‒ Просто минерал. А смотрится так потому, что состоит из множества склеенных кристаллов. Точнее ‒ не склеенных, а очень точно притертых друг к другу.
‒ Притертых? А за что же они держатся?
‒ Друг за друга.
‒ Это как вы с мамой?
Он улыбнулся:
‒ Что-то в этом роде. Вечный прибой называется. Не вообще ‒ это только я так называю. Когда над диссертацией работал, пришло в голову и так во мне и закрепилось. Теперь уже другого названия и не представляю.
‒ От них и правда чем-то морским веет… А кто этот человек, который тебе их заказал?
‒ Я его не знаю. И не видел никогда. А кристаллы и в самом деле приносил посыльной. Парень один. В тот день, когда ты их увидела, мне на работу позвонила незнакомая девушка… и сказала, что этого парня убили, и что он больше не придет. Наверное, от этой девушки тот гад и узнал обо мне.
‒ А про гостиницу ты придумал?
‒ Да. Я надеялся, что он отвяжет меня, и тогда…
‒ Ты бы с ним не справился.
‒ Может быть. Но ничего другого я так и не придумал. Я тогда совсем с ума сошел.
Она от этих слов прильнула к нему, положила голову на плечо, прошептала:
‒ Я знаю. Мне так страшно тогда стало, что из-за меня тебе такое приходится выносить…
‒ Тебе еще худшее пришлось вынести… из-за меня.
‒ Не знаю. Мне только поначалу было очень страшно. А потом просто противно, и все. На рвоту тянуло. Но я об этом не думала. Я все время только о тебе и думала…
Они постелились и легли рядышком.
Только о нем и думала… А он…
Нельзя молчать. Нужно о чем-нибудь говорить. Лапшу для Ирки сочинять. Нет, это чуть позже. Сейчас о чем-нибудь совсем другом. О чем-нибудь постороннем.
Пап, а… ну, в общем… ты догадываешься о чем я хочу спросить?
‒ Н-нет.
‒ А можно, я спрошу?
‒ Да.
‒ А в рот… это, вообще, нормально? Ну, не в этом случае, а вообще, при нормальных отношениях?
Он молчал, не зная, что ей ответить.
‒ Понимаешь, ‒ продолжила она, ‒ это очень многие делают. Девчонки так прямо хвастаются, кто как умеет "брать". Говорят, что полезно очень. Для организма и вообще. И вроде приятно, почти как туда. Ну, ‒ так они говорят. А мне, наоборот, так противно, жутко противно, рвать тогда хотелось, наверное и вырвала бы, если бы не его клизма, совсем внутри пусто стало. Или это от таблетки ‒ у меня после нее живот совсем замер. Это омерзение во мне почти заглушило собою и страх, и боль.
Она сделала паузу, но, не услышав от него никакой реакции, продолжила дальше:
‒ И Танечка у Толика берет. И ей очень приятно.
‒ Откуда ты знаешь?
‒ Нечаянно увидела. Еще в лагере. Они этого не заметили ‒ я сразу очень тихо смылась. Пап, а мама… берет?
‒ Мама целует. И я ее тоже туда целую.
Ну не может же он ей так и сказать, что они делают на самом деле!
‒ И никогда не брала?
‒ Светка! ‒ повернулся он на нее боком и уставился в глаза. ‒ Ну как я могу тебе об этом говорить!?
‒ Значит, брала.
‒ Мы же любим друг друга.
‒ А тебе это тоже приятно?
‒ Я не буду тебе отвечать. Давай о чем-нибудь другом.
‒ Значит, приятно. Видишь, ‒ значит, нормально. А мне, наоборот, противно. Омерзительно.
‒ Как ты можешь сравнивать?!
‒ Я не сравниваю, папа, ‒ совсем тихо и жалобно прошептала она, ‒ я совсем о другом… разве ты не понимаешь?
Он сразу раскис от ее слов. Что он несет?! Боже, когда он научится разговаривать со своею дочерью…
‒ Это пройдет, доченька. Пройдет. Как только полюбишь ‒ все пройдет. Вот увидишь. А этого мерзавца больше нет. Не существует.
‒ Пап. А ты сможешь сейчас… поцеловать меня… там. Как тогда.
‒ Конечно, доченька. Конечно…
‒ А тебе… теперь… не будет противно? ‒ опасливо засомневалась она.
‒ Нет.
‒ Хорошо, тогда целуй. Один раз. Только сильно. Сильно в себя. Чтобы мне стало больно.
Задрала ночнушку и развела ноги…