- О! - Карстерз вскинул вверх руку, словно защищаясь.
Снова воцарилось напряженное молчание. С огромным усилием Уорбертон взял себя в руки и снова надел на себя личину бесстрастности. После мучительного возгласа Ричард снова успокоился. Он сел. На лице его, сменив страшную напряженность, появилось едва ли не облегчение.
- Вы узнали правду... от Джона. Он... собирается разоблачить меня.
- Нет, сэр. Я знал правду не от него. И он никогда не разоблачит вас.
Ричард повернул голову. Его глаза, полные затаенной боли, встретились со взглядом Уорбертона.
- О? Так значит, вы?..
- Не я, сэр. Я дал слово его светлости. Все эти годы я молчал ради вашего отца - теперь буду молчать ради него.
Голос его сорвался.
- Вы... так привязаны к Джону? - Ричард говорил по-прежнему апатично и устало.
- Привязан?! Боже правый, мастер Дик, я люблю его!
- И я, - очень тихо проговорил Ричард.
Не услышав ответа, он поднял глаза:
- Вы мне не верите?
- Когда-то я был в этом уверен, сэр. Теперь!.. - Он пожал плечами.
- И все же это правда, Уорбертон. Я отдал бы все, что мог, лишь бы уничтожить события той ночи.
- Мне трудно этому поверить, сэр. От вас одного зависит, будет ли восстановлено его доброе имя. А вы молчите.
- Уорбертон, я... Ах, неужели вы думаете, что я равнодушен к тому, что Джон стал отверженным?
При виде страдания, отразившегося в серых глазах, Уорбертон немного смягчился.
- Мастер Ричард, я не хотел бы думать о вас плохо. Мастер Джон не стал мне ничего рассказывать. А вы... вы не можете мне объяснить, как получилось, что вы позволили ему взять на себя вину в вашем мошенничестве?
Ричард содрогнулся.
- Я ничего не могу объяснить - мне нет извинений. Я его вынудил Джека, моего брата! Все из-за того, что я обезумел от любви к Лавинии... Боже, я сойду с ума! Я полагал, что сумею это забыть - и тут... тут я встретился с ним! Его лицо напомнило мне все. И с того дня я не знаю, как жить - и не объявить правду! Но я никогда не смогу! Никогда не смогу!
- Расскажите мне, сэр, - попросил невольно тронутый Уорбертон.
Ричард спрятал лицо в ладонях.
- Это все вспоминается каким-то кошмаром... Наверное, я был безумен... Я почти не сознавал, что делаю. Я...
- Спокойнее, сударь. Не забывайте: я почти ничего не знаю. Что заставило вас пометить карты?
- Долги. Отец отказался их оплатить - надо было найти денег. Я не мог вынести скандала - говорю вам: был безумно влюблен в Лавинию! Я ни о чем больше думать не мог. Я охладел к Джону, потому что мне показалось, что и он влюблен в нее. Мне мучительно было думать, что потеряю ее из-за скандала... А тогда, у Дэра, я проигрывал. Я знал, что не смогу расплатиться. Боже! Я как сейчас вижу: у локтя Милу-арда пачка моих долговых расписок - все растет, растет...
Джек играл против Милуарда до меня, и выиграл. Я помню, как все смеялись и говорили, что удача, наконец, повернулась к нему лицом - ведь он всегда проигрывал в карты. Мы с Милуардом играли той же колодой... Кажется, был еще один стол. Дэр играл в кости с Фитцджеральдом, кто-то за моей спиной играл с Джеком в фараон. Я понял, что Джеку опять не везет - я слышал, как они смеются. И все время я проигрывал... проигрывал.
Я уронил на колено булавку от галстука. По-моему, никто этого не заметил. Когда я ее поднял, у меня вдруг мелькнула мысль пометить карты... О, это было низко, я знаю! У меня в руках был трефовый туз: я царапнул ему уголок булавкой. Как это оказалось легко! Постепенно я пометил все четыре туза и трех королей.
Никто ничего не заметил, но я боялся - я не смел продолжать. Я приколол булавку на место. Вскоре я начал выигрывать - понемногу. Потом к столу подошел Трейси Бельмануар и стал наблюдать за нашей игрой. С этого момента все разладилось. С него все и началось.
