- А вон хоть у Фени спроси, - сказала она, вздыхая. - Видишь, как она на тебя смотрит? Жалеет. Да и все тебя жалеют: ты такая женщина, - в слово "такая" Иснючка вдохнула столько восхищения, что даже задохнулась, - а дочь у тебя неудачная...
- Это мне виднее, какая она, - ответила Люба. - Девочка ещё неопытная, плохо в людях разбирается. Она, может, и знать не знает, что из себя эта курва Наташка представляет...
- Ну-ну, - Иснючка, дохнув в последний раз салом с чесноком, отошла и уже от своего мешка с семечками прокричала: Ты бы с ней, Люба, сама поговорила. Может, люди и вправду чего преувеличивают...
Люба, конечно, не смолчала и напрямую спросила дочь, правду ли говорят люди. Валечка в ответ расхохоталась, разнервничалась, запобрасывала лежавшие под рукой салфеточки и безделушки, раскричалась:
- Какое кому дело! Да, я хожу с Натахой! А с кем тут ещё ходить? Не с этой же козой Люськой Новосёловой! От неё все парни шарахаются, слишком, блин, умная!
- Зато порядочная девушка, - заметила Люба. - Никто о ней дурного слова не скажет. Да и дружили вы в школе...
- Курочка она нетоптанная! - распалялась Валечка. - Всё об умном да непонятном говорит, и слова по-человечески не скажет. Да с ней от скуки сдохнёшь!
- Но и эта поблядушка Наташка тебе в подружки не годится, - продолжала настаивать Люба. - Сама подумай, какая у неё слава! Её мать горючими слезами обливается. Ну что это за девка, которая никому не отказывает? Подруг надо выбирать!
- Знаешь, мать, я сама решу, с кем мне дружить, - неожиданно холодно сказала Валечка и, как-то нехорошо прищурившись, забарабанила костяшками пальцев по столу. - Я ведь в твою жизнь не лезу, не спрашиваю, зачем ты с Цыганом связалась...
- Я? С Цыганом? - опешила Люба. - И не связывалась я с ним вовсе. Он ко мне на рынке сам подошёл, спросил, не донимает ли Санька, пообещал разобраться с ним, если что не так...
- А чего ж Цыган к нам зачастил, а? Только чаи распивать, что ли? Ты это кому другому расскажи, только не мне, - рассмеялась Валечка. - Нашла себе хахаля на пятнадцать лет младше, а меня учит, с кем ходить или не ходить...
- Не на пятнадцать лет, а на тринадцать, - машинально поправила её Люба и тут же, спохватившись, прикрикнула: А тебе дела нет! Он не то, что ты думаешь...
- Ага! Ангелочек без яиц!
- Да как ты смеешь так с матерью говорить, - вскипела Люба. - Да вот я тебя сейчас...
- Попробуй только тронь, овца, - ухмыльнулась Валечка. - Не рада будешь.
- Мала ещё мать учить...
- И ты тоже не вмешивайся в мою жизнь, поняла?
Люба, расстроенная, ушла в спальню и, уткнувшись в подушку, долго не могла прийти в себя.
То, что Валечка сказала так грубо и безжалостно, было правдой. Она и сама не понимала, как случилось так, что Володя, перекинувшись с ней на рынке парой слов, однажды проводил её до дому, а потом пришёл вечерком в гости - с бутылкой хорошего красного вина, коробкой шоколадных конфет и кульком желтых бананов. Валечки, как всегда по вечерам, не было, и они вдвоём посидели на кухне, побалагурили, и Володя показался ей обходительным, веселым и неопасным человеком. На третий или четвертый раз их посиделки весьма бурно закончились на диване и, потом приводя его в порядок, Люба ничуть не жалела о том, что было.
Александр, узнав, что Цыган подружился с Любой, перестал приходить за вещами. А то ведь грозился забрать половину мебели, телевизор и "видик", который Любе пришлось спрятать в сарай и она очень переживала, что он там отсыреет или мыши, не дай Бог, перегрызут какие-нибудь проводки.
Этот "видик" Володя благополучно извлёк из-под старого тряпья и, обдув его, поставил на старое место рядом с телевизором. Как-то, явившись навеселе, он вынул из кармана кассету и весело подмигнул Любе:
- Ну что, старуха, посмотрим настоящее кино?
- Какая я тебе старуха? - обиделась прямолинейная Люба. - Если не нравлюсь, иди поищи молоденькую...
- Что за базар! - засмеялся Володя. - Нужны мне эти чухарки позорные! Ты лучше чувал расправь, будем кинуху глядеть...
- Что расправить? - переспросила Люба.
- Кровать!
Он поставил кассету. Переводчик гнусавым голосом объявил: " Фильм "Белый шоколад", в ролях заняты..."
Сначала вроде ничего такого не было, показывали двоих мужчин, которые остановились в какой-то гостинице, потом они познакомились с тремя девицами. И тут началось такое, что Люба чуть со стыда не сгорела. Вроде мужики-то и не пьяные были, и даже вполне интеллигентные, не нахальники какие-нибудь, но что они, о Господи, вытворяли с теми девками - это ж в приличном обществе и не перескажешь.
