Экипаж катился вперед, колеса ритмично постукивали по брусчатке, но этот убаюкивающий звук был не в силах успокоить нервы. Джессика ^чувствовала себя на грани срыва, когда наконец движение прекратилось и кучер крикнул:
— Вот и площадь, миледи!
— Слава Богу! — вырвалось у нее. — Поскорее откройте дверь, Бакли, я должна спешить.
— Но где же?..
— Все равно где!
В своем нетерпении Джессика соскочила с подножки, едва не сбив кучера с ног, и устремилась к ближайшему особняку. Стук дверного молотка далеко разнесся в ночной тишине.
— Чем могу служить? — подозрительно спросил представительный дворецкий, приоткрывая дверь.
— Я ищу лорда Сен-Сира… виконта Сен-Сира! Его дом находится где-то здесь, на площади, но я не… то есть я знала точный адрес, но, к сожалению, забыла.
— Угу… — многозначительно произнес дворецкий, меряя ее взглядом с головы до ног. — Дом виконта Сен-Сира вы можете видеть вон там, за старым вязом. Это самый первый особняк на Сен-Джордж-стрит. Там еще такой портик с колоннами у входа.
— Да-да, теперь я вижу. Очень вам благодарна!
В одно мгновение Джессика снова оказалась в экипаже, и кучер стегнул лошадей, поворачивая на одну из улиц, лучами расходившихся от площади. Несколько минут спустя она уже стояла перед парадной дверью, резной и лакированной, и с силой стучала в нее.
Дверь открылась очень быстро, и Джессика увидела самого Сен-Сира. Вид у него был удивленный: очевидно, он не ждал Гвен так скоро и к тому же с парадного входа. Однако виконт тщательно готовился к ее приходу, что было заметно по особенно» элегантности его наряда. Джессика без предисловий прошла мимо него в холл. В полумраке улицы виконт не мог различить внешности гостьи, но теперь видел, что перед ним вовсе не та, кого он ожидал, а графиня Стрикланд. Очень черная бровь приподнялась, но это было единственным признаком неприятного удивления.
— Добрый вечер, графиня. Какой сюрприз! Рад видеть вас в своем доме.
— Не думаю, что ваша радость продлится долго, — отрезала Джессика, подступая ближе и яростно сверкая глазами. — Да и чему вам вообще радоваться? Ведь ваша маленькая интрига по обольщению Гвен провалилась, да-да, провалилась! Но кое-чего вы достигли и можете гордиться собой. Благодаря вам моя лучшая подруга сегодня вечером будет жестоко избита тростью!
— О чем вы? — ошеломленно спросил Сен-Сир, но кровь уже отлила от его лица, он заподозрил истину.
— Как вы могли? Как могли? — прошипела Джессика, смигивая слезы ярости, слезы сострадания. — Она верила вам… может быть, даже любила. Как у вас хватило подлости так поступить с ней?..
— Я понятия не имею, о чем идет речь, — резко перебил виконт и схватил ее за плечи, больно сжав. — Если об этом мерзавце Уоринге, то я ни словом не обмолвился ему насчет выходок Гвен. У него нет никаких оснований для наказания.
— Как вы ошибаетесь! — с горечью прошептала Джессика. — Гвен рассказала мне все: о вашем последнем разговоре с ней о вашем шантаже. Почему вы решили, что сможете манипулировать ею? Вы мало знали ее, но хотя бы интуиция должна была подсказать вам, что никогда, ни за что на свете Гвен не подчинилась бы силе. Она не позволяет командовать собой даже отчиму, тем меньше шансов у вас принудить се к чему бы то ни было.
— Повторяю, я ничего не говорил Уорингу. У меня бы язык не повернулся выдать Гвен этому ничтожеству. Я желал ее, желал страстно, потому и подумал, что небольшой толчок с моей стороны поможет ей решиться. Я думал, в этом случае ей будет на кого возложить вину и это очистит ее совесть. Нет, я вовсе не собирался говорить с Уорингом. Да я вида его не терплю! Я…
— Боже мой, вы так ничего и не поняли! — Лихорадочный взгляд Джессики заметался по холлу, нашел большие часы и впился в них: была половина девятого. — Лорд Уоринг должен был вернуться домой в восемь! Теперь он все знает. Гвен сама ему рассказала.
