен был вернуться только завтра утром.
Дэнни счел это удобным случаем, чтобы потребовать оставшуюся половину той суммы, которую требовал с самого начала. Если ему будет отказано «в этой сущей безделице», с первыми лучами солнца братец отправится в Лондон, обойдет все «центральные газеты и разыщет тех, кто согласится его выслушать. Он расскажет все, абсолютно все, и по свежим следам после скандала в Сент-Джеймсе ком соборе газетная статья будет катастрофой. Свет падок на такого рода сенсации, и „графиню Стрикланд“ ждет полный крах.
Разумеется, ни Дэнни, ни его писарь не умели формулировать так гладко, но смысл оставался тем же. Джессика опустила письмо и несколько минут стояла поникнув под грузом новой проблемы. Имя Белморов и так достаточно опорочено и не сможет выдержать столь грандиозный скандал. Может статься, что после этого членам семьи будет навсегда закрыт доступ в свет. Как же быть?
Джессика перечла письмо. Рука у нес так дрожала, что строчки прыгали перед глазами. Если удовлетворить просьбу брата, он и впредь будет их шантажировать; если отказать, может решиться на публичное обличение. Нужен компромиссный вариант, но какой?
Выпрямившись и развернув плечи, Джессика поспешила к дому. Дэнни назначил встречу на окраине городка, позади конюшни постоялого двора «Приют путника». В любом случае предстояло отправиться туда.
«Боже мой, Боже мой, если бы Мэттью был дома!»
Но Мэттью был далеко, и вернуться ему предстояло только тогда, когда все уже будет решено.
Джессика сомневалась, что осмелилась бы обратиться к мужу за помощью даже в том случае, если бы тот оставался дома. Мэттью снова спрятался от нее в раковину, намеренно отдалился, словно хотел разделить их жизни как можно больше. Причина этого оставалась для нее неизвестной. Ситон мог испытывать недовольство каким-нибудь ее поступком или досадовать на ярмо в виде чужого ребенка, водруженное ему на шею. Так или иначе, его вряд ли порадовала бы новость насчет шантажа. Возможно, сама судьба сделала так, чтобы события этого дня дошли до Мэттью как уже свершившийся факт.
До боли закусив губу, Джессика обдумывала варианты своего поведения с братом. «Не обратиться ли за помощью к папе Реджи?» — пришло ей в голову, но она поспешила отмести эту мысль. Маркиз слишком болен, чтобы возлагать на его плечи такую проблему. Кроме того, Дэнни все-таки ее брат, и это означает, что ответственность за его поступки лежит на ней. Ей, и только ей, нужно разобраться раз и навсегда. Нужно не только положить конец шантажу, но и окончательно обезопасить существование маленькой Сары.
Налетел ветерок, зашуршал листьями на низко нависших ветвях дерева, под которым притаилась Джессика. Выше, в густой кроне, заухала сова — от зловещего звука мороз пробежал по коже. Ночь была темной, беззвездной, с тончайшим серпиком молодой луны, что было как нельзя более на руку. Меньше всего Джессике хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее в компании брата. Она пониже опустила капюшон накидки и отступила подальше в тень.
— Хороша ночка, верно, сестричка? — Дэнни вытянул из кармана потертого парчового жилета нагрудные часы-луковицу, отщелкнул крышку. — Я знал, что долго сшиваться мне здесь не придется, а теперь вижу — тебе аж больше моего не терпелось. Что, боязно?
Джессика ответила не сразу, мысленно повторяя то, что собиралась сказать. Злобное торжество Дэнни мало ее трогало: хорошо смеется тот, кто смеется последним. К тому же ее ранний приезд вызван вовсе не страхом. Встреча была назначена на такой поздний час, что вернуться в Белмор она могла не раньше полуночи.
— Я сделала что могла, Дэнни. Денег мне удалось скопить не так уж много, поэтому я добавила к ним кое-что из драгоценностей. Продай их. Ты получишь больше той суммы, на которой настаивал, даже если удастся получить только половину стоимости. Я бы предпочла откупиться деньгами, но времени было слишком мало.
— Давай сюда, а остальное не твоя забота, — ухмыльнулся Дэнни. — Как присловье говорит, все полезно, что в рот полезло…
Брат протянул руку за сумочкой, которую Джессика держала в руке. Она быстро отдернула ее.
