- Смотри, - сказал я жене, - она даже мёртвой притвориться не умеет. Лежит и дышит. Что за балерина такая?
- Зануда, - ответила Наташа. - Зачем ты всё портишь? Прекрасный был спектакль!
И отобрала у меня бинокль.
А на следующий день она принесла с работы крохотную розетку растения, похожего на заячью капусту. Горшочком для него стала раковина рапана. Наташа насыпала в неё земли и посадила туда цветок.
- Ну, зачем ты это сделала? - спросил я, увидев озеленённую раковину. В ракушке жило море...
- Ничего там уже не жило, кроме тараканов, - отрезала Наташа. - У ракушки отбился осколочек, и она уже не шумела. Просто ты давно её не слушал.
- Я бы отреставрировал её...
- Не нуди, пожалуйста, - Наташа бросила на меня снисходительный взгляд. - Это сейчас модно - выращивать мелкие растения в раковинах.
- А что, если я хочу слышать звуки моря?
- Ой, да пожалуйста! Сколько угодно!
Наташа открыла кухонный шкаф и сняла с полки термос.
- Ты считаешь, что в нем живет море? - рассмеялся я.
- А ты послушай...
Она вытащила из термоса плотную пробку и приставила его к моему уху. Сначала я ничего не слышал, но вдруг в колбе плеснула волна, и зашуршал под чьими-то ногами песок, и снова на него накатила волна.
Пораженный, я молчал и слушал звуки моря, которые откуда-то взялись в пустой колбе термоса.
***
...В серый, предутренний час что-то кольнёт вдруг в сердце, и, открыв глаза, я долго лежу неподвижно и смотрю в тёмный потолок. Почему-то мне кажется, что где-то далеко-далеко вот так же неподвижно, замерев у плеча мужа, лежит Зоя Ивановна и, может быть, думает о том, как приедет в наш город и случайно встретит на улице меня.
Впрочем, откуда она знает, где я живу? И узнает ли меня, ведь столько лет прошло, и я уже не юн и строен. Я уже не тот совсем. А вдруг и я её не узнаю? И мы пройдём мимо друг друга.
Сердце у меня сжимается и, чтобы унять боль, я обнимаю Наташу и засыпаю. Всё-таки когда рядом живой человек, не так одиноко, как могло бы быть.
ОХОТА
Фанни подмигнула и лукаво повела бровью вправо: смотри, мол, кто идет, ничего, а? Я и сама его уже рассмотрела, хоть и не ношу на таких прогулках очков - не хочу, чтобы слепошарой называли. Хорош, ничего не скажешь! На ногах-то не очень твердо стоит, но марку держит: костюм из приличной шерсти - английский, кажется, с сероватым благородным отливом - ни пятнышка, ни пылинки, а туфли на белой подошве будто только что в руках чистильщика побывали - глянец матовый, дорогой. Рубашка, правда, не в тон - канареечной расцветки, но зато тоже, видно, импортная. Ценный кадр!
Сразу видно: еще не успел свои капиталы растранжирить; наверное, мареман, может, с Камчатки - у камчатских рыбаков загар бледноватый, кварцевый какой-то; здесь, в Хабаровске, у него, ясное дело пересадка, мест на самолет нет, транзитная маета, одним словом; вот он с корабля да на наш бал и пожаловал - со скуки ли, просто так ли, от нетерпения ли по "материковским" приключениям и вольной жизни, ах, не все ли равно тебе, Бочонок!
Бочонок - это я. Так Меня Фанни окрестила. На бочонок я не похожа, не думайте - не худа, но и не толста, талия на месте, и все остальное в порядке, конкуренцию пока выдерживаю. А Бочонок - это потому, что мне все мало, как в бездонную посудину попадает. И что попало, то пропало, сама знаю. И страсть как не люблю одалживаться и одалживать. Девки знают: деньжата у меня есть, но никто и двух копеек на телефон не попросит - тут же огрызаюсь: "Что, мало дают, трам-па-ра-рам!" Благословляю как могу. Пусть знают! Бочонок чужого не возьмет, но и свое не отдаст, фиг вам!
И второй, тайный смысл поганка Фанни вкладывает в прозвище. Она где-то вычитала, что когда во времена царя Гороха открывали старый бочонок с дорогим, настоящим ромом, то от одного амбре благородного напитка мужики косели. Так, мол, и от меня, еще не дотронувшись, пьянеют. Намекает на дезодоранты, которыми пользуюсь, особенно - на "Интимный".
Я из Риги таких целую упаковку привезла. Очень удобно - попрыскалась, и не надо всякий раз под душем мокнуть. Наша водопроводная вода, между прочим, сушит и, следовательно, старит кожу, да еще после помывки хлоркой за версту несет - особенно не жалеют бухать эту дрянь летом, чай невозможно пить: привкус нехороший, заварка сразу бледнеет.
