В одном из покоев замка Бодрен после превосходного обеда (подавали жаркое из оленины) блаженно дремал Вильям Маршал — один из самых уважаемых королевских рыцарей. В сладкой полудреме он размышлял о том, что, наконец, настали счастливые времена: король, возвратившись из похода в Святую Землю, принес мир и порядок в свои владения, Англия больше ни с кем не воюет. Ричард вернул нормандские земли, которые Филипп-Август, король Французский, вероломно захватил.
Вильям Маршал, известный в молодые годы как самый доблестный рыцарь своего времени, слыл человеком честным и прямым, не боявшимся говорить правду самому королю — а это ведь дело небезопасное. Но именно за это его ценили мудрые монархи — сам Ричард, а прежде отец Ричарда. Сейчас, на шестом десятке, Маршал был вполне бодр, имел за плечами огромный опыт — казалось, годы не отнимают у него сил, а, наоборот, прибавляют.
Он не одобрял долгого отсутствия короля. Да, конечно, Ричард дал обет вернуть Иерусалим в лоно христианства; но Маршал твердо верил, что наипервейшая обязанность монарха — забота о собственном государстве. Маршал был против чрезмерных налогов, введенных для того, чтобы собрать деньги для крестового похода; но он же совершил чудеса предприимчивости, когда понадобилось добыть золото и заплатить выкуп за короля Ричарда, который попал в плен и томился в замке Дюренштейн.
Пока король отсутствовал, Джон, его брат, пытался захватить корону, но его дерзкая попытка провалилась, и Ричард снова правит своим народом. Вильям полагал, что будущее не сулит ничего плохого — ну, насколько это вообще возможно, если принимать во внимание уязвимость герцогства Нормандского, расположенного на самой границе Франции.
В комнату вошла Изабелла и ласково взглянула на мужа. Она была хорошей женой. Вильям обвенчался с ней, когда Ричард только взошел на престол. Изабелла подарила мужу не только пятерых сыновей, но и богатство: ее отцом был Ричард де Клер граф Пемброкский и Стригуэльский. Хотя король еще не утвердил за Маршалом графский титул, доходами и землями рыцарь распоряжался по своему усмотрению, да и титул никуда не денется.
До женитьбы Маршала называли «безземельным рыцарем», его единственным достоянием было благородное происхождение да еще непревзойденная слава доблестного рыцаря. Узнав об этом, Генрих II вверил Маршалу на попечение своего старшего сына принца Генриха. (К тому времени Генрих II уже совершил непростительную ошибку: короновал сына на царство, так что мальчик стал при живом отце называться королем. Один из тех серьезнейших просчетов, без которых не обходятся даже самые мудрые короли. Мальчишка, как и следовало ожидать, стал высокомерным, то и дело поминал про свой королевский сан, стал перечить отцу и, наконец, пошел вместе с братьями на него войной, на которой и сложил голову.)
Улыбнувшись Изабелле, Вильям сказал:
— Я вспоминаю прошлые времена, когда Ричард взошел на престол.
Взгляд Изабеллы стал серьезным.
— Вы тогда поставили на себе крест, думали, что вашим честолюбивым помыслам осуществиться не дано.
Он кивнул:
— И что меня ждут тюрьма и казнь.
Маршал погрузился в молчание, думая о тех временах, когда Ричард был его врагом, потому что Маршал был верным слугой старого короля и воевал на его стороне. Однажды в бою они столкнулись лицом к лицу, Вильям обезоружил Ричарда и мог бы убить его, но не стал — удовлетворился тем, что назвал принца изменником и убил под ним лошадь. А вскоре после этого Генрих умер, и Ричард стал королем.
— Я никогда этого не забуду. Изабелла, — задумчиво пробормотал Вильям.
— Я знаю. Вы много раз рассказывали, как тогда ждали, что вас бросят в темницу, а вместо этого король сказал вам: тот, кто верой и правдой служил отцу, будет столь же предан и сыну.
— Я был готов отдать жизнь ради того, чтобы он никогда не пожалел о своем решении, — подхватил Вильям.
— И он не пожалел. За все эти годы у него не было более верного рыцаря, и Ричард сам отлично это знает.
