- Ах, Лавиния, тебе пора бы покончить с этими твоими мигренями: поверь мне, ничто так не отталкивает мужчину.
- Ах, уходи, уходи! - взмолилась она. - Ты меня все дразнишь и дразнишь, пока я не потеряю терпения, а мне ведь совсем не хочется быть сварливой! Пожалуйста, уйди!
- Я Это и собираюсь сделать, дорогая. Надеюсь, ты немного оправишься, когда мы увидимся в следующий раз. Пожалуйста, передай мой поклон До... Достопочтенному Ричарду.
Она протянула ему руку.
- Возвращайся скорее! - попросила она. - Завтра мне будет лучше. Просто сегодня голова разболелась - хоть криком кричи от боли и беспокойства. Возвращайся!
- К сожалению, я намерен уехать из Бата через день-два. Был бы счастлив исполнить твое желание. - Он обходительно поцеловал ей пальчики и простился. У двери он остановился и обернулся, насмешливо блеснув глазами. - Между прочим... ее имя - Диана.
Еще раз поклонившись, он удалился, а Лавиния уткнулась лицом в подушки и разрыдалась.
В этом состоянии ее и обнаружил Ричард двадцать минут спустя, и был настолько встревожен, что это отчасти ее утешило. Они провели тихий (и для него - блаженный) вечер за пикетом.
В середине партии она вдруг швырнула свои карты на стол и схватила его за запястье.
- Дикки, Дикки - я поеду домой!
- Домой? О чем ты? Или...
- Да, да! В Уинчем! Почему бы нет?
- Дорогая, правда? - В его голосе дрожало радостное удивление, карты выскользнули из рук.
- Да, правда! Но увези меня скорее, пока я не передумала! В Уинчеме я могу спать, а здесь я всю ночь лежу без сна, и голова у меня болит. Увези меня домой, и я постараюсь быть хорошей женой. Ах, Дикки, я была противной и капризной, да? Я не хотела! Зачем ты мне это разрешаешь? - Она быстро обошла вокруг стола и опустилась рядом с ним на колени, нисколько не заботясь о своих пышных шелках. - Я была дурная, эгоистичная женщина! - страстно сказала она. - Но я исправлюсь. Ты не должен разрешать мне быть плохой, слышишь, не должен!
Он обхватил рукой ее пухленькие плечики и крепко прижал к себе.
- Обещаю, что когда увезу тебя в Уинчем, буду хорошенько тебя бранить, радость моя, - пообещал он, стараясь скрыть под смехом свое глубокое волнение. - Я превращу тебя в примерную хозяюшку!
- И я научусь сбивать масло, - кивнула она. - Тогда я стану носить батистовое платье с муслиновым передничком и чепец. О, да - батистовое! Она вскочила и пританцовывая выбежала на середину комнаты. - Я буду очаровательна, правда, Ричард?
- И даже очень, Лавиния.
- Конечно! Ах, мы едем домой, сейчас же - сейчас же! Но сначала мне надо заказать у Маргерит несколько новых платьев!
- Чтобы сбивать масло, дорогая? - запротестовал он, но она не слушала.
- Батистовое платье... или из шелкового газа с простеганной нижней юбкой? Или и то, и другое? - пропела она. - Дикки, я начну новую моду в туалетах для деревни!
Дикки вздохнул.
ГЛАВА 7
Представляющая несколько новых персонажей
В двадцати минутах ходьбы от дома леди Лавинии на Куин-Стрит жила некая мадам Томпсон, вдова, обитавшая в Бате без малого пятнадцать лет. У нее гостила мисс Элизабет Боули и ее племянница Диана. Мадам Томпсон воспитывалась вместе с мисс Элизабет в пансионе, когда обе были еще девочками, и с тех пор они дружили, изредка навещая друг друга и, по большей части, ограничиваясь длинными посланиями, заполненными пустяковыми новостями. Письма мисс Элизабет были прелюбопытны, письма вдовы - скучны и бессвязны.