Фанни-то все равно: мало того, что хорошенькая, так ведь еще и молоденькая. "Я гимназистка седьмого классу, денатурат я пью заместо квасу..." Про нее ведь песенка!
Школу-то она, правда, закончила и, между прочим, только с двумя четверками, но поступать никуда не стала. Как и я, устроилась вахтером. А что? Очень даже удобно! Я, например, отсижу ночь, хоть книгу, наконец, какую-нибудь в руки возьму - ну, "Сто лет одиночества" или "Мастера и Маргариту", дрянь не читаю, - но зато потом двое суток свободная. Что хочу, то и делаю!
Вот захочу - и этот прифранченный мареман пойдет со мной. Только бы он нормальным, господи, был, уже тошнит от этих лизунчиков или тех, которые расстегивают молнию и сразу велят на коленки становиться. Один недавно вообще с приветом попался. Как только я дверь на ключ закрыла, он меня хвать за волосы и говорит: "Ну, что, сучка? Сосать будешь? Такого х*я ты ещё в жизни не видела! Подавишься, проститутка!"
Ну, я тихо так, скромно улыбаюсь, что-то бормочу типа: "Да я вообще это нечасто делаю, мне деньги просто нужны..." А он: "Все вы сучки одинаковые! Проси: мужчина, дай подержать х*й..."
Что делать? Главное: не суетиться, глядишь: всё образуется. Пришлось мне состроить жалобную гримасу и протянуть нараспев ту фразу, которую он приказал мне сказать.
- А вот тебе! - он вынул из кармана курки сверток.
- Что это, милый?
- Бери!
В свёртке, оказывается, был фаллоимитатор. Длинный, не меньше двадцати сантиметров, чёрно-фиолетовый, головка - бордовая и, главное, почти натуральная мошонка: яички тёмно-коричневые, поросшие чёрными волосами. Всё это в его руке смотрелось просто чудовищно: будто бы он отрезал эдакое достоинство у какого-то негра и демонстрирует его как трофей. Фууу! Эти штуковины я и раньше видела (и не только видела, хи-хи!), но такое чудо-юдо - впервые.
- Давай-давай! - поторапливал он меня. - Глубже, сучка, бери! Что, рот тебе порвать, что ли? Глубже! Сантиметр за сантиметром - лижи, чмокай, да погромче! Соси как чупа-чупс. Любишь чупа-чупс сосать? Этот лучше, да?
Ну, естественно, я толкала этот фаллоимитатор в рот, как он просил. И глаза зажмуривала - якобы от удовольствия. И слюни специально пускала. Ему так хотелось.
- Води его туда-сюда! - приказал он. - Быстрее, сучка! Представь, что тебя в горло трахают. Резче, ещё резче...
Честное слово, у меня от этих манипуляций настоящие слёзы полились. А он, гадёныш, знаете, что делал? Вытащил своё орудие из брюк и, зажав пятёрней, наяривал.
- Классная у тебя, сучка, глотка! Часто тебя так жарят?
Я не знала, какой ответ ему хотелось услышать, и потому молча продолжала своё занятие. Как будто бы вся, прости господи, в экстазе, и, типа, ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу - рот важным делом занят.
- Не слышу ответа, - он побагровел, часто дышал. - Такие х*и тебе и не снились? Благодари меня, что попробовала такой наконец!
Я вынула фаллоимитатор и, нарочито переведя дыхание, с энтузиазмом подыграла ему:
- Милый, спасибо тебе. Если бы не ты, я никогда не узнала бы, что такое настоящий член!
А он вдруг закатил глаза, заорал как сумасшедший и кончил. Вот паразит, всю дорожку уделал спермой: она у него брызнула как из сифона.
- Оботри рукой, - приказал он. - И немножко поласкай...
Я думала, что после этого у него снова будет эрекция, но ничего подобного. Он взял фаллоимитатор, завернул его в пакет, а мне напоследок сказал:
- Смотри, сучка, не болтай об этом никому. Если узнаю, что болтаешь, то кранты тебе. А таких б**й, как ты, я не трахаю. Чести много!
Потом я его морду видела по местному телевидению. Этот урод, оказывается, большая шишка. Чего, кстати, никак не скажешь об его "отростке": он у него с мизинчик и тонкий, как пальчик ребёнка. Наверное, когда я делала минет фаллоимитатору, он представлял, что это его член, и он меня имеет в самое горло. А! Что там эти онанисты фантазируют - это их дело. Мне-то что? Лишь бы заплатили. Но к противному, скажу я вам, привыкнуть нельзя.
Не знаю, почему я это вспомнила, разглядывая маремана. Может быть, потому что на нем были узкие, облегающие джинсы, и они, так сказать, наглядно подчёркивали: в пазу у него не хило.