— Он хорошо к нам относится, Изабелла. Ричард щедр со своими друзьями. Он открытый, честный, прямой — мне такие люди по душе. Я сразу понял, что он хотел отличить наше семейство, когда на коронации приказал мне нести золотой скипетр, а моему брату Джону — шпоры. И я оказался совершенно прав!
— Ричард позволил нам пожениться.
— Самая главная его милость, — кивнул Вильям.
— С тех пор вы преданно служили ему. Когда же все-таки \ш услышим о рождении наследника?
— Ричард редко бывает у Беренгарии. Но он осознает свои обязанности и понимает, что недовольство его подданных уляжется, как только королева подарит стране наследника. Король еще молод и полон жизненных сил.
— Но они уже так давно женаты.
— Они жили врозь.
— Какой странный брак!
— И вправду нашему королю сражения нравятся куда больше, чем женщины.
— По-моему, это неестественно, когда мужчина не хочет иметь сыновей.
Вильям ласково улыбнулся жене. Она-то могла гордиться собой и своими сыновьями. Ему не хотелось рассказывать жене, что Ричард предпочитает общество лиц одного с ним пола. Но недавно на охоте король, будучи один, встретил в лесу отшельника. Тот стал поносить Ричарда за распутство и напророчил несчастье, если король не изменит свой образ жизни. А вскоре после этой встречи Ричарда свалил приступ лихорадки, терзавшей его с детских лет. И вот тогда он решил вернуться к Беренгарии и исполнить свой долг перед страной.
Слишком поздно, подумал Вильям. Но лучше поздно, чем никогда. Ричард — мужчина в полном соку и (если не считать редких приступов лихорадки) совершенно здоровый. Если бы у него родился сын, а то и два сына, которые дожили бы до совершеннолетия, Англия могла бы вздохнуть спокойно.
— Не сомневаюсь, — ответил он жене, — что, когда родится сын, Ричард будет так же любить своего ребенка, как любой другой отец… а может, и больше, ведь этот наследник так важен для всей страны. Уверен, скоро мы получим весть, что королева носит под сердцем ребенка.
— Бедная Беренгария. Ее жизнь вряд ли назовешь счастливой.
— Такова судьба королевы, моя дорогая.
Она вздохнула.
— Благодарение Господу, меня сия чаша миновала.
Вильяму было приятно, что она довольна своей судьбой. Изабелла никогда не напоминала мужу, что принесла ему богатство и титул, ибо считала себя счастливейшей женщиной на свете. Он надеялся, что она никогда не изменит своего мнения.
Они сидели и разговаривали, когда вдруг со двора донеслось цоканье лошадиных копыт. Вильям торопливо поднялся.
— Кто бы это мог быть? — удивился он.
Изабелла подошла к окну.
— Похоже, гонец. — Она обернулась к мужу, глаза ее взволнованно блестели. — А вдруг это… Нет, слишком уж невероятно… Вдруг это то, о чем мы только что говорили?
— Пойдем поглядим, — ответил Вильям.
Он поспешил спуститься во двор. Одного взгляда на лицо всадника было достаточно, чтобы понять: гонец принес дурные вести.
Посыльный спешился, конюх принял у него лошадь.
Маршал взволнованно спросил:
— Какие новости?
— Плохие, милорд.
— Говори. Я должен знать правду, какой бы горькой она ни была.
— Король ранен… говорят, рана может оказаться смертельной.
— Это невозможно! В каком бою он ранен?
— Под Шалузом в битве с Одамаром Лиможским и Ашаром Шалузским.
— Какая-то нелепица!
— Милорд, вы ещё не знаете, что на землях Ашара Шалузского некий крестьянин нашел сокровище — золотые фигурки. Слухи об этом дошли до короля, и, полагая, что сокровище должно достаться ему как сюзерену, король отправился в Шалуз. Ашар заявил, что речь идет всего лишь о горшке с древними монетами, но государь не поверил ему и напал на замок. Во время штурма его ранили стрелой в плечо.
— Это невозможно! — воскликнул Маршал. — Глупейшая ссора из-за горшка с монетами!