— Невозможно! — воскликнул Сен-Сир. — Она не могла поступить так безрассудно… так нелепо!
Виконт пошатнулся и схватился за перила лестницы, чтобы удержать равновесие. Джессика поймала его недоверчивый, растерянный взгляд и судорожно пожала плечами.
— Вы всерьез верите, что существует нечто такое, чего Гвендолин Локарт не решится сделать? Если решение принято… — Джессика заметила, что смуглые щеки виконта приобрели пепельный оттенок, и поспешно добавила: ~ Знаете, что она сказала мне? Что охотнее подвергнется порке, чем позволит вам распоряжаться ее жизнью.
У Сен-Сира было такое выражение лица, что она почти пожалела его, но потом вспомнила о том, что может происходить сейчас в доме Уорингов, и сердце се снова ожесточилось.
— Гвен сказала также, что почти готова была отдаться вам добровольно. Для этого вам нужно было всего лишь еще немного терпения. Вы никогда не были терпеливы с невинными девушками, не так ли, милорд? Терпение — вот все, чего она ждала от вас.
— Дьявольщина! Дьявольщина! Дьявольщина! — Сен-Сир с силой хватил по перилам кулаком и выпрямился. — Стрикланд говорил мне однажды, но я не поверил. Не мог поверить, что речь идет о порке в буквальном смысле. А она, Гвен… как ей только пришло в голову?.. — Некая мысль вдруг промелькнула в его глазах — жестокая мысль, судя по мрачному огню, загоревшемуся в них. — Ваш экипаж все еще ждет у дверей?
— Конечно.
— Оставайтесь здесь. Я вернусь так скоро, как смогу,
Виконт схватил плащ, небрежно набросил его на плечи и поспешил к дверям, Джессика бросилась следом.
— Постойте! Куда вы? К Уорингам? Значит, вы не оставите Гвен, вы ей поможете?
— А чего вы ждали? Что я сяду у камина с бокалом бренди и буду сокрушаться о неудавшемся соблазнении, пока эта грязная свинья истязает Гвен? Если он успел хотя бы дотронуться до нее, если коснулся даже самой крохотной пряди ее чудесных волос, лучше бы ему было вообще не рождаться!
Джессика инстинктивно отступила на пару шагов. Ей приходилось видеть мужчин в ярости, но никогда еще сама смерть не смотрела на нее из мужских глаз. Она смутно угадывала, что ненависть, исказившая черты виконта, была также ненавистью к самому себе, и это означало, что Адам сделает все возможное, чтобы помочь Гвен.
Джессика криво усмехнулась. Если бы могла, она пожалела бы лорда Уоринга.
В это же время в особняке Уорингов Гвен молча смотрела в лицо отчиму. Его поджатые губы и слегка втянутые щеки говорили о крайней степени раздражения, и девушка постаралась вложить в свой взгляд вызов. В другом углу гостиной, на пухлом диванчике с изображением купидонов, леди Уоринг проливала приличествующие случаю слезы, обмахиваясь кружевным платочком.
— Гвендолин Локарт, вы неисправимо упрямая, своевольная, не поддающаяся правильному воспитанию девица! — отчеканил лорд Уоринг. — Вы поставили себе целью сбиться с достойного пути и погибнуть. Теперь я как никогда уверен в этом.
Отчим поднялся, возвышаясь над Гвен более чем на фут. Вся его поза, равно как и выражение лица, говорила о праведном гневе, однако в глубоко посаженных черных глазах тлела искра предвкушения.
— Надеюсь, вы понимаете, что должны подвергнуться наказанию?