Мадам Томпсон очень обрадовалась, получив от мисс Боули письмо с просьбой пожить у нее в Бате с племянницей недели три. Почтенная дама была в восторге, что ее приглашения увенчались таким образом и сразу же ответила радостным согласием. Она приготовила для мисс Боули лучшую комнату: ведь та приезжала в Бат главным образом для того, чтобы переменить климат после долгой и достаточно тяжелой болезни.
В назначенный срок появились обе леди: старшая - маленькая, худенькая, порывистая, младшая - Довольно высокая и гибкая, с огромными карими глазами, бесстрашно глядевшими на мир, и трагической складкой губ, противоречащей ее обычной жизнерадостности и намекавшей на склонность видеть в жизни главным образом мрачную сторону.
Мадам Томпсон, увидевшая Диану впервые, не преминула отметить эту черту в разговоре с мисс Элизабет (или Бетти, как ее обычно называли), когда они вдвоем сидели у огня вечером в день их приезда. Сама Диана уже легла.
Мисс Бетти мрачно покачала головой и посулила своей драгоценной Ди такую любовь, какой не заслуживает ни один на свете мужчина.
- Ди будет ужасно переживать, - добавила она, энергично постукивая спицами. - Знаю я этих детей с причудами!
- У нее такой печальный вид, - робко сказала вдова.
- А тут ты ошиблась! У нее веселый нрав и добрее ее в целом мире не найдешь. Господь ее благослови! Но не стану спорить, она бывает и несчастной. Еще как бывает! Может все глаза повыплакать из-за какого-нибудь дохлого щенка. Но обычно она веселая.
- Боюсь, в моем доме ей будет совсем скучно, - с сожалением заметила миссис Томпсон. - Когда бы Джордж, мой милый сынок, был дома и мог ее занять...
- Милочка, пожалуйста, не бери в голову! Уверяю тебя, Диана будет даже рада спокойной жизни после того, как провела зиму в семье подруги.
Что бы Диана ни думала о спокойствии, по крайней мере, она не жаловалась и довольно легко приспособилась к новому окружению.
По утрам они все вместе доходили до помещения Ассамблеи, и мисс Бетти пила воды в старом павильоне с источником, степенно прохаживаясь по нему в обществе подруги и племянницы. У мадам Томпсон в Бате почти не было знакомых, если не считать нескольких дам ее возраста и привычек: в людные аристократические места они не ходили. Так что Диане пришлось удовлетвориться компанией двух пожилых дам, которые увлеченно сплетничали, но она находила их разговоры на редкость скучными.
С тайной тоской она наблюдала за светской жизнью. Знаменитый красавчик Нэш рисовался перед дамами, отвешивая галантные поклоны. Он всегда был безупречно одет и, несмотря на стремительно приближавшиеся старость и тучность, оставался безраздельным властителем Бата. Она видела роскошных, ярко разукрашенных дам в чудовищных кринолинах и со столь причудливо завитыми и напудренными прическами, что они были просто смешны, когда семенили рядом со своими кавалерами. Она видела стареющих щеголей в кафтанах, подбитых ватой, скрывающей тщедушные плечи, с заштукатуренными морщинами. Она видела молодых повес, приехавших поправить здоровье, аристократов и простых сельских дворян - все они проходили перед ее глазами.
Кое-кто из молодых сердцеедов пытался на нее глазеть, но она ответила таким возмущенным взглядом ясных глаз, что ей больше не осмеливались досаждать, да и мало кто обычно обращал внимания на неизвестную и просто одетую девушку.
Тут-то на сцене и появился его милость герцог Эндоверский.
Он привлек внимание Дианы, как только вошел в павильон: черный мотылек среди пестрых бабочек. Одним взглядом обведя собравшихся, он сразу заметил ее. Каким-то образом (потом она так и не смогла вспомнить, как именно) он представился тетке и завоевал ее расположение своим любезным обращением и светскостью. Мадам Томпсон, никогда не бывавшая в Ассамблее, не могла признать Дьявола Бельмануара в простом мистере Эверарде, представившемся им.
