Так они пролежали несколько минут молча, обнятые им, ‒ мама спиной к дочери, дочь спиной к отцу.
‒ Мам, можно я сегодня буду первая?
‒ Можно… ‒ неожиданно ответила Ирина.
‒ Пап, ты слышал?
‒ Слышал.
И перенес свою руку на Светкины груди.
‒ Только не сильно их, они уже немножко болят.
‒ Да. Я не сильно.
‒ Лучше туда. Где совсем бело. К яське.
И он опустил ладонь туда, где совсем бело. К ясоньке.
‒ Мам, ты будешь смотреть?
‒ Да.
‒ Только мы сначала долго ласкаться будем. Во всех местах. Слышишь, папочка?
‒ Слышу.
‒ Тогда ласкай. А потом я тебя.
Он и в самом деле стал ласкать ее. Во всех местах. И ему было поразительно приятно. И он переглядывался с повернувшейся к ним женой, а та улыбалась глазами и даже давала устные советы, и ему, и дочери. Учительница.
‒ Подожди пап. Теперь я. У меня там в яське уже как хлющ. И в животе все вздрагивает. Нет. Мам, я сначала рассмотрю его. А то прошлый раз совсем не рассмотрела, откуда моя вторая генетическая половинка выскочила. Представляешь, это у него почти полкрови сейчас здесь. Наверное, целый литр.
‒ Ты что, литр. Меньше. Сравни с литровой банкой.
И обе стали перехохатываться.
‒ Слышь, мам, говорят, у мужиков сюда кровь из мозгов переходит. А мозги на это время малокровными становятся. Пап, это правда?
‒ Очень даже может быть, ‒ засмеялся он.
‒ В это время, говорят, на них любую лапшу можно вешать. Они ничего путного не соображают. Это правда, пап?
‒ Кто это такое говорит? ‒ совсем развеселился отец.
‒ Вообще-то никто. Это я так думаю. Из личных наблюдений. Я даже экспериментировала. С одним нашим учителем. Пока он прятался в стол своей мотней, я такой чепухи у доски наговорила, наши все чуть не ржали под парты, а он меня потом совершенно серьезно похвалил и высший балл выписал. Представляете? И еще было сегодня, самый свежий пример. В троллейбусе. Один кнок дострелялся глазами на мою попу так, что стал руками прикрывать бугор в штанах. И проехал свою остановку. А чего он вдруг у тебя мягким стал?
‒ Кровь в мозги возвращается, ‒ снова засмеялся отец.
‒ Давай назад. Нет, подожди, я сама.
Она вскочила, навесилась над ним своей промежностью и стала целовать губками своей изящной девочки его головку, придерживая ее носитель ласковыми пальчиками. И смотреть ему в лицо, словно ожидая, когда оно побледнеет от малокровия.
А его мальчик хоть и был мягковатым, но вполне дееспособным и, только почувствовав влажную теплую мякоть, тут же соскользнул в ямку и уперся кончиком в еще не раскрывшееся отверстие. И Светка сразу это ощутила, и стала и сама насаживаться, и его подправлять, слегка подталкивая в нужном направлении… пока он не проскользнул сквозь тугой, но скользкий обруч и не устремился в сочную, податливую глубину… А она сразу прикрыла глаза и стала хныкать, жалобно и сладострастно, и пальчики убрала, потому что он теперь шел почти беспрепятственно, несмотря на то, что оставался все еще мягким…
‒ О-о-о-й… мамочка родненькая моя… как прикольно… как прикольно…
И насадила себя губками до самого подножия.
‒ Ой, замри папочка. Не делай ничего. Слушай.
И он на самом деле услышал. Слабые, нежные, но очень четкие пожатия ее влагалища, два раза у самого входа, потом легкие подрагивания снизу, потом колечком в самой глубине…
‒ Слышишь? ‒ совсем тихим шепотом зашептала она, чтобы не спугнуть.
‒ Слышу, ‒ таким же шепотом ответил он.
‒ А сейчас?
‒ Тоже.
‒ Ты понимаешь?
‒ Да. Зовет в него мою кровь.
‒ А сейчас?
‒ Чтобы вверх. Чтобы приподнять ее.
‒ А теперь? Слышишь? Он отвечает, отвечает… а-х-х-х-х…
Она шумно вдруг выдохнула весь воздух из легких и вытянулась изогнутой спиною над ним, будто проколотая на все тело, до самой шеи…
‒ Витенька, Витенька… ‒ забеспокоилась вдруг Ирка, зачарованно наблюдавшая за их соитием. ‒ Не надо… не надо так напрягать… она же у нее маленькая… совсем детская… ты растянешь, порвешь ее…
‒ Мама… ‒ выдохнула ей Светка. ‒ Какую чепуху ты несешь… Я из тебя какою громадиной вылезла… а ты все равно… как юная… бестия… с тонкой… дырочкой…
И насела еще сильнее, беспросветно прижав губки к отцовым волосам. И заходилась над ним волнами своего тела, плотным обручем схватившись за его твердый корень и качая внутри себя маятником вместе с влагалищем взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед… от живота к позвоночнику, от позвоночника к животу…
А у него и правда в голове малокровие наступило. Будто он весь во влагалище дочери перелился. Всеми своими жизненными соками.
И Ирка замолчала, очарованная Светкиной грацией. А когда та как бы устала и опустилась грудью на отца, удивленно поинтересовалась:
‒ Где ты такому научилась?
‒ Я не училась. Папа так попросил. Точнее, не сам папа, а его… мой… мой мальчик-папчик.