— О-о-о! — раздалось со стороны леди Уоринг, и та громче зашмыгала носом. — Неужели это обязательно, Эдуард? Ведь на этот раз Гвендолин сама, по своей воле призналась в содеянном. Она ведь могла и утаить свои поступки, не так ли? Если девочка предпочла правду лжи, значит, она может исправиться…
— Ваша дочь, миледи, исповедалась в грехах лишь потому, что се изворотливый ум подсказывал: рано или поздно все тайное становится явным. Гвендолин надеялась этим поступком, корыстным поступком, разжалобить нас, недолжным образом смягчить наши сердца. Это даже скорее, чем сами проступки, вопиет о наказании! Я не намерен попустительствовать ее гибели, ибо сказано: наказуя, спасаешь душу.
Графиня сочла нужным жалобно взвыть еще раз, потом притихла. Только редкие всхлипы доносились теперь со стороны диванчика. Лорд Уоринг сосредоточил внимание на Гвен.
— Поднимайтесь к себе, Гвендолин. Снимите верхнюю одежду и ждите, предаваясь раскаянию. Я не уверен, что даже хорошая порка отобьет вам охоту к ночным похождениям, но долг велит мне сделать все возможное для этого.
— Но, Эдуард!..
— Что касается вас, миледи, то вам тоже лучше будет удалиться к себе. Человек слаб душой, а женщина тем более, и потому задача наставления детей наших на путь истинный по плечу не каждому. Для вашего же блага я избавлю вас от участия в том, что нам предстоит.
Леди Уоринг бесшумно поднялась и тенью заскользила к выходу. Глаза ее были потуплены, и лишь у двери она осмелилась бросить на дочь ободряющий взгляд. Гвен последовала за ней в коридор, но графиня ни разу не обернулась, скрывшись в своей комнате с преувеличенной поспешностью. Гвен помедлила перед захлопнувшейся дверью, тихо вздохнула и пошла дальше по коридору.
В спальне горничная Сэди встретила ее испытующим взглядом, все поняла по выражению лица и покачала головой. Как и в каждом доме, слуги здесь знали все о происходящем между господами. От них не могла укрыться страсть лорда Уоринга к телесным наказаниям, и еще менее — потребность Гвен постоянно бросать отчиму вызов.
Гвендолин отослала горничную и быстро разделась, оставшись в батистовой сорочке, тонкой и полупрозрачной. Сейчас она охотно надела бы белье погрубее, но в ее гардеробе такого не водилось, поэтому оставалось только готовить себя к тому, что ей предстояло. Гвен пыталась сохранить спокойствие, но, как только Сэди вышла, се начала бить мелкая дрожь. На непослушных ногах добрела девушка до кровати, подняла с нее пеньюар и набросила на плечи. Ей было холодно, очень холодно, и даже огонь, пылавший в камине, не мог изгнать этот холод, пронизывавший до костей.
Прошло еще несколько минут, и появился лорд Уоринг. В руках у него была полурозга-полутрость — четырсхфутовая березовая ветвь, любовно очищенная от коры и отполированная до блеска. Это был едва ли не самый ценный для него предмет в доме.
— Мне в высшей степени неприятно, Гвендолин, что мы снова вынуждены проходить через это.
— Милорд, мы здесь одни, и нет никакой необходимости лицемерить, — возразила она с горькой усмешкой. — Мы оба знаем, что ничего неприятного в этой процедуре для вас нет.
— Речь сейчас не обо мне! — прикрикнул отчим. — Оставьте пеньюар на спинке кресла! Подвиньте поближе скамеечку для ног, что стоит в ногах кровати, встаньте на колени и упритесь в нее ладонями.
Гвен медленно сняла пеньюар. Она была далеко не ребенком, чтобы стоять перед отчимом в одном нижнем белье. Без сомнения, он хорошо все понимал, но это как раз и придавало остроту процедуре. С одной стороны, позволяло отчасти удовлетворить похоть законным образом, с другой стороны, совесть оставалась чиста. Лорд Уоринг не случайно приказал оставить пеньюар именно в кресле, а не на кровати; пока Гвен возвращалась, это давало ему возможность обшаривать взглядом все, что просвечивало сквозь сорочку.
