‒ Это не ты. Скорее я.
Он сел на то место, где только что сидела Флора.
‒ Светка такая счастливая от тебя, ‒ погладила Ирина его по руке. ‒ И я от нее. У нее совсем не болело, да?
‒ Немножко было.
‒ Когда?
‒ Когда сидела.
‒ Ты ее разбужируешь. Но это не страшно. Лишь бы прошло.
‒ Больше, чем надо, не разбужирую. Она очень эластичная. Лишь бы прошло.
‒ А я так уж точно чокнулась. Так приятно видеть в ней твою женщину… У нормальной матери такого не может быть.
‒ Она моя дочь, а не моя женщина. Я ни на секунду об этом не забываю.
‒ Она лучше меня?
‒ Она ребенок. Наш ребенок. Она не может быть ни лучше, ни хуже.
‒ Мы правильно делаем?
‒ Правильно.
‒ Дай Бог, чтобы это так и оказалось… Как с мамой. С мамой я не сомневаюсь. Жалко только очень, что так долго мы тянули с этим… целые восемь лет.
‒ Почему именно восемь?
‒ Она после рождения Сережки в тебя втрескалась.
‒ Откуда ты знаешь?
‒ Ниоткуда. Просто чувствовала. А ты нет?
‒ Нет.
‒ Лопух. А жаль. Как было бы здорово, если бы ты тогда ее трахнул. В самом начале.
>Трахнул, ‒ вдруг сознался он. ‒ Когда ты в роддоме была…
Ирка вскинулась плечами и уставилась на него пронзительным взглядом:
‒ Правда? Ты… не врешь?
‒ Не вру.
>А почему мне не сказал?
>Стыдно было. Я этот стыд все жизнь потом в себе нес, как кошмар. Да и сейчас еще несу…
>А я не почувствовала… Почему?
>Не знаю.
>И правильно, что не сказал. Я даже не представляю, как тогда повела бы себя. Я очень ревновала тебя к ней.
>А говоришь, что было бы здорово.
>И у вас тогда получилось?
>Да. И намека на спазм не было.
‒ Господи… ‒ прошептала она вслух, ‒ все же могло было… быть совсем иначе… ты же мог ее вылечить еще тогда…
И лихорадочно зашептала ему прямо в лицо, будто боясь, что кто-то подслушает:
‒ Светку, Светку только не оставь на полпути, слышишь? Что угодно с ней делай, только чтобы прошло… Может, пусть попробует с кем-нибудь еще, как мама с Борисом?
‒ Не знаю… Нет. Не дам. Она еще ребенок. Просто не могу, и все.
‒ Она уже не ребенок… Она уже женщина…
‒ Все равно. Не могу. И не говори мне об этом. Я сейчас ее никому не дам. Страшно. Жутко страшно. Не знаю даже, как это выразить словами.
>Слышишь, а ты… больше никого от меня… не скрыл?
>Скрыл… ‒ как-то совсем потерянно ответил он после долгой паузы.
>Не скажешь?
>Не знаю. Не сейчас. Сейчас не смогу. Прости.
>Я же теперь буду мучиться догадками.
>Лучше уж мучайся. Я, кстати, мучаюсь. Ты меня с мамой намеренно свела на ту ночь?
>Нет. Что ты! ‒ всполошилась она. ‒ Клянусь тебе. Так само собой вышло. Я только потом сообразила, что получилось так, будто я все ради мамы подстроила. Особенно, когда начала тебе пудрить мозги.
>Пудрить мозги?
>Ну, по поводу Димки. Жеманничала. Чтобы ты сомневался. Будто и на самом деле я его придумала.
>Зачем?