- Ну? - шепнул Володя. - Что смотришь? Повторяй за ними...
- Да ты что, сдурел? Иди поищи себе какую-нибудь проститутку, отказалась Люба. Но он грубо толкнул её на диван и ничего больше не просил: всё делал так, как хотел.
А через несколько дней после разговора с дочкой о её дружбе с никчёмной Натахой Люба, спроворив в буфете все свои дела, решила пробежаться по магазинам. Набив полную сумку продуктов, взглянула на часы: до ужина ещё было далеко, можно и домой сбегать, оставить там сумку, чем потом тащиться из больницы как лошадь.
Открыв дверь, Люба сразу почувствовала что-то неладное. В нос ударил кисловатый винный запах, перемешанный с табаком и острым сыром.
Она заглянула на кухню. Стол был чист. Зато в большой комнате она увидела журнальный столик, на котором валялась бутылка, стояли яркие баночки из-под импортного пива, на тарелках лежали нарезанный сыр, ломти колбасы, конфеты. На диване, обнявшись, спали Володя и Валечка.
Люба, застонав, хотела наброситься на них, закричать, вытолкать обоих взашей на мороз, но что-то её остановило. Навряд ли между Валечкой и Володей что-то было. Ну, выпили. Ну, задремали. Дочка даже тёплую кофту не сняла, так и уснула. А она бедную Валечку чуть не приревновала, совсем голову потеряла!
9.
Александр вернулся домой радостный и с порога выпалил:
- А меня пообещали взять сторожем в ларёк на дороге! В тот, что у заправки, где поворот на Хабаровск.
- Но, говорят, на такие ларьки постоянно рэкетиры наезжают: требуют плату, сторожей бьют, - сказала Лариса. - Приятного мало!
- Зато хоть что-то заработаю...
- И мы с тобой наконец-то поженимся?
- Пока нет денег на развод, сама знаешь.
- И только-то?
- Конечно.
Он солгал. Даже если бы ему выдали свидетельство о разводе, а в паспорт тиснули соответствующий штамп, он всё равно не перестал бы думать о Любе. Александр привык к ней, вся она была какая-то своя, родная, такая уютная, домашняя, бесхитростная, терпеливо сносившая все его загулы, пьянки и враньё. Но она не умела делать в постели то, что делала Лариса, и об умном не говорила, и никаких стихов наизусть не читала, и на гитаре не играла, да и вообще терпеть не могла громкую музыку, веселые компании и рюмочку-другую - просто так, для настроения; она с трудом переносила даже сам запах спиртного. Его тело стремилось к Ларисе, а душа - к Любе, и он, чувствуя это раздвоение, порой не находил себе места. И чтобы хоть как-то унять свою боль, принимался ходить по комнате: от окна - к двери, от двери к окну. Как маятник часов. И бездумное, отрешённое это хождение мало-помалу вытесняло из груди тоскливый комок непонятной грусти.
Лариса догадывалась о его душевной смуте, но у неё хватало ума не требовать от него постоянных доказательств любви, а также отчетов о том, где был, куда ходил и не заглядывал ли к Любе. Сама она, может быть, впервые за много-много лет почувствовала: хватит с неё всяких приключений, похождений, страстей-мордастей, всех мужиков не перепробуешь - пора прибиться к одному.
Она всегда думала, что ищет удовольствия от секса, острых ощущений, новых мужчин, а в действительности искала тепла, трогательности, заботы и много чего другого, что, оказывается, вовсе не было сексуальным.
В мечтах ей всегда рисовался один и тот же образ: высокий, длинноногий, красивый, богатый. Физиономия этого образа могла меняться, принимать прямо противоположные формы, но одно оставалось неизменным: богатый! И когда ей встретился Александр, она поначалу отнеслась к нему снисходительно: ладно, пусть будет ещё и этот. Но вскоре Лариса поняла, что Александр ей не просто нравится - жить без него и скучно, и неинтересно, и ничего не хочется делать, и всё валится из рук. Влюбилась!
Ещё больше их сблизила общая тайна. В посёлке по-прежнему шушукались, что это именно они безжалостно прикончили Виктора, чтобы не мешал им предаваться блуду. Он познакомил Александра с Ларисой - своей пассией, и не думал - не гадал, что сам вскоре окажется третьим лишним. А когда попробовал выяснить отношения, то они, сговорившись, избавились от него навсегда, да ещё как жестоко: расчленили труп и разбросали его части в разных местах.
На самом деле всё было по-другому. Виктор пришёл, конечно, не пустой с двумя бутылками "Посольской", которую считал лучшей водкой. Он уже был в изрядном подпитии, жаловался на каких-то городских "братков", которые начали его "доставать", костерил на чём свет стоит нынешнюю власть: президент немощный, его окружение - стая волков, терзающая Россию, а с волками жить по-волчьи выть, но ему этого делать не хочется, однако - вынуждают... Хоть Виктор и крепко "принял на грудь", но себя контролировал: никаких конкретных имён не называл, всё - вокруг да около, одними намёками. Александру, как давнему своему приятелю, он, видимо, по-прежнему доверял, потому что неожиданно попросил его об услуге: взять на сохранение кое-какие бумаги.