Девушка сознавала это, но покорилась. Когда она подвинула ближе скамеечку с мягким плюшевым верхом и оперлась на нее, стоя на коленях, ногти впились в ткань так, что побелели пальцы.
— Я приложил немало усилий, чтобы вогнать вам ум в задние ворота, — говорил отчим, — но результат оставляет желать лучшего. Придется прибегнуть к более суровым мерам.
Гвен почувствовала, как сорочку поднимают, оголяя ее до талии, словно маленького ребенка. Девушка не шевельнулась, только закрыла глаза. Чего-то подобного она и ожидала. С каждым разом лорд Уоринг заходил все дальше, но Гвен и на этот раз не стала сопротивляться. Отчим был гораздо сильнее и в этом случае непременно одержал бы верх. Кто мог сказать, насколько распалило бы его ее сопротивление? Кто мог сказать, на что он окажется способен? Возможно, лорд Уоринг ждал открытой непокорности для мерзостей, о которых Гвен не могла и не хотела думать. Ей оставалось только победить морально.
— Советую запомнить, драгоценная моя Гвендолин, что я делаю это, заботясь о вашей душе.
Сразу после этих слов прут со свистом рассек воздух и обрушился на ее тело. Казалось, кожу обожгло раскаленным железом. Гвен стиснула край скамейки, оттесняя боль ненавистью к лорду Уорингу, мысленно проклиная его, желая ему самых ужасных адских мук.
Но еще сильнее Гвен ненавидела Адама Аркура.
Новый свист — и новое прикосновение раскаленного железа. После небольшой паузы удары посыпались градом.
Сначала лорд Уоринг целился больше по ляжкам, как по самому чувствительному месту, потом хорошенько прошелся по спине и плечам, но, сознавая, что даже тонкая ткань смягчает удары, вскоре вернулся к ягодицам, любимому объекту его жестокости.
Гвен стоило невероятных усилий удержать слезы. «Тебе не сломать меня, подлец, мерзавец! — повторяла она, как молитву. — Не сломать, не сломать!..»
Адам Аркур схватился за дверной молоток на двери Уорингов и так замолотил им, что, казалось, сотряслось все здание. Дверь опасливо приоткрылась, но он не дал дворецкому времени задать вопрос, оттолкнул его и вошел.
— Где леди Гвендолин?
— Э-э… — Дворецкий начал откашливаться, но встретил предостерегающий взгляд и поспешно ответил: — Ее милость удалилась в свою комнату.
Ненадолго Адам ощутил облегчение. Гвен у себя, значит, все в порядке и она ничего не сказала отчиму.
— А лорд Уоринг? Он дома? — все же спросил Сен-Сир.
— Его милость в данное время занят разрешением одной внутрисемейной проблемы, — с запинкой ответил дворецкий, и на его щеках появился след румянца. — И приказал не беспокоить его.
От облегчения не осталось и следа.
— Значит, он там, наверху? — резко спросил Адам, пытаясь подавить ужасную тревогу. — Он в комнате Гвен, так ведь?
Дворецкий промолчал, конвульсивно двигая кадыком. Адам не стал долго дожидаться ответа, схватил его за лацканы ливреи и так рванул вверх, что слуга приподнялся на цыпочки.
— Где се комната? Говори, где она?
— Та-та-там, в дальнем конце коридора! Последняя дверь напра-право!
Но еще до того, как испуганное блеяние прекратилось, Адам отшвырнул дворецкого и бросился вверх по лестнице, перескакивая через три ступеньки за раз. Он испытывал настоящий страх по поводу того, что могло случиться с Гвен. По коридору Аркур пронесся вихрем, схватился за ручку, распахнул дверь… и окаменел на пороге.
Два лица повернулись к нему: одно — искаженное отвратительной смесью злобного торжества и похоти, другое — прекрасное в своем отчаянии и залитое слезами. Рука лорда Уоринга замерла в воздухе, стискивая орудие наказания, при виде которого по спине Адама побежали мурашки. Когда
Гвен поняла, кого видит перед собой, ее бледное лицо запылало от стыда. Краска на ее щеках зловещим образом гармонировала с вздувшимися алыми рубцами, покрывающими нежную белую кожу ног и ягодиц. Всего несколько секунд видел Адам эти плоды усилий лорда Уоринга, потом Гвен вскочила, и сорочка упала, прикрывая избитое тело, Но он знал, что никогда не забудет увиденного.