Как он признался сестре, Диана осталась холодна. В герцоге было что-то отталкивающее, несмотря на гипнотические свойства его личности. Он не ошибся, сказав, что Диана его боится; она нервничала, страх родил любопытство. Заинтригованная, она уже ждала его ежедневного появления в павильоне со смесью волнения и тревоги. Она часто наблюдала, как он идет по комнате, кланяясь направо и налево с присущей ему дерзостью, и ликовала, зная, что он направляется прямо к ней и что размалеванные красотки, строившие ему глазки и приглашавшие подойти к ним, не могут изменить этого направления. Она наслаждалась ощущением власти и улыбалась мистеру Эверарду, подавая руку для поцелуя, и благосклонно разрешая сесть рядом с собой. Он указывал ей всех городских знаменитостей и рассказывал о каждом тщательно подобранные и еще более тщательно отредактированные истории. Обнаружив, что мистер Эверард интересный и достаточно безобидный собеседник, она несколько раскрылась, позволив ему разглядеть свою причудливую натуру, в которой смех соседствовал со слезами.
Его милость герцог Эндоверский увидел достаточно, чтобы угадать нетронутые глубины ее души, и стал вести себя как влюбленный. Диана инстинктивно отпрянула, воздвигнув между ними стену сдержанности. Ее встревожили не слова герцога, а его манера: было что-то неуловимое в его мурлыкающем, отчего-то пугающем голосе, что заставляло ее сердце тревожно колотиться, а виски - болеть. Сначала она тяготилась утренними прогулками, а потом стала их избегать. То у нее разболелась голова, то сбилась нога, то ей хотелось закончить сложную вышивку... Наконец тетка, прекрасно знавшая, насколько Диана не любит рукоделье и как редко болеет, открыто спросила, почему она больше не хочет идти гулять.
В это время они находились в комнате Дианы: девушка сидела перед зеркалом, расчесывая волосы на ночь. Услышав прямой вопрос тетки, она замешкалась, сделав вид, что запутала гребешок в волосах и теперь поглощена его высвобождением. Облако волнистых волос почти скрыло лицо, но мисс Бетти заметила, как дрожат ее пальцы, и повторила вопрос. И Диана призналась во всем: мистер Эверард несносен, его ухаживания противны, его присутствие отвратительно мистрис Ди. Она боится его, боится его гадких зеленых глаз и тихого голоса. Она жалеет, что приехала в Бат, а еще сильнее - что встретилась с ним. Он смотрит на нее так, словно... словно... Ах, она просто его ненавидит!
Мисс Бетти ужаснулась.
- Не может быть! Я-то думала, он - приятный джентльмен, а он тем временем досаждает моей бедняжке Ди, негодник! Знаю я таких, милочка, и скажу ему все, что по этому поводу думаю!
- Ах, нет, нет! - взмолилась Диана. - Не надо, тетушка! Он не сказал ничего, на что я могла бы обидеться... дело только в его манере держаться и... и так смотреть на меня! Право, право, не надо!
- Успокойся, девочка. Конечно, я ничего не скажу. Но меня страшно разозлило, что моя бедная овечка так из-за него страдает. Я просто готова глаза ему выцарапать! Да, милочка, готова! Слава Богу, на следующей неделе мы уезжаем!
- Да, - вздохнула Диана, - и я очень рада, хотя мадам Томпсон такая милая! Но все-таки не по себе, когда рядом нет мужчины.
- Ты совершенно права, душенька. Нам следовало настоять, чтобы твой отец остался с нами, - а мы позволили ему вернуться к его затхлым старым томам. Обещаю тебе, в другой раз я так не сглуплю. Но мы можем больше не ходить в Ассамблею.