‒ Нет пока.
Заметив его взгляд на раскрытую тетрадь, как бы обрадовано сообщила:
‒ Классная, правда? Это мне Толик, Танечкин муж подарил. Слева пишешь всякое из книг или вообще разное не свое. А справа ‒ только собственные заметки. Это он так делает. Чтобы не спутать потом. У него уже двенадцатая такая тетрадь, представляешь? И хотя у них ноутбук, он все равно в тетрадь все пишет. Пап, а мы смогли бы ноутбук купить? Две тысячи всего, отечественный. "Версия" называется. Это очень дешево. У них в нем библиотека, так там книг ‒ десятки тысяч, на любые темы. Я столько начиталась… ты себе не представляешь.
‒ У бабушки такая в компьютере есть. Недавно ей установили.
‒ Честно? Завтра гляну. Мы с утра с Сережкой к Танечке, а потом сразу к Лене. Я его у нее аж до понедельника оставляю. Уже договорилась. Ну ладно, папочка, иди, я завтра с вами пообщаюсь. Сегодня Сережкина очередь вас развлекать. Пока. Нет. Подожди, посмотри в окно, видишь там далеко тот дом и угловое окно на верхнем этаже?
‒ Ну.
‒ Это Тани с Толиком окно, представляешь? Днем, когда солнце и на нас, и на них, можно зеркальцами переговариваться. Класс, да? А вечером фонариками.
‒ А кто они вообще?
‒ Из университета. На последний курс перешли. Только с разных факультетов. Они еще на первом курсе женились. И все время вместе. Как вы с мамой.
Вытянулась к его уху и добавила таинственным шепотом:
‒ Я с ними несколько раз ночевала…
Он вытаращил на нее глаза.
‒ Та не в том смысле, ‒ довольная произведенным эффектом, засмеялась она. ‒ Просто зачитывалась. А они меня и не думали выставлять. Шурудели себе под простыней, на меня ноль внимания. А потом спали, как младенцы. Они так три года в общежитии жили. Прямо в одной комнате с двумя другими девчонками. Говорят, привыкли. Класс, да? Ладно. Беги. Завтра чо-нибудь интересное расскажу.
Поцеловала в щеку.
Сережка с нескрываемым удовольствием около часа развлекал их вновь приобретенными знаниями в области военно-морского флота. Раньше он не знал, кем будет, а теперь точно офицером. Как его дедушка Сергей, только на корабле. В океане волны знаете какие? Так вот, почти всех хлопцев на самых высоких качелях укачивает уже через пять-десять минут, а он может на полный оборот качаться целых два часа и хоть бы хны. Он от природы для моря.
‒ Где ты накачался столькими знаниями?
‒ Книжки в ноутбуке читал, пока корабль делал. У Толика. Такая кликуха у Анатолия Романыча.
‒ Он что, всем давал читать?
‒ Нет, ты что. Только нам со Светкой.
‒ С какой стати?
‒ Как с какой? Мы же особенные. Мы Фроловы. Светка вообще два раза облазила.
‒ В каком смысле?
‒ На солнце засыпала. Как убитая. Она же и по ночам читала.
Эти ночные чтения слегка заволновали родителей. Хотя вообще-то Светланкиным словам Виктор почему-то полностью доверял. И потому стал успокаивать жену, что ничего страшного в этом нет.
В разговоре перед постелью попался удобный момент и Виктор, наконец, спросил, что произошло в тот вечер, когда Светланка затеяла Сережкино просвещение. Ирка сразу насупилась, видно было, что ей не очень приятно вспоминать, хотя от Виктора не укрылось, что она сегодня уже не раз это делала про себя.