— Нет уж, Дэнни, на этот раз все не будет для тебя так просто.
Только тут он заметил в другой ее руке небольшой пистолет. Давным-давно, в ночь бегства из трактира «Черный боров», Джессика прихватила эту смертельную игрушку из кармана пьяного матроса, уснувшего за столом. Теперь тускло поблескивающее дуло было направлено на брата.
— Деньги я тебе отдам, для того и принесла их. Но я хочу, чтобы ты зарубил себе на носу: ты причинил мне и семейству Белморов достаточно хлопот, и отныне с этим покончено. Мой муж, лорд Стрикланд, однажды уже пытался предостеречь тебя от опрометчивых поступков, но ты не внял предостережению. Очевидно, оно было недостаточно строгим. Теперь моя очередь разбираться с тобой. Так вот, Дэнни, если ты еще раз появишься в окрестностях Белмора, если осмелишься приблизиться к любому из членов семьи, включая маленькую Сару, то так и знай — я пристрелю тебя как собаку. Меня не будут мучить угрызения совести. Ты так мне опротивел, что я охотно избавлюсь от тебя навсегда.
Пока брат ошеломленно моргал, Джессика подступила ближе и больно ткнула дулом пистолета ему в щеку. Даже в полумраке было видно, как Дэнни побледнел.
— Отвечай, ты вес понял?
— Не-а, ты не посмеешь убить единокровного брата! — пробормотал Дэнни, пытаясь улыбнуться.
— С этого дня ты больше не брат мне перед Богом! — Она опустила дуло так, что теперь оно ткнулось немного ниже плеча Дэнни (несмотря на нервное напряжение, рука держала пистолет достаточно уверенно). — Ну а если сомневаешься в том, что я способна на убийство, то я могу устроить маленькую репетицию. Ты не умрешь, конечно, но крови будет много.
— Ни черта себе! Ладно, ладно, охолони, сестренка! Я и так тебе верю, нечего совать эту железку мне под нос. — Дэнни еще раз с головы до ног оглядел ее, покачал головой и заметил: — А ты будешь покруче нашей мамки.
К удивлению Джессики, в его голосе звучало откровенное одобрение. Это была первая в жизни похвала, полученная ею от брата.
Она протянула ему увесистую сумочку, набитую деньгами и драгоценностями, и отвела пистолет, не опуская его.
— А теперь убирайся, Дэнни. Убирайся не только из городка, но и из моей жизни. Навсегда, понял? Я дала слово пристрелить тебя и сдержу его, если ты меня к тому вынудишь. Попробуй только поливать меня грязью, и ты пойдешь на корм червям.
Джессика чувствовала, что еще немного, и она не сможет бороться с нервной дрожью, и надеялась, что встреча завершится раньше, чем она выдаст себя. К счастью, рука все еще была тверда. Каждое слово, сказанное ею, было правдой. Она намерена защищать семью любой ценой.
— Прощай, Дэнни.
Брат промолчал, не сводя с нес взгляда, и не двинулся с места, пока Джессика не вскочила в седло. Несколько минут спустя она уже нахлестывала лошадь, торопясь поскорее вернуться в Белмор. Не обращая внимания на окружающее, она молилась, чтобы на этот раз удалось навсегда избавиться от угрозы.
Притаившись в тени под деревьями, Мэттью наблюдал за тем, как жена уносится вскачь. Он пребывал в полной неподвижности, но поводья были скомканы в руке, сжатой в кулак. То, что Мэттью заметил, как Джессика покинула Белмор-Холл часом раньше, было чистой воды случайностью. Изначально Ситон собирался остаться на ночь в доме сквайра Монроза, с тем чтобы с утра пораньше выехать в Белмор, но предвкушение ночи в собственной постели заставило изменить намерение. Наибольшую роль здесь сыграло желание близости с женой, после чего она обычно засыпала на его плече, удовлетворенная и счастливая. Поэтому Мэттью отклонил любезное приглашение сквайра и выехал домой в ночь.
Он как раз подъехал к конюшне Белмора, когда оттуда показалась фигура, ведущая в поводу лошадь. В сгустившихся сумерках невозможно было различить, кто этот одиночка, но когда неизвестный подвел животное к приступке и оказался в седле, Мэттью испытай! первый приступ тревоги. На лошади было дамское седло, и это означало, что перед ним не всадник, а всадница.
