- Нет, погоди, - тяжело дыша, шепчет женщина, - не балуй...я ведь не для этого... пусти...
Грубо и громко парень ворчит:
- Тогда - не лезь! Сама лезет, а сама же ломается...
- Тише ты, услышат - стыдно будет мне...
- А приставать ко мне - не стыдно? Молчание. Парень сердито сопит и возится; капли
дождя падают всё так же неохотно, лениво, и сквозь их шум текут слова женщины:
- Ты думаешь, я мужика ищу? Мне мужа надо надежного, хорошего человека...
- Еще я те не хорош.
- Экой ты какой...
- Мужа ей! - фыркает парень. - Ловки вы тут... мужа! Ишь ты...
- Ты - послушай: шляться мне надоело...
- Ступай домой.
Помолчав, женщина ответила очень тихо:
- Нету у меня дома, и родни нет...
- Врешь, поди, - повторил парень.
- Ей-богу! Забудь меня богородица, коли вру... Мне кажется, что в этих словах ее звучат слезы, мне - нестерпимо тяжело и тошно, хочется встать и вышвырнуть парня из хаты пинками, а потом долго говорить этой женщине какие-то сердечные слова. На руки бы взять ее, как покинутого ребенка... А у них снова началась возня.
- Н-ну, не ломайся, - мычит парень.
- Нет, не надо... силом не дамся...
И вдруг она вскрикнула болезненно и удивленно:
- Ой... за что? За что же?
Я вскочил и тоже закричал, чувствуя, что зверею.
Стало тихо, кто-то осторожно пополз по полу, задел изломанную дверь, висевшую на одной петле. - Это не я, - заворчал парень, - это вон паскуда пристает ко мне. Жулики здесь все, покою нет...
В стороне от него обиженно вздохнули.
- Дурак ты, дурак...
- Молчи... распутница!
Дождь перестал, в окно вливалась духота, тишина сделалась еще плотнее, тяжело давила грудь и, точно паутина, оклеивала лицо, глаза. Я вышел на двор - на нем было как в погребе летом, когда лед уже растаял и черная яма полна теплой, густой сыростью.
Где-то близко дышала, всхлипывая, женщина, я прислушался и подошел к ней: она сидела в углу двора, спрятав голову в ладонях, и качалась, словно кланяясь мне.
Сердясь на нее за что-то, я долго стоял перед нею, не зная, что сказать, потом спросил:
- Ты - сумасшедшая, что ли?
- Отстань, - не сразу отозвалась она.
- Слышал я твои речи к нему...
- Ну - так что? Тебе какое дело? Брат мне ты али кто?
Говорила она точно сквозь сон и не сердясь. Мутные пятна стены, точно безглазые лица, наблюдали за нами, а рядом тяжко дышал вол.
Я сел рядом с женщиной.
- Эдак ты очень скоро сломишь себе голову... Не ответила.
- Мешаю я тебе?
- Нет, ничего. Сиди, - сказала она, опустив руки и присматриваясь ко мне.
- Ты - откуда? - Нижегородский.
- Далё-око...
- Люб тебе парень этот?
Не сразу и как бы считая слова, сказала:
- Ничего. Здоровый такой... да вот - потерянный. Глупый еще, видно. А - жалко, хороший мужик был бы на хорошем месте.
Церковный колокол ударил дважды - она дважды перекрестилась, не прерывая речи.
- Жалко глядеть, когда молодое зря пропадает, жалко силушки, кабы можно - взяла бы всех и поставила на хорошие места.
- А себя - не жаль?
- Как - не жаль? И себя тоже...
- Что ж ты стелешься пред эдаким болваном?
- Я бы его выправила. Думаешь - нет? Не знаешь ты меня...
Она глубоко вздохнула.