Со всей силы своей правой ноги Виктор врезал пяткой Мишу прямо в нос. Бить было удивительно удобно, сзади его хорошо поддерживал хозяин квартиры. Нос громко хряснул и Миша оказался в глубоком обалдении. Успел только схватиться рукой за окровавившееся лицо и свалился тюфяком на пол. А Виктор вместе с Валей полетел назад. Ничего с Валей особенного, скорее всего, не сталось, хотя он не стал делать глупых попыток вернуться в вертикальное положение. А Виктор, мягко перекатившись через него задним кульбитом, тут же снова вскочил на ноги. Ирина в это время хватала рукой бутылку с коньяком, готовая запустить ее в оторопевшего Славика. Она уже вырвалась из его объятий, и он только протягивал к ней успокаивающим жестом обе руки, ‒ мол, как бы подожди, не бросай, я тебя больше не трону.
‒ Назад! ‒ громко зарычал Виктор. ‒ Убью! В угол!
И Славик покорно попятился в указанное место, продолжая свой успокаивающий жест. А Жан все еще лежал на банкетке. А женщины все еще не очухались, сидели на полу и смотрели, что произойдет дальше. И даже Лида молчала, обтирая кровь с Мишиного лица.
Они, вероятно, боялись лишнего шума. Соседей боялись. Скандала боялись.
Иринина одежда лежала аккуратно сложенной на диване. Его одежду подала ему Флора, ‒ единственная, кто быстро пришла в себя. Поочередно, ‒ плавки, брюки, рубашку. Потом нашла его барсетку и Иркину сумочку. Удивительно, но она совсем не пугалась его. А глаза ее улыбались, хотя она старалась казаться озабоченной и испуганной.
А на прощанье вдруг сунула ему в руку визитную карточку и какую-то крупную монету. И зажала их ладонями в его ладони.
А потом, у самых дверей, когда он уже пропустил вперед Ирину, вдруг схватила его за руку, чтобы он повернулся к ней лицом, и сказала:
‒ Вы все равно к этому придете. Как и мы. Может, вспомнишь тогда обо мне, а?
Они вышли из подъезда в сумерки. Неужели еще так рано? Или уже утро?
Часы показывали половину десятого. А такси будто специально ожидало их на улице.
И через двадцать минут они были уже дома.
Нагулялись.
Ирка, сбросив брюки и кофточку, первым делом рванулась в ванную обмываться. А Виктор стал разглядывать в коридорном зеркале свою физиономию. Под левым глазом у него красовался приличный фингал. Да и верхнее веко тоже заплыло. Он вдруг как бы о чем-то вспомнил и полез в карман. Вытащил Флорину визитку и монету. Одна гривна. Она дала ему ее, чтобы он приложил холод к своему глазу. Надо же, какая забота. А он об этом даже не подумал.
Ирка стояла под шелестящим водой душем и разговаривала. Ему вдруг почудилось, что в ванной еще кто-то есть и он приоткрыл туда дверь. Нет. Она разговаривала сама с собой, обзывая себя весьма некрасивыми словами. Глаза ее были закрыты из-за намыленности, и она не заметила его подглядывания.
Потом он услышал, как она вылезла из ванной, а через некоторое время очень резко и громко испражнилась.
‒ На тебе, гадость вонючая! ‒ услышал он ее чуть ли не радостный возглас, хотя и тихий, но с близкого расстояния хорошо различимый.
Тут же зашумел унитаз, и она снова заскочила в ванну.
Ему тоже невыносимо хотелось вымыться, но он решил ее не беспокоить. Сел. Стал ждать. Задумался.
Она вышла голая. Сразу бросилась перед ним на колени, уткнулась лицом в его живот и расплакалась. Он не стал ее успокаивать, только положил руки на мокрые волосы и принялся их как можно более ласково поглаживать.
‒ Прости меня, ‒ сказала она, почти выплакавшись. ‒ Столько натворила, дура, на всю жизнь хватит.
‒ Ладно тебе. Я сам во всем виноват.
‒ При чем здесь ты. Это я. Дура! Дура набитая! Мы могли бы сразу уйти. Как только этот придурок стал доставать ее рот. А я… похвастать захотела тобой, когда увидела его обтрепыш. Перед этими кобылами. Дохвасталась… Резких ощущений захотелось. И получила. Х?й в жопу.
‒ Не говори так, Ирка, ты что? Рехнулась?
‒ Жопа! Жопа! Жопа е?аная! И не уговаривай меня, слышишь! Не попка она теперь, а жопа! Ненавижу! Ненавижу ее! Вонючая она, как все они.
‒ Прекрати!
Такого он еще никогда в жизни от нее не слышал. На его окрик она снова разрыдалась и сквозь слезы принялась бормотать:
‒ Витенька, миленький, ты не пустишь их больше на себя, не пустишь? У них в жопах говно. Они все воняют. Витенька, не пускай их больше на себя… не пускай.
‒ Рехнулась, точно. На кой хрен они мне сдались?
‒ Эта кобыла сунула тебе визитку…
‒ Вот она, эта визитка, возьми.
Она стала яростно рвать картонку на мелкие кусочки.
‒ А остальные?
‒ В барсетке. Только Мишкину не рви. Она мне еще может понадобиться.
‒ Боже! Что же это я? Тебе же больно, ‒ вдруг спохватилась она при напоминании о Мишке.
‒ Уже не больно. Ему больнее. Я ему нос сломал.
Зазвонил телефон. Ирка вздрогнула, испуганно посмотрела на аппарат.
‒ Мама, наверное. Я сам.
Оказалась не мама. Оказалась Катька.
‒ У вас что-то случилось? ‒ не то вкрадчиво, не то настороженно спросила она после приветствия.
‒ Нет. Все в порядке.
‒ Я вам несколько раз звонила и никто не поднимал трубку. Вы одни?
‒ Да.
‒ Можно я к вам приеду?
Этого еще не хватало. Он замялся, не зная, как ее помягче отшить. Но Ирка, по его тону понявшая, что звонит не мама, выхватила трубку и зло крикнула в нее:
‒ Алло!
И тут же осела от неожиданности, услышав Катькин голос.
‒ Катенька, извини. Извини, ради Бога. Я ошиблась, подумала, что это… что это не ты… Нет, все в порядке… Да, да, конечно… конечно приезжай… Витя встретит тебя… Нет, Витя не может, я тебя встречу… Ну хорошо, хорошо… Мы тебя будем ждать… Приезжай… Да, можно…
Она положила трубку и почти радостно сообщила:
‒ Катька сейчас приедет.