— Именно так, милорд. Король послал за мной. Рана тяжела, и он жестоко страдает. Он пытался выдернуть стрелу из плеча, но она сломалась, острие глубоко вошло в плоть и причиняет неимоверные мучения. Он велел мне передать вашей милости, чтоб вы незамедлительно отправлялись в Шинон и взяли на себя охрану королевской сокровищницы.
— Он поправится, — сказал Вильям. — Он должен поправиться.
Гонец покачал головой.
— Я видел его лицо, милорд. На нем лежала печать смерти.
— Ступай, отдохни. Ты устал после такой скачки. Я немедленно отправляюсь в Шинон.
Подошла Изабелла и, увидев лицо мужа, поняла, что гонец привез плохие вести.
Маршал рассказал ей, что произошло. Она потрясенно спросила:
— Что же теперь будет?
— Король не раз глядел в глаза смерти. И всегда ему удавалось ее обмануть. Мы должны надеяться на лучшее.
Вильям Маршал спешно готовился к отъезду, когда в замок Водрей прибыл ещё один посланец. Он принес весть о том, что Ричард Львиное Сердце скончался от стрелы, пущенной в него Бертраном де Гурдоном. Этот дворянин давно имел зуб на короля и всегда говорил, что готов претерпеть самые жестокие пытки, лишь бы увидеть Ричарда на смертном одре.
Итак, король умер. Что же будет дальше?
Прибыв в Шинон и удостоверившись, что королевская сокровищница надежно охраняется, Вильям пригласил к себе Хьюберта Уолтера, архиепископа Кентербери некого, который, к счастью, в это время находился в Нормандии. Учитывая серьезность ситуации. Хьюберт поспешил принять приглашение.
Вильям обнял архиепископа и отвел в дальние покои, где они могли поговорить, не опасаясь чужих ушей.
— Что вы обо всем этом думаете? — спросил Маршал.
Архиепископ сокрушенно покачал головой.
— Может разразиться катастрофа.
— Все определится в ближайшие несколько месяцев.
— Ах, если бы он жил со своей женой, если бы оставил после себя сыновей…
— В любом случае его сын был бы еще слишком маленьким.
— Это совершенно неважно. Он рос бы себе помаленьку и со временем стал бы королем.
— Король у нас и так есть, — заметил Вильям.
— Кто же? Джон или Артур?
— Разумеется, Джон, — с нажимом проговорил Маршал.
— Но, друг мой, истинным наследником трона является принц Артур.
— По правилам престолонаследия — может быть. Но я первый буду против восхождения Артура на трон.
— Вы хотите сказать, что станете союзником Джона?
— Мне претит сама мысль об этом, но я не вижу иного выхода.
— Друг мой, Артур — сын Джеффри, а Джеффри следовал за Ричардом, он был старше Джона. Поэтому, согласно порядку престолонаследия, Артур — законный наследник.
— Королем далеко не всегда становится наследник по прямой. Нужно принимать во внимание реальные обстоятельства. Артур еще ребенок.
— Но Джон беспутен, он совершенно не годится на роль короля.
— Англичане никогда не признают Артура.
— Им придется признать тот факт, что он законный наследник, ибо так оно и есть.
— Нет, архиепископ. Генрих II объявил своим наследником Джона еще до восшествия на трон Ричарда.
— Это было ошибкой. Ричард — старший брат и был создан для короны. Народ ни за что не признал бы Джона королем при живом Ричарде.
— Это верно. Да ведь и Ричард не собирался уступать дорогу младшему братцу. Генрих это понял в последний момент, когда проявилась истинная натура Джона, так что он был бы доволен тем, как все потом сложилось. Но теперь Ричард мертв и наследник короны — Джон.
— Ошибаетесь, господин Маршал. Законный наследник — Артур.
— Мальчишка, никогда не бывавший в Англии, не говорящий по-английски, выросший при иностранных дворах! Никогда англичане такого не признают! Более того, Джон преисполнен решимости надеть на свою голову корону, и если он не удовлетворит свое желание, начнется долгая семейная распря. И многие встанут на сторону Джона. Люди хотят, чтобы он унаследовал королевский трон после своего великого брата. Джон живет в Англии, он англичанин. Иностранца, да еще ребенка, люди не пожелают признать королем. Я слыхал. Артур слишком уж надменный и совсем не любит англичан. Принц Джон — ближайший родственник и отца Артура, и Ричарда. Джон должен стать королем.