‒ Дура я, ‒ высказалась она, ‒ вечно что-нибудь ляпну… Он так внимательно слушал… я столько ему рассказала, очень хорошо рассказала; показывала тут же все, то на себе, то на нем; о матке рассказала, о беременности, о том, как я его рожала, самой даже понравилось, какая я учительница… а потом все-таки ляпнула… у него перчик торчком под трусиками выпятился, я взяла и пошутила на свою голову: тебе что, туда хочется, да? Если бы ты видел его глаза! Как дико он на меня посмотрел… Это ужас какой-то… Такая обида в нем… Столько боли… Я и сейчас не могу понять, что он говорил тогда своим взглядом… И не знаю, как теперь с ним себя вести. Перчик у него сразу сник, он схватился и убежал. А меня как парализовало. Так хотелось встать и за ним, извиниться или еще что-нибудь, не знаю. А двинуться почти не могу. А как почувствовала тебя, ‒ еще страшнее стало, боялась наброситься и бить тебя, бить… не знаю, за что. И Светку чуть не убить хотела.
В эту ночь они уснули, почти не дотронувшись друг до друга. Разве что Виктор то и дело успокаивающе поглаживал ее плечо.
А проснувшись глубокой ночью по неожиданной нужде, он вдруг заметил свет в Светланкиной комнате. Постучал, потом открыл дверь и сразу услышал ее шепот:
‒ Папочка, не волнуйся, я уже закончила. Столько пришлось записывать… Представляешь, я оказывается их самих захомутала почти как по написанному здесь…
‒ Кого их?
‒ Танечку и Толика.
‒ Что значит захомутала?
‒ Ну, это образно. Подчинила своему влиянию, понимаешь? Как ты маму. Ты не волнуйся, я уже ложусь. Иди, писай.
Потом вдруг остановила:
‒ Подожди. Если я захочу, я и трахнуть могу их обоих. Представляешь?
А он потом долго лежал и мучился мыслями, могла бы она сказануть такое или вообще о таком подумать, если бы он не сделал то же самое с ней. Сказануть точно не смогла бы, а подумать… может, и не пришло бы ей такое в голову… Хотя кто знает, что творится в головах столь юных дев, вдоволь насмотревшихся заокеанской кинопряни…
Почти все воскресенье Виктор с Ириной провели вдвоем, консервируя на зиму огурцы. Светланка заявилась к ужину, а Сережку оставила у бабушки до завтра, как и намеревалась еще вчера. У Елены Андреевны она даже выспалась, заняла потом почти на пять часов ее компьютер, ‒ бабушке пришлось ее от него чуть ли не силком отгонять.
Уединиться родителям после ужина она не дала, безапелляционно заявив, что сегодняшний вечер принадлежит ей в полном объеме, она сегодня хозяйка дома по всем вопросам.
‒ Тогда и ужин надо было готовить, а не сидеть возле компьютера, ‒ заметила мама, на что получила заверение по поводу предстоящего через некоторое время завтрака, которым их сегодняшний день на самом деле закончится.
Какое-то время родители слушали ее лекцию о достижениях в нейро-лингвистическом программировании, а потом, как это уже само собой предполагалось, она затащила их в постель, чтобы они не тянули резину до полночи.
‒ Ты что, и лифчик снимала, когда загорала? ‒ встревожилась Ирка.
‒ Это немножко. Там было такое место, что никто не видел. Им полезно, если чуть-чуть. Я читала. Тебе тоже нужно слегка их просолярить. Совсем белые. Особенно плохо считается, если все тело сильно загорит, а груди абсолютно нет. Пап, потрогай, как они у меня. Это со вчера так набухли, у меня месячные послезавтра пойдут. Вы полюбоваться своей дочкой не хотите?
‒ Давай, снимай, ‒ поддержала Иринка, ‒ полюбуемся.
Светланка тут же стянула с себя трусики и принялась выставляться перед мамчик-папчиком разными журнальными позами, шаловливо демонстрируя все свои девичьи прелести в самых выгодных ракурсах.
>Ты посмотри на нее, ‒ не выдержала Ирина, ‒ настоящая юная самка. Сильная, смелая, независимая. Увидела б ее врачиха Флора… не дай Бог.
>Вся в тебя. И в бабушку… Своей девчушкой так вся в нее.
Светка вдруг остановилась и удивленно вскинула брови:
‒ Как вы это делаете?
‒ Что делаем?