Так как мистер Монксли, сидевший до этого в Зеленой гостиной, был занят тем, что мысленно сочинял и репетировал свою вступительную речь этот совершенно неожиданный вопрос сбил его с толку. Он заморгал и забормотал, заикаясь:
- Он не от-отвратительный. Он очень м-модный.
- Чтобы я его больше не видел! Что тебе нужно?
Задетый за живое, мистер Монксли не знал, что сказать. С одной стороны, юноше очень хотелось защитить собственный вкус в области жилетов, с другой ему был предоставлен шанс произнести свою вступительную речь. Он выбрал второе, еще раз глубоко вздохнул и начал на высокой ноте и излишне торопливо:
- Кузен Ротерхэм! Вы можете не находить приятным мой визит, вам может не понравиться то, что я должен сказать, вы можете не захотеть отвечать мне. Но тем не менее вы не можете меня прогнать. Мне необходимо...
- А тебя никто не гонит.
- Мне необходимо побеседовать с вами!
- Ты уже беседуешь со мной и наговорил довольно много. Сколько тебе нужно?
Задыхаясь от негодования, мистер Монксли сказал:
- Я приехал не за деньгами! Мне не нужны никакие деньги!
- Боже мой! Неужели у тебя нет долгов?
- Нет! Во всяком случае, больших, - поправился юноша. - И если бы я не должен был ехать сюда, в Клейкросс, денег у меня в кошельке было бы достаточно. Естественно, я не ожидал таких расходов. Невозможно жить экономно, если ты вынужден ехать через всю страну, но это не моя вина. Сначала я нанял лошадь до Олдерсгейта, потом купил билет на почтовый дилижанс, затем надо было дать чаевые охране и, конечно, кучеру. Наконец, нанял фаэтон, который довез меня сюда из Глостершира. А в результате я вынужден просить у вас дать мне деньги вперед из моего содержания на следующий квартал, если вы, разумеется, не захотите мне их ссудить. Вы, наверное, думаете, что мне следовало бы путешествовать в почтовой карете, но...
- Я так сказал?
- Нет, но...
- Тогда подожди, пока я сам скажу тебе это.
- Кузен Ротерхэм! - снова начал мистер Монксли.
- Мы не на общественном собрании. Не провозглашай "кузен Ротерхэм" всякий раз, когда открываешь рот. Скажи все, что хочешь, как нормальный человек, и садись.
Мистер Монксли побагровел, но послушно уселся, нервно кусая губу. Он гневным взглядом уставился на своего опекуна, развалившегося в кресле и поглядывавшего на него с легкой усмешкой. Юный Монксли приехал в Клейкросс с решительным намерением обличить проступки Ротерхэма, и, встреть его маркиз на пороге, он изложил бы свое дело с достоинством, красноречиво и убедительно. Но сначала его заставили ждать почти двадцать минут, потом он был вынужден забыть о своем ораторском красноречии и признать, что денежная ссуда оказалась бы весьма кстати, а если говорить по правде, то просто позарез необходима. А теперь его призывали к порядку, будто он какой-то школьник! Все это остудило пыл мистера Монксли, но когда он смотрел на Ротерхэма, ему вспомнились все обиды, которые он терпел от него, все болезненные уколы, которые маркиз нанес по его самолюбию, и чувство обиды придало ему новые силы.
- Все накладывается одно на другое! - внезапно воскликнул он, стиснув руки между колен.
- Что же именно?
- Вы сами прекрасно знаете. Возможно, вы думаете, что я не осмелюсь сказать вам это, но...
- Если я что-то и думал, то теперь признаюсь, что ошибался, усмехнулся Ротерхэм. - И в чем ты, черт возьми, меня обвиняешь? - Маркиз почувствовал, что его воспитанник очень взволнован, и поэтому спросил того с повелительной интонацией, хотя и не очень сурово: - Ну же, Джерард! Соберись с мыслями! Что, по-твоему, я натворил?
- Вы сделали все, что могли, чтобы разбить все мои надежды, - ответил мистер Монксли, еле сдерживая свое негодование.
Лорд Ротерхэм выглядел ошарашенным.
- Очень убедительно! - сухо заметил он.
- Это правда! Вы никогда не любили меня. Не любили потому, что я не желал охотиться, заниматься боксом, играть в крикет, или стрелять, или... в общем, делать то, что нравится вам, за исключением рыбной ловли. Да и ее я люблю не благодаря вам, потому что вы запрещали мне пользоваться вашими удочками, будто я хотел сломать их... я имею в виду...
