Похоже, молчание пришлось не по вкусу миледи: вскоре она начала постукивать по полу своей изящной ножкой. Но он по-прежнему молчал - и она подняла на него свои чистые небесно-голубые глаза.
- Ты почему такой мрачный, Дик? Почему ты со мной не разговариваешь?
У нее был детский высокий голос и удивительная манера, растягивая фразы, заканчивать их полувопросом. Речь ее завораживала.
Ричард натянуто улыбнулся.
- В самом деле, милая? Умоляю, прости. Только что был Уорбертон.
Лицо ее сразу же помрачнело, пухлые губки капризно надулись.
- Он видел его.
- О? - особенно растянув это словечко, она произнесла его с нескрываемым равнодушием.
- Да. Джек от всего отказывается. Он просит меня быть его управляющим и использовать Уинчем по своему усмотрению. Он очень великодушен.
- Да, о да! И ты будешь, Ричард?
Он не ответил.
- Он... Уорбертон... говорит, что он мало изменился.
- О? - опять это певучее словечко - и крошечный зевок.
- Говорит, что, кажется... Джек... не держит на меня зла...
Он замолчал, ожидая ответа - но она была поглощена тем, что пристраивала себе на корсаж два цветка, только что вытащенных из вазы на столике. На него она внимания не обратила. Карстерз устало отвернулся.
- Если бы не ты, я бы во всем признался. Мне кажется, я сойду с ума, если не сделаю этого.
- Дик! - Она уронила цветы на пол и тут же о них забыла. - Дик!
- О, не надо пугаться! - И он горько добавил:
- Не думаю, что у меня хватит мужества сознаться - после шести-то лет!
Лавиния беспокойно водила рукой по кушетке.
- Ты ведь не сделаешь этого, Ричард! Обещаешь? Не сделаешь? Я не вынесу такого позора: обещай, что никогда этого не сделаешь!
- Нет, - медленно проговорил он, не глядя на нее, - нет, я не могу этого обещать.
Она вскочила, отшвырнув вышивание и взволнованно взмахнула руками.
- Значит, ты собираешься это сделать! Хочешь меня опозорить? Я страдаю из-за этой жестокой угрозы, а тебе все равно. Ты...
- Лавиния, ради Бога! - взмолился он, вставая и отталкивая кресло. Успокойся!
Он знал, что она вот-вот сорвется в один из своих внезапных нервных припадков и раздраженно.
- Не успокоюсь! Знаю, знаю! Ты считаешь меня скандалисткой. Да, да! Нечего хмуриться - ты еще хуже! Нет, я не замолчу. Я - отвратительная женщина, но ты - обманщик, обманщик, обманщик!
Карстерз поспешно подошел к ней.
- Лавиния!
- Нет, нет! Оставь меня в покое! Ты мучаешь меня! Ты отказываешь мне во всем, что я люблю, а потом грозишь меня ославить...
- Это не правда! - не выдержал Ричард. - Я не могу обещать, только и всего. Когда я отказывал тебе в чем-то, что мог бы дать? Видит Бог, ты разоряешь меня...
- Вот, вот! Это я, оказывается, во всем виновата! Скажи, а не ты ли заставил милорда завещать все деньги Джону, хоть и знал, что он оставил бы все тебе, если бы ты промолчал? Ты обо мне подумал?..
- Ради Бога, Лавиния, замолчи! Ты не понимаешь, что говоришь!
Она прижала ладони к пылающим щекам.
- Да! Я несправедлива! Я это знаю, но не говори мне этого, я не вынесу! И не смотри на меня с укоризной, Ричард! Ты меня с ума сводишь, слышишь?
Она металась по комнате, словно хищник в клетке, распаляя себя все сильнее.
- Скажи что-нибудь, Ричард! Сделай что-нибудь! Не стой ты столбом! Ох, не надо было тебе жениться на мне! Я тебя огорчаю, а ты меня портишь, и не понимаешь, что я не могу жить без денег и удовольствий! Я достойна презрения? Да, да - а ты? Ах, почему ты рассказал мне, что смошенничал, уже после свадьбы?
Она разразилась гневными рыданиями. Порванный: в клочки платочек полетел на пол.
Карстерз повернулся к ней спиной, чтобы она не заметила, как сильно уязвила его. Это движение вызвало новую вспышку ярости:
- Ты не можешь в этом сомневаться! - воскликнул он, резко поворачиваясь. - Ты знаешь, как я тебя люблю! Знаешь?
Он схватил ее за плечи и повернул лицом к себе. Задрожав, она то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. И гнев ее исчез так же внезапно, как и появился.
- О, да, да! Ты ведь любишь меня, Дикки?.. - Она обвила руками его шею, прижимаясь к нему.
- Люблю, и да поможет мне Бог! - простонал он, отталкивая ее. - А ты... тебе нет дела ни до кого, кроме себя!
- Нет, нет! - воскликнула она, снова прижимаясь к нему. - Не говори так, Дик. Право, я люблю тебя - но я не могу жить без веселья, ты же знаешь, что не могу! Ах, конечно, я ужасная эгоистка, но такая уж я получилась и перемениться не могу. Я сделала тебе больно - а я не хотела! Я не хотела!
- Милая, я знаю, что не хотела, но старайся не быть таким ребенком, молю тебя! Ты так несдержанна, так...
- Я так и знала, что ты это скажешь, - произнесла она потухшим голосом. - Ты меня не понимаешь. Ты хочешь, чтобы я была хорошей, и терпеливой, и снисходительной, а я повторяю - это не в моей натуре.
- Но, Лавиния, ты же можешь себя сдерживать, - мягко сказал он.
- Нет! Не могу! Мы Бельмануары - такими нас создал Бог, такие мы и есть. Он создал нас мотами, весельчаками и сумасшедшими! - Она медленно направилась к двери. - Но ты этого не понимаешь и пытаешься сделать меня степенной и серьезной, хорошей матерью - а я умираю без жизни, без развлечений. Не нужен мне весь этот домашний уклад! - Она медленно открыла дверь. - И теперь у меня болит голова, а ты смотришь печально и говоришь, что это все из-за моей необузданности, лучше бы ты устыдился и был бы на все готов, чтобы утешить меня. Почему ты не можешь отвезти меня в Лондон, ведь ты знаешь, как мне туда хочется?! Ты держишь меня в этом мрачном доме, где мне нечем заняться - только ребенком, да вышиванием! Я так от всего этого устала! Так смертельно устала!
Она ушла бы, если бы он не удержал.