‒ И не только запах. Многое другое тоже обязательно важно. Помимо влюбленности. Прежде, чем создавать семью, нужно проверять друг друга на совместимость.
Родители изумленно переглянулись между собой.
‒ Ладно. Теперь о "во-первых". Почти вытекает из "во-вторых". Но на самом деле это особенно самостоятельная линия. Интимная близость у людей не только для деторождения. Я теперь в этом уверена. У нее есть еще по крайней мере одна, не менее грандиозная функция. Соединять совместимых людей между собой. Не обязательно по двое. Наверное и группами. И разделять несовместимых. Природе зачем-то это нужно. Я пока не додумалась, зачем. Хотя кажется, что-то уже начинаю понимать. Ну все. Вам уже пора. Собирайтесь быстро, а то опоздаете на работу. Потом договорим. У нас впереди еще вся жизнь.
Мы все так думаем. Никогда не зная в точности, сколько ее на самом деле остается.
Примерно за полчаса до окончания рабочего дня Катька подозвала Виктора к телефону. Многозначительно и удивленно показала ему глазами, ‒ мол, очень интересненький звонок.
Он услышал почти детский девичий голос:
‒ Вы Виктор?
‒ Виктор. А вы?
‒ Как вы называете разъемы электропитания?
‒ Так и называю.
‒ Скажите так, как Косте. Я должна быть уверена, что это именно вы.
‒ Вот как… Ну, мамчики-папчики например.
‒ Он к вам больше не придет. Его убили. Из-за этого. О вас никто не знает. Только не ищите его. И спрячьте. И сохрани вас Бог.
И тут же послышались короткие гудки. Она прервала связь.
Гром среди ясного неба. Он так и чувствовал, что с этими световодами что-то нечисто.
‒ Балуется детвора, ‒ сказал он Катьке, проходя мимо ее стола. ‒ А как они меня спросили?
‒ Девчонка. Видно, совсем сопливая. Попросила Виктора позвать. Я спрашиваю: Фролова? А она: у вас и другие есть? Нет, говорю. Тогда, говорит, наверное, Фролова. Прикололи?
‒ Почти.
‒ Ну скажи.
‒ Да нет, я ничего не успел понять. Как у тебя дела?
‒ Все в порядке. Жду.
‒ Ждешь?
‒ Да. Момента. Привет передай. Пламенный.
‒ И ты тоже.
Она удивленно подняла брови и отрицательно покачала головой.
Пять световодов лежали в отдельной коробочке из-под тюбика алмазной пасты. Каждый был тщательно и очень бережно упакован. Он сам придумал способ их содержания для безопасной транспортировки. Теперь решил переупаковать. Для возможного длительного хранения.
‒ Пап, что это?
Сзади к нему неслышно подошла Светланка.
‒ Ничего. Заказ. Сейчас надо отвезти.
‒ Это брошки?
‒ Да. Что-то вроде этого.
‒ Какие красивые… Ты сам их делал?
‒ Почти.
‒ Ты получишь за них что-нибудь?
‒ Не сейчас. Может быть потом. Ладно, иди, не мешай. Помоги лучше маме.
Она послушно вышла из комнаты, услышав в его голосе что-то необычное, настороженное.
Плохо, очень плохо, что она это увидела, ‒ подумал он, когда по его коже вдруг рассыпались мурашки от какого-то тяжелого предчувствия. Он не знал, да и не мог знать, что еще придется вынести из-за этого левого приработка его дочери. Но он всегда чувствовал значимые события наперед, и верил своим предчувствиям больше, чем сознательным прикидам и расчетам.
Они и в самом деле похожи на брошки. Особенно последние три, самые крупные, почти в пять миллиметров диаметром. Красавцы. Их вполне могли носить на груди великосветские дамы. Если конечно задок оформить в соответствующую оправу. Из золота или платины.
Он уже не задумывался, для чего они предназначены. Светка все ему подсказала.
Все предыдущие были миниатюрными, вроде булавочной головки. И тоже требовали на задок оправу. Разрешение, конечно, значительно хуже, чем у последних, но и не слабенькое, на многие километры потянет…
Вот оно, значит, как.
И детский девичий голосок… Сколько ей лет, интересно? Совсем ребенок. Младше Светланки, наверное. Кто ее в это втянул? Костя со своим шефом? Или Гуляев? А может Гуляев и есть тот самый шеф? И зачем он сам втянулся в эту работу?
Он вдруг вспомнил, как делал эти последние экземпляры. Сколько вдохновения, сколько незабываемых часов какого-то внутреннего откровения пережил он в работе с ними. Он будто сам изменился, стал совсем другим. Елена Андреевна… Иринка… Катя… именно тогда все началось… этот странный, почти мистический поворот в его жизни, в жизни всей его семьи, эти удивительные его поступки, за которые, по-видимому, еще придется расплачиваться…
И как они на самом деле прекрасны, эти световоды. Сколько в них внутренней и внешней гармонии… Пожалуй, это лучшее, что он сделал за всю свою предыдущую жизнь…
Рядом с прекрасным всегда дерьмо. Это такой закон в человеческой природе, что ли? Он вложил в эту работу часть своей души. Не как бы, а на самом деле. Он это чувствовал. А где-то совсем рядом, ‒ и он это тоже вдруг почувствовал как наяву, льется из-за нее чья-то невинная кровь, останавливаются сердца, и грязь, грязь, грязь, грязь…
Он почувствовал вдруг на спине чей-то взгляд и оглянулся.
В кресле, лицом к окну, сидела Флора. Она была одета точно так, как во время предыдущего своего визита к ним. И даже сумочка та же. Или косметичка.
Только на этот раз она была не настоящей.
И одежда на ней висела как-то не так. И сумочка была для нее как бы чужая. И сама она была как бы не та.