Виконт стоял в оцепенении, не в силах сдвинуться с места и чувствуя только удушающую ненависть.
— Я убью тебя, животное! — едва слышно произнес он, весь дрожа. — Я возьму тебя за горло и буду сжимать до тех пор, пока вся жизнь не выйдет из твоего никчемного тела! — Сен-Сир повел плечами, сбрасывая плащ, потом начал медленно, шаг за шагом, приближаться к мучителю Гвен. Лицо его было мертвенно-бледным, окаменевшим. — Я окончу твое паршивое существование, и многие скажут мне за это спасибо. Но ты не умрешь легко, о нет! Ты не заслужил легкой смерти. Для начала ты отведаешь того, что сделал с этим прекрасным созданием!
— Что вы себе позволяете, виконт Сен-Сир! — взвизгнул лорд Уоринг, оправившись от удивления. — Все это вас не касается, и будьте добры удалиться!
— Однажды я оставил ваш поступок безнаказанным. Больше на это можете не рассчитывать.
Предчувствуя нападение, лорд Уоринг занес трость. Он был высок ростом и силен, но в своей бешеной ярости Адам даже не приостановился, чтобы обдумать тактику. Его кулак впечатался в квадратный подбородок отчима Гвен, заставив опрокинуться на малый обеденный стол перед камином. Подхватив упавшую трость, Адам несколько раз хлестнул графа по груди и плечам, потом по лицу, но это не смогло насытить жажду мести. Он отшвырнул трость и забрал в горсть кружева у горла Уоринга, нанося новые и новые удары.
Адам не замечал, что нос противника давно уже расквашен, нижняя губа рассечена и по крайней мере пара зубов выбита. Граф пытался обороняться, но им двигал всего лишь инстинкт самосохранения, в то время как Аркура несла на своих крыльях слепая ненависть, утраивающая силы. Сильнейший удар под дых заставил Уоринга задохнуться и выпучить глаза, и пока он хватал ртом воздух, Адам схватил его обеими руками за крепкую шею.
Каким наслаждением было сжимать ее, глядя в глаза, теперь уже по-настоншему испуганные! Каждый судорожный звук, который издавал Уоринг, каждое тщетное движение грудной клетки были расплатой за страдания, причиненные ей, и помогали смягчить вину за опрометчивый шаг, послуживший всему причиной.
— Адам! — услышал он, словно сквозь слой ваты. — Адам, прекрати!
Медленно-медленно пришло понимание, что это голос Гвен, то девушка просит его остановиться. Но невозможно было разжать руки.
— Адам, умоляю тебя! Он не стоит этого! Умоляю! Ты не можешь его убить! Подумай, что с тобой будет…
Смутно Сен-Сир ощущал прикосновение рук, пытающихся оторвать его ладони от шеи графа. Лицо Уоринга посинело, глаза вылезли из орбит, пальцы все слабее шевелились в тщетной попытке освободиться.
— Адам, послушай меня, послушай! Опомнись!
Но все было тщетно. Тиски на горле графа сжались уже настолько, что глаза его начали закатываться. Только звук безнадежных рыданий сумел проникнуть сквозь пелену слепого гнева. Окружающее перестало плыть и искажаться, вернувшись в фокус. Адам отдернул руки и отступил, почти так же судорожно, как и его жертва, хватая ртом воздух. В нескольких шагах от него Гвен стояла, прижав руки к щекам, стихающие рыдания сотрясали ее.