Ни минуты не сомневаясь, что это Джессика направляется куда-то под покровом ночи, Мэттью тронул лошадь следом. В нем стремительно нарастал гнев при мысли о том, что жена покинула особняк в столь неподходящее и небезопасное время. К тому же он должен был знать, что Джессика замыслила на этот раз. Поначалу он старался не приближаться из опасения, что будет замечен, но вскоре понял, что Джессика едва ли обращает внимание на окружающее. Казалось, она не может думать ни о чем другом, кроме неизвестной ему цели. Местом ее назначения оказался постоялый двор «Приют путника».
К тому времени когда она спешилась, Мэттью уже успел обдумать несколько ситуаций, одна другой неприятнее. Он полагал, что знает жену достаточно для того, чтобы предположить ряд причин, по которым та могла оказаться в таком месте и в такое время. Однако самым сильным было худшее подозрение.
Поскольку сэр Томас Перри — один из наиболее крупных местных землевладельцев, то получал приглашение на каждое из ежегодных собраний. Однако на этот раз его не было среди собравшихся. Говорили о том, что его сразил серьезный приступ простуды, и в тот момент Мэттью поверил в это. Но не теперь.
Как упомянула Джессика, молодой сквайр неоднократно посещал Белмор-Холл до его приезда. Томас был привлекателен внешне, остроумен и начитан и к тому же находил новую графиню Стрикланд «удивительной женщиной». Если его тянуло к ней, когда та была всего лишь бедной воспитанницей, не могло ли ее новое положение подбросить дров в костер? А Джессика? Будучи замужней дамой, она могла уже не опасаться за свою невинность…
Кипя от ревнивой ярости, Мэттью следил за тем, как жена привязала лошадь и исчезла в густой тени под раскидистым деревом, где уже виднелась высокая темная фигура. Мрак не давал возможности различить, кто этот неизвестный, поджидавший ее, расстояние не позволяло расслышать ни слова из их разговора. Через несколько минут Мэттью уже был уверен, что именно сэр Томас Перри явился к постоялому двору на тайное свидание. Ситон едва справился с собой, когда Джессика что-то передала собеседнику, а потом приблизилась — для того, конечно, чтобы тот мог заключить ее в объятия.
Раздираемый на части от бешенства, воображая себя обманутым мужем, тяжело дыша и сжимая кулаки, Мэттью стоял за углом. Чтобы не совершить чего-нибудь опрометчивого, он крепко зажмурился. Не могло быть и речи о том, чтобы позволить любовникам наслаждаться запретными радостями. Нужно только взять себя в руки, а уж потом действовать.
С ослепляющей ясностью Мэттью вдруг понял, что всегда, все долгие месяцы, прожитые в Белморе, испытывал смутное опасение, что рано или поздно Джессика Фокс проявит себя как истинная дочь своей матери, что дочь шлюхи, пусть даже образованная и хорошо воспитанная, в душе остается шлюхой.
Он сделал несколько глубоких вдохов, подавляя бурю эмоций, и снова выглянул из-за угла. Ни Джессики, ни ее любовника под деревом уже не было. Как безумный, Мэттью заметался вокруг постоялого двора, борясь с собой, с осторожностью и одновременно острым желанием подняться наверх и выволочь негодяев из теплой постели, в которую те, конечно, успели забраться. К счастью, взгляд его наткнулся на женскую фигуру, садившуюся в седло. Джессика явно направлялась назад, в Бел-мор-Холл. Тот, к кому она приезжала, словно сквозь землю провалился, но Мэттью не собирался тратить время на поиски. Ему нужно только имя, а имя можно было узнать и у Джессики. Он поклялся себе, что вытрясет его.
Когда Мэттью пробирался туда, где оставил лошадь, то двигался деревянной походкой человека, сдерживающего бешенство. Усталая лошадь помотала головой на бесцеремонный тычок сапогом в бок, но послушно потрусила по дороге, ведущей к Белмор-Холлу. Мэттью не понукал ее. К чему спешить? Зная, что муж возвращается утром, Джессика могла направиться только домой. Когда они встретятся, граф заставит ее сказать правду.
А пока, думал Мэттью, самое главное — справиться с собой, потому что иначе разговор может обернуться насилием.