Трейси стоял позади меня и смотрел... Я чувствовал его спиною - словно какой-то черный мотылек висит... Не знаю, как долго он стоял, мне показалось - много часов... Я ощущал на себе его взгляд. Мне хотелось закричать - клянусь, руки у меня дрожали...
Вдруг он пошевелился. Я положил туза червей. А он мягким пугающим голосом сказал: "Минутку!"
Милуард удивился. Я пытался убедить себя в том, что Дьявол ничего не заметил... Метка на рубашке была такой слабой, что я сам еле различал ее. И он, сторонний наблюдатель, никак не мог ее обнаружить. Он шагнул вперед. Я помню, что он задел мое плечо. Я помню, как его бриллианты отразили свет свечей. По-моему, я совершенно отупел.
Я только повторял про себя: "Сумасбродный Дьявол! Сумасбродный Дьявол!" - да все глядел на эти мерцающие бриллианты. Потом я подумал: "Он брат Лавинии, но мне он не по душе, не по душе..." До чего глупые мыслишки! А в горле у меня пересохло - совершенно пересохло.
Он наклонился к столу... Протянул свою белую, белую руку... перевернул туза... поднял лорнет и всмотрелся в карту.
Потом он опустил лорнет и достал табакерку. На ней было эмалевое изображение Афродиты... Я услышал, как Трейси просит Милуарда осмотреть туза. Мне хотелось вскочить и задушить его... Я с трудом удержался.
Ричард замолчал. Содрогнувшись, он провел рукой по глазам.
- Милуард увидел царапину. Он воскликнул, что карты меченые! Вдруг все окружили наш стол - и стали говорить одновременно. Джек положил руку мне на плечо: они с Дэром разбирали колоду. А я мог смотреть только на Трейси... Эндовера. Он казался таким пугающим, таким зловещим в этом совсем черном наряде. Глаза он прикрыл... лицо такое белое... И он смотрел на меня! Казалось, он заглянул мне в самую Душу!.. На секунду мне показалось, что он все понял. Мне хотелось воскликнуть, что он ошибся! Мне хотелось закричать ему, чтобы он отвел свой взгляд! Одному Богу известно, что я мог бы сделать... но он перевел взгляд - на Джека. И на его проклятой маске-лице появилась эта презрительная усмешка! Мне хотелось убить его за эту улыбку! По-моему, и Джек ее понял: он бросил карты и уставился на Трейси.
Все наблюдали за ними... на меня никто не смотрел. Если бы посмотрели, я бы выдал себя, но они глядели на губы Эндовера, как завороженные, и только переводили взгляд с него на Джека - и снова на него...
Я помню: Фитцджеральд уронил носовой платок, почему-то меня это ужасно заинтересовало. Я все думал: отчего он не поднимает... и тут Эндовер снова заговорил: "И удача повернулась к Карстерзу лицом?.."
Вот так, Уорбертон! Точно таким чуть вопрошающим тоном.
Не успел Джек ответить, как поднялся шум. Дэр крикнул Эндоверу: "Стыд!" Они смеялись над ним - как то и должно было быть. Но я видел, как они переглядываются: они сомневались. Было подозрительно, что у Джека была эта полоса везения - и то, что он начал проигрывать, как только отошел от этого стола.
Милуард - бедняга Милуард уставился на Трейси и, заикаясь, пролепетал, что мы наверняка играем другой колодой. Я буквально задыхался! А Эндовер его поправил... Почему он это знал?! Больше никто этого не помнил, не обратил на это внимания - только он!
Как сейчас вижу: Джек напряженно застыл, высоко подняв голову, его синие глаза сверкают.
- Должен ли я понимать это так? Вы меня обвиняете, Бельмануар? - сказал он. Ах, как он был взбешен!
Трейси не сказал ни слова. Он только мельком взглянул на меня и снова отвел глаза.
Джек больно сжал мне плечо. Я ощущал его гнев... Дэр воскликнул, что такое предположение чудовищно. Чтобы Джон смошенничал!..
Трейси спросил, не его ли это карты. Боже! Я как сейчас слышу этот мягкий насмешливый голос!
Дэр побагровел (вы знаете, как с ним это бывает, Уорбертон). "Их открыли здесь, в вашем присутствии!" - крикнул он.
"Карстерз открыл", - улыбнулся Трейси.