Она была мертвенно-бледна и дышала часто и неглубоко. Тонкая сорочка, едва прикрывающая колени, давала возможность различить темные полукружия там, где груди приподнимали ткань, изгиб бедер и тень в развилке ног. Гвен была прекрасна даже сейчас, с заплаканными распухшими глазами и расстрепанными волосами. Адам до хруста в шее отвернулся от Уоринга, боясь снова не совладать с собой, поднял с пола плащ и закутал в него девушку. Невольный стон боли вырвался у нее, когда виконт осторожно поднимал се на руки.
— Я заберу тебя отсюда, — сказал Адам тихо. — Он никогда больше не посмеет обидеть тебя.
Гвен не ответила, просто отвернулась и уткнулась лицом ему в плечо. Он видел пальцы обнимающей руки, дрожащие мелкой дрожью. Ни в экипаже, пока они ехали на Сен-Джордж-стрит, ни когда Адам снова поднял се на руки, чтобы внести в дом, девушка не издала ни звука.
Увидев в холле Джессику, Гвен заплакала.
Проходя мимо гостьи, Адам повел головой в знак того, чтобы Джессика следовала за ним. Все в том же молчании поднялись они на второй этаж, и там, в одной из спален, Адам опустил Гвен на постель.
— Вы сделаете все необходимое? — спросил он глухо, получил утвердительный кивок и коснулся поцелуем лба Гвен.
— Идите, — сказала Джессика, и виконт подчинился.
Под веками у него жгло, во рту было сухо и застоялся горький вкус, виски ломило. Он, он один, виноват в том, что случилось.
В мрачном молчании спустился Сен-Сир по лестнице и прошел в гостиную.
Часом позже Джессика вышла из комнаты, оставив Гвен в постели. В холле было пусто, мертвая тишина и сумрак царили в доме, и лишь в гостиной, двери в которую оставались распахнутыми, виднелся слабый свет лампы. Она заглянула туда и увидела Сен-Сира, одиноко сидящего в кресле. Виконт сидел в глубокой задумчивости, облокотившись на колени обеими руками, положив подбородок на сцепленные пальцы и глядя перед собой. Волосы, обычно безупречно уложенные, растрепались, словно он много раз проводил по ним рукой.
Услышав шорох платья, Аркур выпрямился и поднялся на ноги.
— Ну как она?
— Еще никто не умер от порки, даже настолько жестокой. Тело Гвен оправится, но душа — едва ли.
— Это моя вина, — угрюмо признал виконт, отводя взгляд, — моя и только моя. А ведь я не дал бы пушинке упасть на нее… Все дело в том, что я слишком сильно ее желал.
Джессика внимательно посмотрела ему в лицо, заглянув в глаза. К ее удивлению, в них было выражение, которое она надеялась, но не ожидала увидеть. Это было страдание, странное и чужеродное чувство для повесы и ловеласа.
— Гвен уснула, милорд, — сказала Джессика мягче, чем намеревалась. — Утром она будет чувствовать себя лучше, боль утихнет, но дело в том, что… я не знаю, как сказать…
— Скажите как угодно!
— Сейчас, когда все позади, я уже не уверена, что мы поступили правильно, вмешавшись в ход событий. Мы только ухудшили положение Гвен.
— О чем вы говорите! — воскликнул Сен-Сир, подходя. — То есть как это нам не стоило вмешиваться? Не могли же мы оставить ее на милость этого палача!
— Кто знает… — печально произнесла Джессика. — Рано или поздно ей придется вернуться домой. Лорд Уоринг достаточно хитер, чтобы не повторить сегодняшней ситуации, он скорее всего придумает нечто такое, о чем женщина не решится рассказать… может быть, даже подруге.
— Гвен вовсе незачем возвращаться домой! — отрезал виконт. — Она вполне может остаться здесь, под моим покровительством. Вопрос этот обсуждению не подлежит!
— Лорд Сен-Сир… Адам! — мягко сказала Джессика, касаясь его руки. — Нужно ли мне напоминать вам, что лорд Уоринг является опекуном Гвен? Она не может остаться здесь. Подумайте о ее репутации.
— Ее репутация не пострадает, если мы сочетаемся законным браком.
— О Боже! — вырвалось у Джессики.