— Маршал, вы действительно этого хотите?
— Да, милорд, ибо это мне представляется самым разумным. Сын более прямой наследник, чем внук. По справедливости корона должна достаться Джону.
— Может начаться междуусобица. И у Джона, и у Артура есть свои сторонники.
— Я полагаю, возведение на престол Джона будет в интересах государства, — упрямо гнул свое Маршал.
Архиепископ наклонил голову.
— Что ж, да будет так. Но запомните мои слова. Маршал, ибо придет день, когда вы пожалеете о своем решении. Обещаю вам, вы горько раскаетесь.
— Если это и случится, — рассудительным тоном ответил рыцарь, — а вы вполне можете оказаться правы, — то я буду утешаться тем, что свято следовал воле моих великих сюзеренов: Генриха II и Ричарда Львиное Сердце, когда призывал провозгласить королем Англии принца Джона.
— Да будет так, — повторил архиепископ, печально качая головой.
Несмотря на все уверения, на душе у Вильяма Маршала было неспокойно. Ведь если возникло такое противостояние между двумя людьми, желающими всяческого благоденствия стране и короне, — то можно ли ожидать единодушия от всего народа?
Можно не сомневаться: между претендентами на престол непременно случится распря. Ах, почему Ричард умер именно сейчас, да еще из-за какого-то горшка с жалкой горсткой монет!
Джоанна, сестра короля, ехала в Нормандию. Она была преисполнена решимости завершить свое путешествие до того, как ее беременность войдет в последнюю стадию. Джоанна и ее муж Раймонд Тулузский нуждались в помощи, и она надеялась, что Ричард сумеет и захочет им помочь. Брат всегда был к ней добр и щедр, кроме одного случая, когда собирался выдать сестру замуж за сарацина Малек-Абдула, чтобы скрепить договор с Саладдином. Но Джоанна никогда не верила, что Ричард всерьез намеревался исполнить свое обещание. И, конечно же, когда она возмущенно отказалась, он не пытался принудить ее к этому браку. Брат и сестра продолжали нежно любить друг друга.
Ричард был героем в ее глазах еще с тех самых пор, когда юной девушкой она была отправлена на Сицилию, чтобы выйти замуж за короля этого острова. Ричард сопровождал Джоанну через Аквитанию. Позднее она вновь соединилась с братом, когда Сицилию захватил Танкред. Джоанна стала наперсницей Беренгарии еще до ее брака с Ричардом, да и потом они с Беренгарией были близкими подругами, пока Джоанна сама не вышла замуж за Раймонда Тулузского.
Она часто думала о Беренгарии и жалела ее. Джоанна не понаслышке знала о супружеской жизни английской королевы — в первые годы замужества
Беренгария откровенно делилась всем с золовкой. Король никогда не был груб с женой, просто он вел себя так, словно ее вообще не существовало. Лучше бы уж они все время ругались — ненависть легче вынести, чем безразличие. Подруги прятали друг от друга глаза, обе понимали: Ричард то и дело искал предлог, чтобы не оставаться с женой наедине.
Джоанна все порывалась объяснить Беренгарии: ты абсолютно ни в чем не виновата. Ты женщина, и этим все сказано. Он не любит не тебя, а весь наш пол. Как же это странно, что сильный, полный жизни Ричард, кажется, совмещающий в себе все признаки мужественности, лишен очевиднейшего из них. Все кругом сплетничали (правда, с опаской) о его мимолетной, но страстной дружбе с королем Франции, о близких отношениях Ричарда с некоторыми рыцарями-фаворитами, о невероятной преданности королю юнцов вроде знаменитого Блонделя де Нелля. Этот менестрель разъезжал по всей Европе в поисках Ричарда, томившегося тогда в замке Дюренштейн, и повсюду распевал песню, которую сочинили они вместе и которую не знала больше ни одна живая душа. А бедняжка Беренгария в начале замужества ни о чем даже не подозревала!