- Ты имеешь в виду, что я приучил тебя не трогать мои удочки без разрешения! Если это пример того, как я разрушил твои надежды, то...
- Хорошо, пусть это не пример! Только я... я бы даже не вспомнил об этом, если бы не все остальное. Одно к одному! Когда я уехал в Итон и у меня была возможность провести летние каникулы под парусом с друзьями, смог я уговорить вас дать мне на это разрешение? Нет! Вы послали меня к этому несчастному репетитору только потому, что мой преподаватель сказал, будто я не сдам первый экзамен на звание бакалавра в Кембридже. Много он понимает! Однако вы предпочли поверить ему, а не мне, потому что всегда получали злобное удовольствие от того, что разрушали мои планы. Вы знали, что я хочу поступить в Оксфорд вместе с моими друзьями, но послали меня в Кембридж! Если это была не злобность, то что тогда?
Ротерхэм, сидевший откинувшись на спинку кресла, вытянув вперед ноги и засунув руки в карманы брюк из оленьей кожи, разглядывал своего разъяренного воспитанника с насмешливым удивлением.
- Желание разлучить тебя с твоими друзьями. Продолжай!
Этот ответ, естественно, только подлил масла в огонь.
- А-а-а, так вы признаетесь в этом! - яростно завопил юный Монксли. Так я и думал! Все сходится! И вы отказались ссудить мне деньги, чтобы я мог опубликовать свои стихи. Но этого вам показалось мало, вы еще и оскорбили меня!
- Разве? - удивился маркиз.
- Вы сами знаете, что оскорбили. Сказали, что хотели бы вложить свои деньги в более прибыльное мероприятие.
- Да, действительно, недобрый поступок. Во всем виноват мой злосчастный характер. Боюсь, у меня никогда не было ни малейшей утонченности. И все же мне не кажется, что я убил именно эту твою надежду. Менее чем через год ты станешь совершеннолетним и сможешь сам заплатить за издание своих стихов.
- Непременно! А также, - воинственно объявил Джерард, - выберу себе в друзья тех, кого сам захочу, и стану ездить туда, куда мне хочется, и буду делать все, что мне хочется!
- Удивительная храбрость! Кстати, я когда-нибудь выбирал для тебя друзей?
- Нет! Все, что вы делаете, это выступаете против моих друзей. Вы позволили мне поехать в Брайтон, когда лорд Гросмонт просил меня поехать с ним? Нет, не позволили. Однако это еще не самое худшее. А в прошлом году, когда я приехал в середине семестра после того, как Бонапарт сбежал с Эльбы, и умолял вас разрешить мне записаться добровольцем в армию? Разве вы выслушали хоть одно мое слово? Разве дали мне разрешение? Вы...
- Нет! - прервал вдруг Ротерхэм эти словоизлияния. - Нет, не разрешил...
Приведенный в замешательство этим неожиданным ответом на свои риторические вопросы, Джерард уставился на маркиза.
- Я подумал тогда, что не очень-то ты храбр, если ты так безропотно подчинился моему запрету.
Румянец залил щеки юноши.
- Я был вынужден, - вспылил он. - Вы всегда подчиняли меня себе. Я всегда был вынужден делать так, как вы приказывали, потому что вы платили и за мое образование, и за учебу моих братьев, и за Кембридж тоже. И если бы я когда-нибудь осмелился...
- Хватит! - В этом коротком слове прозвучал такой яростный гнев, что мистер Монксли вздрогнул от испуга. Ротерхэм уже не сидел, развалившись в кресле, и на лице его не осталось и следа от насмешливого удивления. Теперь на нем появилось такое неприятное выражение, что сердце Джерарда бешено заколотилось и он ощутил подступающую тошноту. Маркиз наклонился вперед и вцепился рукой в край стола. - Я когда-нибудь использовал это обстоятельство против тебя?
- Нет, - голос юноши нервно дрожал, - нет, но... Но я знал, что это вы послали меня в Итон, а сейчас послали туда и Чарли, и...
- Это я сказал тебе об этом?
- Нет, - пробормотал Монксли, который был не в состоянии вынести прямой взгляд этих горящих гневом глаз. - Моя мать...
- Тогда как ты смеешь так говорить со мной, ты, мерзкий щенок?
- Простите меня, - пролепетал пунцовый от стыда Джерард. - Я не хотел... Конечно, я благодарен вам, кузен Ротерхэм...