— Что вас так поразило, позвольте узнать? — спросил виконт с саркастической усмешкой, в которой был, однако, оттенок горечи. — Допустим, я не самая лучшая партия для юной красавицы, но, смею думать, и не худшая.
Джессика мысленно прикинула для Гвен возможность брака с Сен-Сиром и ощутила вспышку надежды — впрочем, короткую. И все же сам факт, что виконт готов связать себя узами брака ради возможности законного покровительства…
— Гвен не даст вам согласия, Адам. Даже если бы вы были наилучшей партией, это ничего не изменило бы. Она поклялась никогда не выходить замуж, не позволять мужчине командовать собой…
— Я и не собираюсь ею командовать. И сегодня, и впредь я буду только просить. Опыт обходится дорого, но тем он ценнее. Можете быть уверены, я усвоил этот урок жизни. Если нужно, я встану на колени и в этой, пусть избитой, но классической позе предложу ей руку и сердце.
Приглушенный смешок раздался от двери, заставив обоих повернуться. Там, очень прямо и скованно, стояла Гвен. На ней был бархатный халат виконта, до того длинный и объемный для ее миниатюрной фигурки, что нижняя кромка складками лежала вокруг босых ног.
— Все это очень мило с вашей стороны, милорд, но Джесси совершенно права. У меня нет намерения выходить за вас замуж. — Она выпрямилась еще немного, но весь эффект вызова был потерян из-за необъятных складок одеяния. — Можете быть уверены, я не нуждаюсь ни в вашей жалости, ни в вашем снисхождении и вовсе не имею желания менять один вид жестокой тирании на другой. — Гвен снова усмехнулась, без малейших признаков тепла. — Разумеется, я благодарна вам за сегодняшнее. С вашей стороны это был весьма галантный шаг, особенно если учесть, что на другой чаше весов для меня лежало тоже что-то вроде наказания, более милосердного, но по сути не менее низкого.
Сен-Сир двинулся к ней. Множество сменяющихся эмоций можно было видеть на его лице, но в конце концов осталась только слабая улыбка — улыбка человека, который сдает все свои позиции без боя. Он взял маленькую руку Гвен в свои и прижал к груди.
— Леди Гвендолин… Гвен! Я не причинил бы тебе зла ни за что на свете, даже за все блага мира! Не знаю, может ли безумие желания оправдать мужчину в глазах женщины, но я желал тебя до полной потери рассудка. Мне и в голову не пришло бы в действительности пойти к Уорингу. Я просто хотел, чтобы ты в это верила, чтобы у тебя не осталось выбора. Я готов был на все, только бы обладать тобой.
Она начала отворачиваться, но Сен-Сир поймал се за подбородок и удержал мягко, но настойчиво.
— Да, я пошел бы на все! До сегодняшнего дня я не задавался вопросом, почему это так. Теперь я знаю. Я полюбил тебя, Гвен! Просто я не привык к этому чувству и не узнал его.
Она медленно подняла ресницы. Взгляды их встретились. В глазах, которые так часто снились ей по ночам, в которые Гвен когда-то не могла насмотреться, светились раскаяние и надежда.
— Тебе известно, что я поклялся никогда не жениться снова, никогда не допустить малейшей возможности возвращения в ад, которым была для меня жизнь в браке. Я подшучивал над Стрикландом, говоря, что в семейный круг тянет только тех, кто свихнулся от страсти к женщине, но почему-то было легко представить дом и тебя рядом. Я спрашивал себя: каково это, жить вместе с такой, как Гвендолин Локарт?
Девушка молча покачала головой.
— Прежде чем ты откажешь мне, Гвен, прими к сведению, что я могу дать тебе нечто, чего не даст больше никто.
— Что же, например?
— Свободу, Гвен, полную свободу, а с ней возможность все узнать о жизни и мире, в котором мы живем. Я покажу тебе то, о чем ты даже не слышала, возьму с собой в города и страны, о которых ты даже не мечтала. Если для того чтобы познать суть вещей, тебе придется переодеваться мужчиной, я не стану возражать. Я просто буду рядом, чтобы ничто не угрожало тебе. Ты сможешь свободно писать свою книгу. Найдется ли в мире супруг, который сам, по своей воле позволит тебе все это?