Потом Джоанна вышла замуж за Раймонда и, распрощавшись с подругой, уехала навстречу новой жизни. Раймонд не разочаровал се. У них родился сын, названный Раймондом в честь отца, мальчику сейчас было два года. Джоанне нравилась замужняя жизнь. При дворе ее мужа умели ценить прекрасное; сам Раймонд любил музыку, привечал поэтов и трубадуров; в залах замка обсуждали только что сочиненные песни, вели дискуссии о различных религиозных воззрениях — в домене царила свобода мыслей и суждений. Увы, об этом узнали и донесли в Рим. Пастыри решили, что свободное толкование священных доктрин наносит непоправимый ущерб святой церкви, и дали понять нескольким баронам, врагам Раймонда: Рим поддерживает тех, кто пойдет с мечом на графа Тулузского.
Известие об этом потрясло супругов. Началось все с обычных стычек, но теперь война приняла столь опасный оборот, что Джоанна решила обратиться за советом к Ричарду. Она не сомневалась, что он придет на помощь.
Они с Раймондом решили, что изложить их дело Ричарду должна именно Джоанна — ее он выслушает охотнее, и вообще он всегда ратовал за крепость семейных уз. Она помнила, в какое неистовство пришел Ричард, прибыв на Сицилию и узнав, что его сестра — пленница Танкреда. И, разумеется, не только мысль о ее богатом приданом, конфискованном Танкредом. заставила Ричарда отложить поход в Святую Землю и заступиться за сестру.
По дороге в Нормандию Джоанна размышляла о том, как радостно будет вновь встретиться с Беренгарией. Говорят, они с Ричардом снова вместе. Хорошая новость. Может быть, Беренгария сейчас в том же благословенном положении, что и сама Джоанна. Вот было бы замечательно! Беренгария так любит детей. А Ричард не может не понимать, что просто обязан дать стране наследника.
С печальной миссией ехала Джоанна, да к тому же ее не оставляло беспокойство за Раймонда. Ну, ничего, зато потом она будет щедро вознаграждена за трудное путешествие.
А вот и Шато-Гайяр. Джоанна с гордостью думала об этом замке. Ричард провозгласил, что это будет лучшая крепость во всей Европе, и Гайяр стал ею. Огромная крепость посверкивала на солнце, словно бросая вызов королю Франции, да и любому другому, кто пожелал бы взять ее штурмом. Могучие прямоугольные бастионы, семнадцать башен, отвесные неприступные стены, вырубленные прямо в скале. Замок всем своим видом возвещал о мощи государя по прозвищу Львиное Сердце — ее брата Ричарда, который никогда не бросал ее в беде и (она знала это!) не сделает этого, пока будет жив.
Увы, Джоанну ждало глубокое разочарование. Ричарда в замке не оказалось. Он отбыл в Шалуз, так как до него дошли слухи, что в тех местах, принадлежащих одному из его вассалов, найден богатый клад.
Джоанна отправилась в Шалуз, не подозревая об ожидавшем ее там несчастье.
Битва закончилась. Шалуз пал. Ричард получил свой горшок с монетами, но в битве за них потерял собственную жизнь.
Все были потрясены. Ричарда всегда окружала аура непобедимости. Часто во время приступов жестокой лихорадки, мучившей Ричарда всю его жизнь, он оказывался между жизнью и смертью, но всегда ему удавалось выкарабкаться, как бы сильно ни атаковала болезнь. И вот теперь смерть настигла короля в виде стрелы, посланной неким Бертраном де Гурдоном.
Наконец подруги встретились. Они тепло обнялись, и Беренгария повела Джоанну в свои покои, где они могли вдали от чужих глаз и ушей предаться горю.
— Он был слишком молод, чтобы умереть, — едва смогла вымолвить Джоанна.
Беренгария всхлипнула.
— Так нелепо погубить себя, — сказала она. — И меня тоже, ибо моя жизнь теперь окончена.
— В последнее время вы снова были вместе, — попыталась утешить ее Джоанна.
— В некотором роде. Он никогда не хотел быть со мной. Он просто чувствовал, что должен исполнить свой долг.