Девушка снова покачала головой, но уже менее энергично, потом сказала:
— Это кажется заманчивым только сначала. Однажды ты устанешь от меня, Адам, или я просто надоем тебе, а я не из тех, кто терпит любовниц. В чем, в чем, а в этом я уверена.
Адам улыбнулся, и лицо его, осунувшееся и обострившееся за последние несколько часов, стало прежним.
— Гвендолин Локарт, — с самым торжественным видом начал он, опускаясь на одно колено, — прошу вашей руки здесь и сейчас, в присутствии вашей подруги. Клянусь, что отныне даже не посмотрю ни на одну женщину.
Растерянный взгляд Гвен обратился к Джессике, которая давно уже отодвинулась подальше в тень.
— Что же мне делать, Джесси? Ты знаешь, я люблю этого человека, но с меня достаточно испытаний и разочарований. Я… по правде сказать, мне страшно. Я не могу решить сама, помоги мне!
Джессика открыла рот для каких-то взволнованных, правильных слов, но не нашла их. Что она могла сказать Гвен? Что ей самой тоже страшно, страшно каждый день и час, что, даже если Мэттью суждено остаться в живых, это не будет гарантией, что он всегда будет принадлежать ей? Чего боялась Гвен? Того, что Адам не любит се? Но ведь и Мэттью не любил ее, Джессику. И еще муж не верил ей. Он мог однажды открыть, что был обманом завлечен в сети брака…
— Что такое наша жизнь, как не постоянный риск? — спросила она вместо этого. — Ты говоришь, что любишь Адама. Тогда выходи за него. Я бы так и поступила.
Гвен устремила взгляд на мужчину, по-прежнему стоявшего на колене у ее ног. Он улыбался так, словно вес это было милой интермедией, но девушка знала, что Адам вполне серьезен. Потянувшись, она коснулась завитка волос на его лбу.
— Мне только нужно быть уверенной, что ты не делаешь этого из жалости, Адам. Если это все-таки так, будет лучше для нас обоих, если ты так и скажешь и…
Сен-Сир поднялся, поднял руки и с бесконечными предосторожностями обнял измученные побоями плечи Гвен.
— Я выскажу тебе сейчас все, что чувствую, вес до конца. Я схожу по тебе с ума, желаю тебя днем и ночью, так что это стало манией. Но не только это. Я влюблен и больше не имею желания это отрицать. Зачем? Разве не в этом самая большая удача человека — встретить и полюбить кого-то? Когда сегодня вечером я вошел в твою спальню и увидел все эти рубцы от трости, я почти сошел с ума от ненависти к этому отродью Уорингу. Только тогда я понял все. И моя глупая попытка шантажа — тоже свидетельство любви, хотя это и звучит нелепо. Может быть, когда-нибудь ты поймешь, а пока прими мое предложение. Выходи за меня.
Гвен еще раз посмотрела в сторону Джессики, но потом нерешительно улыбнулась.
— Что ж, если Джесси способна как-то ужиться с чудовищем мужского пола, то уживусь и я.
Сен-Сир расхохотался. Это был очень естественный, легкий смех — смех человека, который счастлив. Джессика была тронута. Она не вполне верила, что Гвен может быть безоблачно счастлива с виконтом, но надеялась на это всем сердцем.
Ничего больше не добавив, она выскользнула из гостиной. Ни ее подруга, ни Сен-Сир этого не заметили, совершенно поглощенные друг другом. На следующее утро Гвен переехала в городской дом Белморов, чтобы провести там три дня, необходимые для получения разрешения на брак. Уже на четвертый день состоялось скромное венчание.
Джессика была счастлива за подругу, но это лишь отчасти помогло отвлечься от мыслей о Мэттью. Как только свадебные хлопоты миновали, Джессика снова начала сильно скучать. Ночами ей снилось то его возвращение, то получение извещения о том, что муж пал смертью храбрых.