— Беренгария, вы беременны?
Та отрицательно покачала головой.
— Боже, какая жалость, — вырвалось у Джоанны.
Они разрыдались и обнялись, желая найти утешение в объятиях друг друга. Каждая думала о том, что же ждет ее в будущем. Беренгария теперь королева без короля (по правде сказать, она часто думала, что никогда его не имела), у нее даже нет ребенка, привязывавшего бы ее к жизни. Придется вернуться к прежнему безрадостному существованию — только теперь следует уповать на милость родственников. Можно отправиться к сестре Бланш, которая замужем за графом Шампанским. Но разница невелика. Пока был жив Ричард, Беренгария еще надеялась, что все переменится, что она сможет разжечь в муже хоть искорку нежного чувства. Если бы у них были дети — скажем, два сына и дочка, — Ричард освободился бы от тяжкого груза, висевшего над ним, они жили бы в относительном мире и согласии. Ведь именно физическая близость внушала ему отвращение. А поскольку он был королем, страна ожидала от него продолжения рода; и это мрачной тенью лежало на отношениях супругов — жена воплощала для Ричарда отвратительную, но неизбежную обязанность.
Джоанну тоже одолевали мрачные думы. Она размышляла о том, что Ричард погиб от нелепой стрелы в совершенно бессмысленной осаде, тогда как одержал сотню побед в яростных стычках с сарацинами в Священной войне. Какая ирония судьбы! Благородный Ричард, носивший гордое прозвище Львиное Сердце, расстался с жизнью из-за такой мелочи! Кто же теперь, когда Ричард погиб, поможет им с Раймондом справиться с врагами?
Немного погодя Беренгария рассказала о последних днях Ричарда, об ужасной агонии, терзавшей его, о прощении, дарованном им своему убийце.
— Благородный поступок, — заметила Джоанна. — Иного я от него и не ожидала. Бертран де Гурдон будет благословлять имя Ричарда до конца своих дней.
Беренгария ответила:
— Его уже нет. Убийцу простил Ричард, но не остальные. Вы помните Меркадье?
— Не тот ли военачальник, который командовал королевскими наемниками? Да, я помню, брат высоко ценил его, они были неразлучны.
— Он вне себя от горя и ярости. Скорбь его столь велика, что он ослушался приказа короля и повелел предать Гурдона самой страшной смерти, какую только можно придумать.
— Но Ричард помиловал Гурдона!
— Да, помиловал, так что на Ричарде вины нет. Но Бертрана де Гурдона все равно казнили: сначала выкололи глаза, а потом заживо содрали кожу.
— О Господи, — воскликнула Джоанна. — Придет ли конец этим жестокостям! — Она сложила руки на своем выпуклом животе и почувствовала, как ребенок шевелится внутри. — Ужасное предзнаменование. Господи, что станется с этим младенцем и со всеми нами?
Беренгария бросилась к подруге и взяла ее руки в свои.
— Не гневите бога, Джоанна. У вас есть сын, а под сердцем вы носите неоспоримое доказательство любви к вам вашего мужа.
Джоанне стало стыдно. Она принялась упрекать себя за эгоистичность. Жизнь подруги была настоящим кошмаром. Беренгария не имела детей, которые напоминали бы ей о мужниной любви, да и любви-то никогда не было.
Королева Альенора тоже находилась в Шалузе. Она поспешала туда, как только узнала, в каком состоянии ее любимый сын. Его смерть — величайший удар, какой только могла уготовить ей судьба. Матери было семьдесят семь, сыну — только сорок два. С самого детства он принимал сторону матери в ее ссорах с мужем. Ричард был смыслом ее жизни. Она любила его больше всех на свете, мужественно боролась за сохранение границ его королевства, пока сам он ходил в крестовый поход. И вот теперь, когда Ричард снова дома и впервые за много лет, кажется, прочно утвердился на троне, а она, наконец, удалилась на покой в аббатство Фонтевро, ее вдруг вызывают к постели умирающего сына!
Горе Альеноры не поддавалось описанию. Своей дочери Джоанне, самой любимой после Ричарда, и невестке Беренгарии, к которой она всегда относилась с нежностью, королева-мать сказала: ее единственное желание — как можно скорее умереть, ибо мир, где нет ее обожаемого сына, не имеет для нее никакой ценности.
Три женщины, любившие Ричарда, вместе оплакивали, его. Иногда они утешались тем, что говорили о его величии, доблести, его любви к поэзии и музыке, таланте слагать баллады.
— Таких, как он, не было на всем белом свете, — твердила Альенора. — И уже никогда не будет.
Она настаивала, чтобы неукоснительно было исполнено его последнее желание.
— Он желал, — рассказала она, — чтобы его сердце — отважное львиное сердце — было погребено в его любимом славном городе Руане, давнем месте успокоения его предков герцогов Нормандских. А тело велел похоронить в Фонтевро, рядом с могилой его отца. У смертного одра Ричард раскаялся в том, что враждовал с отцом. Видит Бог, Ричард не виноват. Генрих сам разругался со своими сыновьями. Он не желал делиться тем, что однажды попало к нему в руки, и совсем не считался с тем, что его сыновья стали мужчинами.
Альенора улыбнулась, вспоминая те бурные времена, когда они с Генрихом Плантагенетом сначала были страстными любовниками, а потом стали не менее страстными врагами.
Да, желание Ричарда должно быть исполнено. Мать послужит сыну после его смерти, как служила при его жизни.
А потом она вернется в Фонтевро и проведет остаток жизни там, всячески изображая раскаяние в совершенных грехах. Но втайне Альенора ни капельки ни о чем не сожалела. Она знала: если бы каким-то чудом к ней вернулись молодость и былая жизненная энергия, все грехи она совершала бы вновь и вновь. Альенора была реалисткой, ум ее продолжал работать ясно и живо, и обманывать саму себя она не собиралась.
Королева-мать внимательно оглядела дочь, беременность которой уже стала явной.
— Позаботьтесь о себе, дорогое мое дитя, — сказала Альенора. — Ужасно, что Ричард теперь не поможет Раймонду. Вашему мужу придется в одиночку сражаться с врагами, ибо от Джона вы помощи не дождетесь. — Она нахмурилась. — Теперь королем станет Джон. Мой внук Артур слишком юн, да и вообще это невозможно. Он — бретонец, англичане никогда не признают его своим монархом.
— Матушка, — обратилась к ней Джоанна. — Не кажется ли вам, что найдутся люди, которые попытаются посадить на престол Артура?
— Недовольные всегда находятся, — ответила королева-мать. — Хотя в Англии Джон может чувствовать себя в полной безопасности. Это здесь ему придется поостеречься. Филипп готов ухватиться за любой предлог, чтобы начать войну. Так всегда и будет, ведь французские короли — давние враги герцогов Нормандских. О Господи, — продолжала она. — Мне страшно за Джона. Мне страшно за Нормандию, за Англию… Смерть Ричарда — трагический удар не только для нас, но и для всего королевства, дочери мои.
Потом с присущей ей энергичностью Альенора изложила им план дальнейших действий. Джоанна вернется к мужу, так и не получив ожидаемой помощи. Беренгария некоторое время побудет с Джоанной, потом, возможно, переедет к сестре, пока окончательно не решится се будущее. Без сомнения, брат Беренгарии Санчо Сильный пригласит ее к своему двору. И еще Альенора лелеяла мысль (правда, она ни словом об этом не обмолвилась), что, может быть, Беренгарии найдут нового мужа. В её возрасте она еще вполне может иметь детей. Даст Бог, новое замужество окажется более удачным, чем брак с покойным королем Англии.
Но сейчас оставалось лишь лить горькие слезы.
Ричарда, согласно его последней воле, отвезли в Фонтевро. Сердце извлекли из тела, и все видевшие это сердце поразились его размерам. Ричард поистине недаром звался Львиное Сердце. Короля одели в одежды, в которых он короновался на английский престол; три женщины, любившие его, рыдали у гроба, а Хью Линкольнский, при жизни короля часто споривший с ним и упрекавший за беспутный образ жизни, совершил заупокойную мессу. Епископ молился о спасении новопреставленной души и плакал, ибо при всех своих грехах Ричард был воистину великим королем.